Пионерский гамбит (СИ)
Сейчас же я наблюдал Ленинскую комнату в полном, так сказать, боевом обвесе. У одной стены на стойке из крашеной в красный фанеры стояли знамена. Большое знамя пионерской дружины лагеря. И восемь маленьких, поменьше — знамена отрядов. Именно сюда бегал кучерявый знаменосец каждое утро, чтобы его взять. И сюда же потом возвращал. Я сидел на стульчике в уголке, ожидая, когда совет соберется, и думал, что у этого кучерявого, должно быть, сильные руки. Знамена были бархатные, древки — серьезные такие деревянные палки. А наверху — стилизованный металлический язык пламени.
Над столом-президиумом висел здоровенный портрет Леонида Ильича Брежнева. Суровый взгляд из-под знаменитых густых бровей. Броня из орденских планок на груди. На соседней стене был информационный стенд с множеством фотографий актуального вождя и текста. Видимо о героических деяниях, свершениях и подвигах. К стенду, затянутому красной тканью, прикреплено множество вымпелов со звездами, языками пламени, серпами и молотами и прочей советской атрибутикой. На длинном стеллаже стояли пионерские барабаны и горны.
«Надо же, прямо алтарь... — подумал я. — Идеологическое место силы, не меньше... Хм. А ведь если задуматься, то прием в пионеры — это вполне так языческая инициация. Как в родо-племенном строе, когда принимали во взрослые члены племени. Красный галстук — кровь. Клятва, опять же...»
— Здравствуйте, товарищи! — Марина Климовна, теперь одетая не в платье, а в парадную пионерскую форму, начала говорить сразу же, как только заняла свое центральное место. — Нам пришлось немного пересмотреть план сегодняшнего заседания и внесли в повестку дня еще один вопрос. С которого мы и начнем. С неприятными вещами нужно разбираться в первую очередь, верно я говорю?
— Да, Марина Климовна, — отозвался совет дружины.
Состав был разношерстный. Присутствовали представители от семи отрядов, от нашего вместе со мной пришла Самцова. Не знаю даже, сама она вызвалась или ее Прохоров назначил. Еще было трое вожатых и трое воспитателей, включая Анну Сергеевну. Елены Евгеньевны не было, видимо, она осталась следить за порядком в отряде.
— Хорошо, тогда предоставляем слово Анне Сергеевне, воспитателю второго отряда, — Марина Климовна поправила пионерский галстук.
Анна Сергеевна поднялась и потянула меня, чтобы я тоже встал. Она толкнула меня в центр комнаты, а сама встала у меня за левым плечом.
— Здравствуйте, товарищи! — сказала она. — Как вы все знаете, у нас на торжественном концерте в честь открытия первой смены произошел инцидент, который чудом не повлек за собой травмы и отравления газом. Мне очень прискорбно это признавать, но виновный оказался из моих подопечных. Вот, полюбуйтесь! Крамской Кирилл. Эта дымовая атака была его рук делом! Поскольку случай вопиющий, то и рассматривать мы его должны на совете дружины.
— Ох, как нехорошо, Крамской, — покачала головой Марина Климовна. — Вообще-то такое называется «террористический акт», и мне даже страшно приступать к разбору этого случая... Но никуда не денешься. Кто хочет высказаться, товарищи?
Поднялись несколько рук. Один вожатый, парень. И четверо детей разного возраста. Понятия не имею, кто и из каких отрядов.
— Может быть, дадим парню слово, и он скажет, чего хотел добиться этим поступком? — сказал вожатый.
— Обязательно дадим, — покивала старшая пионервожатая. — Но сначала мне бы хотелось выслушать, что думает совет дружины.
— Ужасный поступок! — с места вскочила Самцова. — Как тебе не стыдно, Крамской?! Могли пострадать люди, ты сорвал всем выступления, кроме того, твой поступок теперь бросает тень на весь наш отряд! Это ужасно. Сначала ты показался мне хорошим парнем, я даже не думала, что ты способен на такое!
«Белая панама — комаров родная мама», — вспомнил я, глядя на покрасневшее от праведного возмущения скульптурно-идеальное лицо Самцовой.
— Да отправить его домой, и все! — встал толстенький коротышка с коричневым пятном, видимо, от шоклада, на белой футболке. И пятно это он постоянно пытался прикрыть пионерским галстуков. Дергал его каждую секунду, и из-за этого пятно становилось только заметнее. — Наш третий отряд готовил выступление и не выступил. И у меня вот какой вопрос. Если из-за одного вот этого гада у нас сорвалось мероприятие, то почему мы теперь не можем провести представление в другой день? Вместо дискотеки, например?
