Враги за рубежом (ЛП)

— Убийство. Увечья. Кровь.
— Правду, Одри.
Как у загипнотизированного пациента психушки, слова вылетают из меня прежде, чем я успеваю осознать, что говорю их.
— Мне интересно, как ты целуешься. Мне интересно, позволяешь ли ты когда-нибудь своему партнеру руководить или ты в этом деле властный засранец?
Если я и удивила его, он этого не показывает. Ной всегда контролирует ситуацию. Невозмутимый и стоический. Я так редко одерживаю над ним верх, что не могу устоять перед возможностью, когда она появляется.
Честно говоря, до сих пор никогда не задавалась вопросом, на что был бы похож поцелуй с Ноем. Почему мне вообще пришло в голову такое? Мои усилия были направлены на другое: поиск лазеек для его увольнения, разработка тщательно продуманных планов по его депортации из страны, создание крошечного оружия психологической войны, которое сведет его с ума. Пример: ослабление ручки на двери его класса. Боже, как он это ненавидел. Крестовая отвертка: $7,07. Выражение лица Ноя, когда он понял, что я сделала: бесценно.
Администрация Линдейла предпочла бы, чтобы мы держали свои руки и рты при себе, но мы в Риме, а Ной не крыса. Когда я скольжу руками по его рубашке и поднимаюсь на цыпочки, понимаю, что этот момент останется между нами навсегда.
Просовываю одну руку под воротник его рубашки, затем осторожно запускаю другую в волосы, перебираю мягкие пряди, ища что-то.
— Ты не найдешь выключателя.
Обычно меня бесит, что он читает мои мысли, но прямо сейчас это забавно, что меня раскрыли.
— Нельзя винить девушку за попытку, — говорю я, нахально и мило.
Он нахмурил брови; он любопытен и заинтригован. Я сажаю его на краешек стула. Если бы я сейчас отстранилась, он был бы очень разочарован. Эта сила кажется восхитительной. Я могу сойти с ума от нее, если не буду осторожна.
— Что ты делаешь, Одри?
— Я думала, что выразилась достаточно ясно, — говорю я, придвигаясь еще ближе к нему, вплотную прижимаясь к его телу.
Даже вытянувшись во весь рост, мне приходится прижимать Ноя к себе. За те миллисекунды, пока его рот не достигнет моего, волна паники успевает захлестнуть мою кровь.
«Святое дерьмо. Что я…»
Но тут его губы касаются моих, и пол уходит у меня из-под ног. Мои глаза закрываются. Нежный и соблазнительный, он не требует моего рта, как голодный зверь. Он расчетлив, хитер и раздражающе хорош в этом.
Я целую своего врага, и, что еще важнее, он целует меня в ответ. Одна рука крепко сжимает мою руку, а другая запуталась в моих волосах, наклоняя мою голову, чтобы он мог раздвинуть мои губы и продолжить эксперимент. Как далеко ты хочешь зайти, — дразнит он.
Я теряю представление о своей цели.
Уничтожить Ноя? Или это было что-то другое? Что-нибудь получше. Слаще. Горячее.
Я хватаю его за волосы, и он испускает стон.
Его губы искушают меня до безумия. Невинный поцелуй превращается в нечто большее.
Его руки переместились ниже. Одной рукой обхватывает мою талию, прижимая меня к нему. Другой играет с низом моего платья. Костяшками пальцев касается обнаженной кожи моей верхней части бедра, и все мое тело сжимается от желания. Это неприлично даже для переполненного бара. Кто-то должен разнять нас и отругать, но либо никто не замечает, либо всем наплевать.
По мере того, как поцелуй углубляется, и язык Ноя касается моего, я все больше и больше втягиваюсь в него. Ощущение такое, будто я погружаюсь в зыбучие пески. Чувствую себя совершенно беспомощной. Беззащитной. По его милости. Если бы он захотел затащить на барную стойку и продолжить это безумие, я бы позволила ему. Я бы сдалась, полностью.
И в этот момент ясность пронзает меня, как острый нож.
Я разрываю поцелуй и отталкиваю его.
Я совершила такую огромную ошибку. На самом деле не собиралась его целовать. Я собиралась поиграть с ним, а потом покончить с этим. Но Ной не дал этому закончиться. Он играл грязно. Докопался до самых моих корней и вытащил маленький самородок правды, который он может спрятать в передний карман своей рубашки и доставать оттуда всякий раз, когда ему захочется поиздеваться надо мной.
