Ромеи и франки в Антиохии, Сирии и Киликии XI–XIII вв.

В период осады Антиохии, когда христиане Сирии с ужасом ожидали прибытия армии эмира Кербоги, гарнизон и жители Латакии обратились за помощью к герцогу Роберту Нормандскому, войска которого вошли в город [751]. Однако герцог Роберт так терзал жителей Латакии непомерными поборами, что вскоре против него вспыхнуло восстание. По словам Гвиберта Ножанского, «когда жители города не могли уже вынести податей, наложенных этим блудным человеком, они изгнали его воинов из цитадели и освободились от его власти» [752]. К началу 1099 г. Латакия вновь находилась исключительно в ромейской власти, подчиняясь дуке Кипра — Евмафию Филокалу [753]. Но изгнавшим герцога Роберта грекам и мелькитам Латакии предстояло столкнуться с другим и намного более способным нормандцем, который отнюдь не собирался покидать пределы Ближнего Востока, и который видел их город в качестве составной части своего государства.
В августе 1099 г. войска князя Боэмунда I Антиохийского и пизанская эскадра архиепископа Даимберта подошли к Латакии. Нападение на византийский город было стремительным и хорошо спланированным; атаки велись как с моря, так и с суши. В Латакии находились две приморские башни, с двух сторон контролировавшие вход в гавань, которая, подобно константинопольской бухте Золотого Рога, перекрывалась цепью. Благодаря энергичным атакам франко-нормандского рыцарства и итальянских моряков, обе башни оказались во власти Боэмунда. Согласно повествованию Альберта Аахенского: «Боэмунд, чья алчность и жажда величия были неутолимыми, после долгой осады захватил Латакию, город, населенный греческими католиками. При поддержке пизанских и генуэзских кораблей он захватил две городские башни, расположенные у моря, цитадели, которые некогда принимали подати от моряков. Частью вырезав, частью ослепив католических стражей города (т. е. ромейских воинов. — С. Б.), он сбросил их тела с башен. Но пизанцев и генуэзцев не стоит слишком строго винить за эти преступления, ведь они были введены в заблуждение, услышав от Боэмунда (…) что латакийцы на самом деле дурные, пронизанные злом люди и преступные враги христиан; тем самым он пробудил в них ненависть к горожанам и подбил их на осаду города» [754]. Если же учесть, что пизанские моряки Даимберта, по пути в Святую землю разоряли греческие острова (Корфу, Левкаду, Кефалонию, Закинф, Самос), атаковали Кипр и вели бои с византийским флотом [755], Боэмунду вряд ли требовалось вводить их «в заблуждение», чтобы привлечь к нападению на византийских христиан [756]. Захватив приморские башни, антиохийский князь и пизанский архиепископ приступили к осаде самого города. Высокие крепостные стены, частично окруженные рвами, представляли собой серьезную преграду, однако нормандцы, при помощи итальянских моряков, смогли возвести два передвижных моста, которые были переброшены через ров, так что осаждавшие могли «с легкостью подступать к самим стенам; так терзаемый город должен был в ближайшее время сдаться Боэмунду» [757]. В это же время в Антиохию прибыло византийское посольство, которое возглавлял хорошо знакомый крестоносцам имперский военачальник Мануил Вутумит [758]. Мануил безуспешно пытался убедить Боэмунда отказаться от осады Латакии; князь Антиохийский, предвкушая неминуемое падение осажденного города, отослал императорского посла, прервав переговоры [759].
Однако успешно развивавшаяся осада Латакии была неожиданно сорвана благодаря вмешательству других христианских посредников, с которыми Боэмунд уже не мог не считаться. В конце августа близ Джабалы лагерем встали войска возвращавшихся из Палестины крестоносцев Первого похода, во главе с герцогом Робертом Нормандским, графами Робертом Фландрским и Эсташем III Булоньским, и заклятым врагом Боэмунда — графом Раймондом Сен-Жилльским. Согласно «Иерусалимской истории» Альберта, вожди крестоносного войска, не желавшие войны с Византией [760], обратились к новому легату с грозными обличениями и увещеваниями: «если Ты действительно рад (…) освобождению христиан, зачем же Ты бесчестно применил силу против христианских жителей, в том числе и здесь, в Латакии? Зачем Ты захватил их башни, вырезал их стражу, и почему Ты до сих пор, окружив, осаждаешь этот город?» [761]. Положение предводителей крестоносцев, освободивших Святой град Иерусалим, было столь прочным в глазах латинских христиан, что папский легат вынужден был отозвать свой флот и прибегнуть к унизительным оправданиям перед «вооруженными паломниками». По словам архиепископа Даимберта, Боэмунд «жалким обманом (misere decepit) привлек нас к осаде и убийству христиан» [762]. Конечно же, на искренность слов архиепископа рассчитывать не приходилось. Тем не менее, осада была остановлена, а брошенному союзниками и оттесненному от Латакии Боэмунду ничего не оставалось делать, как собрать свои войска и уйти в Антиохию [763]. Он даже не принял участия в составлении послания, которое князья крестоносного войска и папский легат направили римскому понтифику [764]. Между тем, в Латакии встали провансальские крестоносцы графа Раймонда Сен-Жилльского, который принял власть над городом от имени ромейского василевса [765].
 
