Русский рай

Легкая жизнь индейцев располагала к лени и беззаботности, что было по душе компанейским эскимосам. Здешние мужики не препятствовали связям партовщиков со своими женщинами, если они были свободны. Эскимосы стали обзаводиться местными женками, для этого достаточно было обоюдного согласия. Но легкая, беззаботная жизнь все больше и больше настораживала Ивана Кускова. Его жена, Екатерина, быстро научилась говорить с мивоками, была всегда весела и окружена толпой восторженных почитателей. Индейцы ходили за ней толпами, спрашивали всяких советов, а лицо ее мужа с каждым днем становилось всё мрачней и озабоченней, он видел, как расслабляет и затягивает здешняя сладкая ленность. Даже русские служащие могли здесь часами бездельничать, лежа под солнцем, за работы брались неохотно и быстро уставали. Кусков ругал лодырей, поторапливал, но эскимосы подчинялись ему неохотно и если бы не их природная страсть к добыче морского зверя, наверное, целыми днями пели бы и плясали, как здешние жители.
Ульяна просыпалась рано, готовила еду, на ее грядках быстро росли привезенные с Кадьяка семена репы и капусты. Женщины-эскимоски тоже, худо бедно посадили семена картошки, вывезенные из Сибири, хотя до сбора урожая предполагалось вернуться на Ситху.
– Пусть достанется здешним людям, – беззаботно смеялись, – нам мивоки много помогали.
Явное желание большинства партовщиков и служащих остаться в этом краю, пугало Кускова. Пугали огороды и грядки.
– Грешным делом, никому уже верю! – с опаской признался Сысою с Василием. – Хотел идти к Тринидаду искать «Николу». Боюсь! Оставлю здесь людей и обратно уже не заберу. Не пойдут! Порой бес нашептывает на вас и даже на Катьку: вдруг не захотите возвращаться.
– Ну, уж! – Обиженно затряс бородой Василий.
– К гишпанцам в плен не пойдем! – хмыкнул Сысой.
Но Кусков продолжил жаловаться:
– Морского офицера Петрова, при его хорошем компанейском жалованье, не узнаю, – рассерженно чертыхнулся, – и думаю про него всякое: бес подначивает… Надо идти к зюйду, навестить коменданта Сан-Франциско, узнать о беглецах и пленных. А как? Боюсь оставить судно, чтобы свои же служащие изменнически не предали его в руки крейсирующего неприятеля.
Василий от его слов громко закашлял, будто подавился слюной.
– Что? Не может быть? – в упор спросил Кусков и пристально уставился на него большими нерпичьими глазами.
Сысой с Василием смутились, крепкой веры в своих людей у них не было. Они тоже с опаской примечали, как ведут себя, о чем говорят их партовщики и русские служащие. Но вскоре произошел несчастный случай, немного успокоивший Кускова. Семнадцать партовщиков из партии Васильева самовольно отделившись от спутников в Большом Бодего, переволоклись в залив Сан-Франциско. Там они были замечены испанскими солдатами и обстреляны: четверо убиты, двое ранены. Бросив товарищей, и не отвечая на выстрелы, остальные бежали к Бодеге.
И опять Кусков ломал голову: было ли это преднамеренное бегство к испанцам, встреченное огнем или случайность, по которой партовщики наткнулись на солдат. Так или иначе, стрельба слегка образумила самых ненадежных людишек. Богатая добыча бобров в чужих водах продолжалась, но прекратились разговоры о том, что лучшие в мире охотники на морского зверя могут быть приняты испанцами с великими почестями.
Между тем в апреле установилось лето, а в июне на грядках Ульяны выросли капуста и репа невиданной величины. Женщины убрали урожай полупудовой репы. Кадьячки выкопали картофель – по ведру с каждой посаженной. Все радовались, восхищались здешней землей и снова засадили её. Настроения русских людей и партовщиков опять повергали Кускова в глубокое уныние. К августу было добыто 1866 взрослых каланов и кашлоков,* ( пестунов калана? ) 476 медведков*( детенышей калана? ), 423 котика. Добыча слегка оправдывала поход, хотя многие задачи, поставленные Барановым, не были выполнены.
Кусков приказал готовиться к возвращению на Ситху. Партовщики и служащие явно приуныли. Те, что обзавелись женками, сманить их за собой не могли: то ли бежавшая толмачка наговорила ужасов про северные земли, где всегда голодно, сыро и холодно или семейные понятия мивоков ставили пришлых мужей в положение случайных сожителей и дети от них принадлежали только их племени.
