Империя. Пандемия (СИ)
Может ли Императрица игнорировать мнение «Старых семей»?
Нет. Ее власть сейчас слишком зыбка.
Но может ли она отменить выборы?
‑ И все же, князь, я должна обдумать этот вопрос. Два часа ничего не изменят. Вас уведомят о часе аудиенции.
Оболенский нахмурился, но склонил голову, принимая повеление.
Короткая отсрочка.
Лишь отсрочка.
Надо решать.
Выхода нет.
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. МОСКВА. КРЕМЛЬ. КАБИНЕТ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА. 8 октября 1918 года.
‑ Что ж, маленький принц, быть тебе молочным братом Наследника русского Престола и русской Царевны. Кушай, кушай.
Маша с грустью смотрела на то, как малыш с аппетитом сосал ее грудь. Лейб‑медик со всей решительностью заботилась о том, чтобы у Императрицы не образовывался застой молока, а сцеживание она считала временным эрзац вариантом, допустимым лишь на несколько дней.
Императрица невольно вздрогнула, вспомнив о том, как Улезко‑Строганова фактически устроила ей разнос за саму идею покинуть Остров и детей.
Был ли у Царицы выбор? Что толку рассуждать, если дети там, а она здесь? Разве легче ей от того, что верная Иволгина трижды в день рапортует о том, что на Острове все в порядке, что ее малыши прекрасно себя чувствуют и охотно кушают? Да и, вообще, дети в таком возрасте, да еще и постоянно окруженные кормилицами, гувернантками и прочей прислугой, не могут так уж сильно морально зависеть от матери. Это Маша от них зависит скорее.
Господи‑Господи, как хочется прижаться, обнять своих малюток…
Да, такова жизнь – покинуть своих детей, чтобы кормить чужого. Пока Сашу и Вику кормят кормилицы, она сама стала Высочайшей кормилицей для ребенка, которого ей подыскала сама баронесса Улезко‑Строганова.
И не простого, а настоящего принца, третьего человека в очереди на Сиамский престол. Сына наследника престола и русской дворянки Екатерины Ивановны Десницкой. Тоже, вот, романтическая история. Да, выучить ей сиамский язык, вероятно, было сложнее, чем Маше русский.
‑ Как же мне тебя называть? Наронг или Виктор, как моего отца? Суть та же – Победитель. Виктор Чакрабонович Чакри, молочный брат моих детей. Приятного тебе аппетита, малыш. Кушай. Кушай, мой молочный сын.
* * *
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. МОСКВА. КРЕМЛЬ. КАБИНЕТ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА. 8 октября 1918 года.
‑ Вы уверены в своих цифрах, Сергей Николаевич?
Глава Императорского теневого штаба выборов господин Сыромятников поклонился.
‑ Да, Ваше Величество, я отвечаю за свои слова и за результат. Все обсуждено и согласованно с Государем. В настоящее время мы заинтересованы в выборах, и я прогнозирую позитивный исход кампании для политических партий, лояльных Его Величеству. Более того, да простит Ваше Величество мое дерзновенное и циничное определение, но смею полагать, что болезнь Государя весьма существенно отразится на ожидаемых цифрах голосования. К числу тех, кто всегда голосует за власть, тех, кто поддерживает идеи Освобождения и новый курс, добавились еще и те, кто проголосует сердцем, а в России всегда симпатизируют немощным, больным и преследуемым. Смею обратить внимание Вашего Величества что скандалы вокруг гибели Великого Князя Николая Александровича и бегства его семьи, а также вокруг публикации в «Таймс», могут сыграть как позитивную, так и негативную роль. И мы должны использовать этот потенциал по максимуму.
Императрица хмуро смотрела на «американского специалиста», три года изучавшего избирательные технологии США, их массовую предвыборную пропаганду, а заодно, по совместительству, продвигавшего и «положительный образ России» в Америке.
‑ Итак?
Сыромятников склонил голову.