  
Осада Марата и битва при Мелитене (1100 г.)
 
Невзирая на срыв первой осады Латакии и сопряженное с ним унижение, Боэмунд отнюдь не намерен был отказываться от дальнейшего завоевания византийских территорий Леванта. Если же принять во внимание последующие военные успехи нормандских государей Антиохии (в особенности — Танкреда), то кажется, что, несмотря на приведенное аахенским хронистом осуждение межхристианских столкновений и «алчной» войны, князья Антиохийские свободно привлекали под свои знамена прибывавших в Сирию франкских рыцарей, пилигримов и итальянских моряков, убеждая их, что византийские христиане на самом деле «ложные христиане и враги своих христианских собратьев, предававшие пилигримов в руки турок и сарацин» [766]. Более того, ведение «византийских» войн в Сирии не зависело более лишь от нормандцев. Уже в 1100 г. Боэмунд столкнулся с победоносным ромейским вторжением в занятую его войсками Киликию; не в силах противостоять превосходящим силам ромеев, франко-нормандские гарнизоны покинули Таре, Мамистру и всю равнинную Киликию и ушли за перевалы Аманоса, к Антиохии [767]. Вероятно, что именно в это время Боэмунд был занят войной с Алеппским эмиратом; но к лету 1100 г., одержав победу над эмиром Рыдваном в битве у Келлы, Боэмунд вновь обратился к северным рубежам своего княжества [768]. Ромейское продвижение в Киликии вынуждало Боэмунда преградить императорским войскам путь через Аманос; но если нормандскому князю были подвластны Александретта, Баграс и перевал Аль-Балан (Сирийские врата), то Мараш — крупнейший город на стыке восточного Тавра и Аманоса, принадлежал Византии.
Как уже было сказано в первой главе, в 1086–1087 гг. Мараш стал последней столицей Филарета Варажнуни и после его смерти остался под властью христиан. Осенью 1097 г., в период Первого крестового похода, была восстановлена связь Мараша с Ромейской державой. Согласно хронике Матфея Одесского, «город был передан Алексею князьями франков в первый год святой войны» [769]. Армия Первого крестового похода стала лагерем у стен города, сохранив его в полной неприкосновенности и передав его представителям ромейского василевса. В 1100 г., согласно тому же Матфею Эдесскому, «ромейский военачальник, князь князей Татул держал Марат, город принадлежавший греческому василевсу Алексею» [770]. Сохранилось несколько уцелевших булл Татула, на аверсе которых изображение св. Феодора Стратилата [771], а на реверсе имя ромейского наместника Марата, с титулами «архонта архонтов» и протоновелиссима [772]. В описаниях арабских географов XII в. (Якута аль-Хамави и Мухаммеда ал-Идриси), Мараш предстает как хорошо укрепленный город «окруженный двойными стенами и рвом. Посреди города возвышается цитадель, обнесенная стеной» [773]. Ал-Идриси также отмечает «хорошо укрепленные стены и базары» Марата. По его словам, город славился и торговлей: «многие прибывают туда для покупки и продажи товаров и провианта» [774].