— Этот вопрос у нас тоже есть в повестке дня, но позже, — сказала Марина Климовна. — Есть у тебя еще что-нибудь по Крамскому?
— Да фашист он! Выгнать из пионеров его надо! — выкрикнул он зло.
— Выбирай выражение, Запольский! — с укоризной, но мне не показалось, что особенно искренней, проговорила старшая пионервожатая.
— Ага, он значит пакостит, травит нас газом, а я потом выражения выбирай! — толстячок гордо приосанился. — Это фашисты газом травили! Этим, как его, хлором. И он тоже взялся травить. Значит фашист он, а не пионер!
— Мы тебя выслушали, Запольский, — покивала Марина Климовна. — Кто еще?
— Можно я скажу? — тихонько проговорила самая младшая девочка. С двумя хвостиками и в ситцевом пышном платьице. Лет десять ей, наверное. Только-только в пионеры приняли.
— Конечно, Ниночка, — старшая пионервожатая снова покивала. Любит она кивать, как я посмотрю.
— А может он нечаянно? — сказала она, и все засмеялись. Девочка смутилась и замолчала.
— Товарищи, соблюдайте тишину! — прикрикнула Марина Климовна. — У всех будет право высказаться в свою очередь. Продолжай, Ниночка!
— Я хотела только сказать, что может ему дать право загладить свою вину. Показать, что он хороший пионер. Может, он просто не подумал, что это такое уж страшное дело... Думал, что шутка. Он выглядит хорошим мальчиком...
Все снова засмеялись, Ниночка села. Зато вскочила дылда с короткой стрижкой и в красно-белой футболке «Спартака».
— А я не согласна! Нечаянно можно на ногу наступить, а чтобы устроить такое — нужно готовиться, — противным голосом Откуда-то же он взял эти шашки. И спички. Пронес их, поджог... Я считаю, его нужно исключить из пионеров с позором!
Я заскучал. Члены совета дружины продолжали клеймить меня позором за безответственность и безалаберность, за то, что я опозорил звание пионера, за несмываемое пятно на чести отряда, за ужасное выражение лица, потому что если бы я хоть чуть-чуть стыдился своего проступка, я бы даже глаз от пола не поднимал, а я тут по сторонам глазею, как будто вообще не слушаю, что мне говорят.
А я и правда не очень внимательно слушал. Говорить мне было нельзя, кроме того, сказать в свое оправдание я пока что мог только одно — я этого не делал, и эти шашки несчастные мне кто-то подбросил в рюкзак. А глядя на их лица, я понимал, что вряд ли они мне поверят.
Совет дружины сходился на том, что меня необходимо исключить из лагеря и отправить домой. В какой-то момент Анна Сергеевна подошла к старшей пионервожатой и что-то прошептала ей на ухо. Та покивала. Ну, естественно.
— Так, товарищи! — сказала она, когда поток стыдящих речей закончился. — По независящим от нас обстоятельствам исключить его из лагеря мы не можем.
Совет дружины разочарованно загудел. Среди всей этой публики у меня, похоже, был только один союзник. Точнее, была. Маленькая Ниночка. Которая слушала высказывания коллег, больше в разговор не встревала, зато несколько раз бросала на меня сочувственные взгляды.
— Крамской! — взгляд Марины Климовны уперся в мое лицо. — Теперь мы даем слово тебе. Объясни нам свой поступок, пожалуйста!
— Товарищи, — я закашлялся на этом пафосном обращении, потому что посмотрел на портрет вождя, висящий над головой старшей пионервожатой. И в голове сами собой начали всплывать всякие шутеечки, про которые мне в моей ситуации даже и думать-то не следовало. «Сиськимасиськи», «Нагавно...», поцелуи взасос с политиками. — Товарищи... Я сказал это на отрядном собрании и повторю сейчас. Я понятия не имею, чьи это шашки в моем рюкзаке, и кто мне их туда подбросил. В зале, когда это случилось, я сидел вдалеке от сцены рядом с нашим председателем совета отряда. Вы можете меня наказать, исключить из пионеров, что вы там еще говорили? Отправить на весь сезон к поварам картошку чистить. Особого выбора у меня нет, так что дерзайте, выдумывайте наказание поизощреннее. Но помните, что настоящий виновник останется безнаказанным.