‑ Мы победим, Ваше Величество. Дума будет нашей.
Императрица молча смотрела на «кудесника». Наконец она подвела итог:
‑ Вы отвечаете за это своей головой.
Поклон.
‑ Я знаю, моя Государыня. Мы – победим. Не сомневайтесь.
* * *
ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА:
Письмо полковника Эдварда Мандела Хауза
Президенту США Томасу Вудро Вильсону
Магнолия, Массачузетс [так в оригинале письма],
8 октября 1918г.
«Дорогой начальник!
Получил каблограмму от нашего русского посла Джерарда. Переправляю её Вам. Джеймс сейчас в Москве в самой гуще событий. Его чувственность Вам известна. Но он неоценим тем, что понимает русских. Джимми интуитивно нащупает то, что скрывается от беспристрастного взгляда других наблюдателей.
Эмоционально описывая опасения русского премьера Маниковского и эйфории левых партий, посол отмечает, что такие настроения охватили всё столичное общество. Он указывает, что эти мотивы во многом стоят за недавним намерением русского правительства перенести выборы. Правые и либералы в России опасаются, что выборы в Думу не только лишат их какой‑либо власти, но приведут к ней откровенных анархистов и социалистов.
Это опасение подкрепляется скоротечной болезнью царя Михаила, который, по мнению всех русских знакомых Джерарда, сдерживал этот коммунистический потоп. Видно, что и Джимми опасается этого. Но, в отличие от своих интервьюеров, он не разделяет неверия в способности юной императрицы Марии удержать страну от смуты. Он же приводит данные русского профессора Питирима Сорокина, который исследовал настроения избирателей по всей стране. Этот русский убежден, что Михаил построил такую избирательную систему, в которой его люди просто не могут проиграть.
Находясь в Массачузетсе, я привлек в наше «Исследование» [1] профессора здешнего технологического университета Норберта Виннера [2]. Он уже рассматривал по моей просьбе июльские выборы во французскую Палату депутатов. Потому прогноз на российские выборы он дал оперативно. По его словам, русская система хоть внешне и очень похожа на французскую, но более управляема со стороны власти. Джерримендерингу, примененному людьми Михаила, позавидовал бы сам Герри [3]! По словам Норберта округа порезаны так искусно, что при 4/5 фермерского населения горожане неизбежно получат больше половины в нижней палате. Он же отметил, что русские, проведя не меньшие чем французы проскрипции, не допустили ошибки последних. В России до выборов допущены практически все левые и правые политические группы. Что, как сказал Норберт, «дает распределение по парадоксу Кардосе». Что, «как не парадоксально», не оставляет русским социалистам никаких надежд получить даже 40% мест, собранных французскими Радикалами. Собственно, и сами русские эмансипансисты Самарина‑Калмыковой, поддерживаемые императором, напоминают мне скорее фрисойлеров президента Ван Бюренна, чем прогрессистов Тедди Рузвельта. Их программа близка левому избирателю.
После «Рождественского фейерверка в Аппер‑Бей» [4] я, как и наши Друзья, всё более склоняюсь к мысли Джерарда, что в Москве не только Михаил не меньше нас американец. Вскрытая Виннером манипуляция показывает, что среди людей Михаила есть не только такие люди как мы с Берни [5]. Их присутствие неизбежно, и ощутимо показывает участие кого‑то из нашего круга в его начинаниях. Рядом с ним немало людей, которые понимают в избирательной технике не хуже наших партийных боссов. И если «стратегистов» может быть не много и они всегда незаметны, то боссы уровня Тихого Чарли [6] или Старого серого волка [7] неизбежно достаточно публичны. Но никого из известного нам круга лиц занимающихся технологией предвыборной манипуляции мы в Москве так и не обнаружили. Трудно поверить, что Суворин и его люди за неполный год самостоятельно освоили искусство охоты за голосами лучше наследственных боссов Таммани Холла, выстроив общую для нескольких партий политическую машину.