 
— Боже. Ты придурок, — шиплю я.
Он выглядит так, будто я только что дала ему пощечину.
— Что?
— Как ты посмел… сделать это! Неужели у тебя совсем нет морального компаса?
Я уже пытаюсь протиснуться сквозь толпу, но он тянет меня назад.
— О чем, черт возьми, ты говоришь? Ты пристала ко мне.
Мы оба брызжем ядом, и когда я пытаюсь вырвать свою руку из его захвата, он отпускает ее, словно только что обжегся.
— Да, а потом ты перешел черту, — обвиняю я. — На самом деле я не собиралась тебя целовать!
Я никогда раньше не видела, чтобы он так выглядел. Ярость — да, но все гораздо сложнее. Если бы я не знала его лучше, я бы приняла его ошарашенное выражение лица за настоящую боль.
Но ведь это тоже часть дела, не так ли? Он не может сейчас рассмеяться и признать свою неправоту.
Он все еще в игре.
Ной просто поцеловал меня, как будто я была его жизненной силой. Он заставил меня поверить в это всей душой, всего на одну прекрасную секунду.
Я могу представить, как он ломает характер и признается. Зловещее ликование искажает его черты лица. Но эти глаза не меняются. Эта боль, какой бы мимолетной она ни была, не превращается в триумф. Она превращается в изнеможение.
— Скажи остальным, что я возвращаюсь в школу, — говорит он, поворачивается и пробирается сквозь толпу к входной двери, ни разу не оглянувшись.
Я злюсь на него за то, что он ушел раньше меня. Я не хочу возвращаться к нашему столу, чтобы разгребать беспорядок, который мы только что создали.
Мой желудок урчит, как бы говоря: «Привет! Дерьмовое время, я знаю, ха-ха, но ты ведь помнишь, что тебе все равно нужно меня накормить?»
Но я не буду ничего заказывать.
У меня есть задание, и как только я его выполню, уйду.
Думаю, есть два варианта развития событий, которые обнаружу, когда вернусь к столу. Либо Лоренцо и Габриэлла видели, как мы с Ноем целовались, и очень смущены и, возможно, расстроены из-за нас, либо они просто хотят поесть, и будут глубоко озадачены и, возможно, расстроены, когда узнают, что мы ничего не заказывали за все то время, что нас не было.
Как ни странно, когда я замечаю их в толпе, они не барабанят пальцами по столу, заводя неловкий разговор в наше отсутствие. Габриэлла пересела на мое место на скамейке и наклонила голову в сторону Лоренцо. Он говорит, а она смеется, и, судя по всему, им очень нравится. Она говорит что-то, что, должно быть, нравится ему, потому что он протягивает руку и касается ее руки. Потом он не убирает ее.
Правильно.
Ну.
Это удобно.
— Привет, ребята.
Они оба дергаются от удивления, затем смотрят на меня с чувством вины в глазах. Габриэлла отодвигается от Лоренцо, пытаясь оставить между ними хоть какое-то пространство.
Я машу рукой, чтобы она знала, что не стоит беспокоиться.
— Я не… что бы здесь ни происходило или не происходило, это… слушайте, Ной только что ушел, потому что… ну, я не знаю точно, но я тоже собираюсь уйти.
Вау, так вот как бы это звучало, если бы я потеряла половину своих мозговых клеток.
У них обоих хватает приличия выглядеть обеспокоенными.
— С ним все в порядке? — спрашивает Габриэлла, ее взгляд метнулся к двери. — Мне пойти проверить его?
В ее голосе нет энтузиазма. Я могу сказать, что она предлагает только потому, что знает, что это правильно.
— Нет. Вы двое останьтесь. Пожалуйста. Наслаждайтесь… Я хотела сказать едой, но мы не заказывали. Извините за это, — я начинаю отступать, словно надеясь раствориться в воздухе, но потом делаю паузу и снова наклоняюсь, жестом указывая между ними. — Я не знаю, как сказать это так, чтобы не показаться неловкой, поэтому просто скажу прямо. Похоже, у вас много общего, и если вы заинтересованы друг в друге, дерзайте. Лоренцо, я… не в лучшем положении, очевидно. Теперь я это понимаю и сожалею. И Габриэлла, я не могу говорить за Ноя, но…