 
Оставив Бодегу 18 августа, «Кадьяк» так и не зашел в открытый Сысоем залив. Начальник экспедиции Иван Кусков старательно высматривал берег, надеясь найти хотя бы обломки «Николы». В устье Колумбии он хотел сделать остановку, чтобы выспросить о шхуне американцев и местных индейцев, но ветер и шторма, не прекращавшиеся весь год, не позволили задержаться и там.
Бриг «Кадьяк» вернулся в Ново-Архангельск 4 октября, на сорок девятый день после выхода из Бодего. Не жаловал экспедицию святой Никола, туда и обратно шли против встречных ветров. И все же дошли. Радоваться бы удаче, но беспросветное небо над заливом было затянуто серыми тучами, моросил холодный дождь. Уныло выглядела подновленная крепость, измотанными и печальными были лица партовщиков и промышленных.
– Слава Тебе, Господи! – Размашисто перекрестился Кусков, напомнив, что Бог милостив к экипажу, пусть с потерями, но вернувшемуся из таких штормов. – На баке! Салютуй флагу!
Громыхнула пушка холостым зарядом, пороховой дым веретеном прошелся над водой и унесся редеющим облаком. С батареи на кекуре в низкое небо взметнулся грибок ответного выстрела. Словно очнувшись от наваждения, закрестились русские служащие, кланяясь на береговой крест. Партовщики стали плясать в честь прибытия: алеуты на баке, кадьяки возле грота, чугачи извивались и махали руками на корме.
Бриг бросил якорь и встал на знакомом рейде. Дров на нем не было, питьевая вода заканчивалась. Глядя на пляски партовщиков, повеселели лица русских служащих. После сырого трюма и корабельной тесноты их ожидала просторная и теплая казарма, сухая одежда, горячая еда и чай, возможно, сладкий с гавайским или американским сахаром.
В бухте, под флагом Российско-американской компании, стояла знакомая всем баркентина «Юнона», у причала был пришвартован шлюп под андреевским флагом, явно готовившийся к походу: матросы в военной форме бросали любопытные взгляды на прибывший, потрепанный штормами компанейский бриг, но продолжали суетливо бегать по кораблю. По сходням с мешками на плечах вереницей ходили эскимосы и русские служащие, наметанному глазу было понятно, что грузят меха. Кусков приказал спустить за борт большую байдару с пустой бочкой из-под питьевой воды, посадил в нее передовщиков и тойонов, женщин с детьми, сам сел последним и крикнул штурману, свесившемуся с мостика:
– Тут же отправим воду и дрова!
В суконном плаще и шляпе поверх парика байдару поджидал на причале главный правитель колоний.
– Слава, те, Господи! Вернулись! – Обнял Кускова. – А я уже не знал, что и думать! Все живы? – Вскинул глаза с припухшими веками.
– Шестеро бежали, четверо убиты, двоих, раненых гишпанцы взяли в плен. Не знаю, выжили ли там, – со вздохом ответил Кусков, повинно опуская глаза.
– Я боялся, не было бы хуже! – тоже со вздохом признался Баранов и перекрестился, скинув шляпу. – Ладно, позже все расскажете.
– Моим людям, на бриге надо отправить воды и дров?! – Кусков кивком указал на байдару с бочкой. Возле нее терпеливо переминались высадившиеся передовщики и женщины с детьми.
– Распорядись! – приказал Баранов, словно из-под земли явившемуся приказчику. – И пошли рому по две чарки. – Махнул рукой, подзывая передовщиков и тойонов. – Баб с детишками устроите на нижнем этаже, – указал на свой дом на кекуре, – и поднимайтесь ко мне, для разговора. – Он обернулся, и тяжело, в раскачку, пошел вверх по склону горы.
Кусков, шагая за ним, спросил на ходу:
– «Никола» вернулся?
– Разбился «Никола» еще первого ноября, на кузьминки! – неохотно ответил правитель. – Летом капитан Браун с «Лидии», привез спасшегося партовщика, выкупил из рабства возле Колумбии. Про остальных мало известно, – ниже опустив голову, пробормотал Баранов и подхватил высокую шляпу, сползавшую на нос. – Вдруг и живы, да искать нет возможности: Россия заключила мир с Францией и теперь воюет с Англией. – Неприязненно мотнул головой в сторону пришвартованного шлюпа под военно-морским флагом. – Капитана Головнина пленили возле Кейптауна. Он в бурю самовольно бежал, известил меня, что англичане в Кантоне готовят крейсер против наших колоний. Я умалял его остаться здесь на зимовку: все-таки двадцать пушек… Ни в какую! Уверяет, что этой зимой крейсерства не будет.