Русский рай

– Мог бы, – согласился Прохор и стал набивать трубку табаком. – Да не смог! По твоим батогам и кошкам соскучился.
– Думаешь, мне не надоела здешняя жизнь? Еще как надоела, – со вздохом укорил его Баранов. – Весной поведу корабли в Калифорнию. Отправлю туда «Кадьяк» с большой партией, а сам на сысоевой шхуне стану описывать берега и заливы. Послужу еще Отечеству, отличу себя еще одним подвигом!
– «Кадьяк» – это «Мирт», что ли, который у Барабера купил? – Вскинул ожившие глаза Прохор. – Хороший бриг. Меня возьмешь?
– А про тебя, как решат в Охотске и Правлении! Может быть, затребуют на сыск по пропавшей партии и убийствам, может быть, нет. Боюсь я скандала с гишпанцами.
Но весной, задуманная правителем экспедиция никуда не ушла. Среди колошей опять появились признаки к бунту, во время летних промыслов нужно было показать им силу Компании и как можно больше кораблей. Баранов решил промышлять летом среди островов архипелага, а в Калифорнию отправиться осенью. К тому же у него опять разболелась спина. Верные ему тойоны сказали про горячие ключи на Ситхе к югу от крепости. Он побывал там, в тридцати верстах от Ново-Архангельска, полежал в горячей воде и ему полегчало. Поясницами мучились многие служащие, Баранов надумал сделать там лечебницу. К тому же, в тех местах, ближе к Ново-Архангельску, была речка, в которой нерестился лосось. Посылать туда партию без прикрытия корабля опасно, строить еще одно укрепление неподалеку от крепости – накладно, договориться с ситхинцами мирно пользоваться Горячими ключами и нерестовой речкой – невозможно. Но и лечебница была нужна, и рыба необходима.
Лето опять выдалось трудным. Возле одного из островов Ситхинского архипелага разбился тендер «Авось». Все бывшие на нем люди и груз были чудом спасены и не вырезаны тлинкитами. Компанейского транспорта из Охотска не было и если бы на Ситху не приходили американские суда с калифорнийской пшеницей быть бы опять большому голоду. Но с Божьей помощью служащие летовали только впроголодь.
Сысой и Василий с партиями кадьяков и алеутов промышляли среди островов. Кусков на «Кадьяке» прикрывал их и пытался менять у островитян шкуры на компанейский товар. Колотые индейцы, торгуясь и справляясь о ценах, утвержденных Главным правлением директоров в Санкт-Петербурге, смеялись и презрительно язвили. У американцев товар был лучше, цены вдвое, а то и втрое ниже. Переменить их Кусков не мог, оправдывать не умел: только багровел лицом, выслушивая насмешки, сжимал в нитку полные губы, разъяренно наблюдал, как колоши скупают у американцев сибирских горностаев и рязанский холст. На холст меняли свои паевые меха и компанейские промышленные. Проворные бостонцы так наводнили рынок этими товарами, что цены на них снизились.
Долго заниматься бессмысленной меной было невозможно. Оставив на острове вооруженные партии, Кусков отправился на Ситху и вскоре вернулся с главным правителем на борту. «Кадьяк» подходил к американским судам, бойко менявшим свой товар на меха, Баранов, в мундире, при шпаге, через толмача стыдил американцев и требовал, чтобы они покинули Российские воды, а те над его увещеваниями хохотали, поскольку угрожать пушками и силой он не мог, боясь международного скандала. Жалоб по этому поводу писалось много, но Правление компании не могло добиться от правительства разрешения применять силу в подобных случаях.
Не смотря на неудачи торговли, кадьяки и лисьевские алеуты, промышлявшие под прикрытием брига, добыли каланов и котов больше чем прошлым летом в этих же местах. Осенью Баранов снова расхворался, а служащим контрактникам опять пришлось участвовать в междоусобной войне ситхинских и шарлотинских колошей. Едва индейцев замирили они тут же объединились против Ново-Архангельска.
И состояние здоровья главного правителя, и обстановка помешали ему самому участвовать в готовящейся экспедиции. Полулежа возле печки, он строчил письменные инструкции, вызвал к себе Кускова, штурманов Петрова и Булыгина, а так же передовщика Тараканова, чем изрядно удивил Сысоя с Василием и даже Прохора Егорова, хотя у последнего не было надежды попасть в Калифорнию в этом году. Разве только случилось чудо: к осени пришел бы транспорт из Охотска, а с ним решение тамошнего начальства о невиновности передовщика.
 
Кусков после долгой беседы с правителем сказал Сысою, что он и Васильев идут с ним на «Кадьяке» передовщиками больших партий. Бриг брал на борт девяносто партовщиков из кадьяков, алеутов, чугачей с двадцатью женами и сорок русских контрактников. Такого похода на юг еще не было
– А почему я на «Кадьяке», а не на «Николе»? – возмутился было Сысой.
– Об этом Александра Андреевича спросишь! – неприязненно буркнул Кусков. – Радуйся, что беру тебя, скандалиста. Желающих много.
– Катьку берешь?
– Беру!
– А штурманы, Булыгин с Петровым, своих жен?
Кусков неохотно кивнул и шагнул в сторону, стараясь отвязаться от расспросов
– А Васькину Ульяну с нашими детьми? – Схватил его за рукав Сысой.
– А детей куда? Под подол?
– Наши дети большие, а алеутки с младенцами, да в пути нарожают, им не запретишь. Будут пищать по кубрикам.
Кусков совсем смутился и просипел:
– Говори с главным! – Стряхнул руку передовщика с рукава и ушел по делам дня.
Сысой побежал к правителю. Баранов в шелковой рубахе полулежал в кресле, обложенный пуховыми подушками, круглая голова без парика поблескивала изрядной лысиной, которой правитель стеснялся.
– Андреич, почему на моей шхуне идет Тараканов, а я у Кускова в подручных? – с порога стал возмущаться Сысой. – Шхуну я купил? Я! Карты намалевал? Намалевал!
Баранов кашлянул, осторожно повернулся на другой бок, морщась от претерпеваемой боль.
– Посмотри на таракановскую карту и на свою, – проворчал. – Твоя, с устья Колумбии, будто пяткой писана. И за то, конечно, спасибо. А про твой залив и Сандвичевы острова сверять надо. Ты не картограф, зато передовщик отменный. Тебе и править партией.
– Ну, ладно, тогда, – смиряясь и смущаясь, что попусту беспокоит больного, сбавил пыл Сысой и уже жалобно попросил: – Дозволь нам с Васькой взять Ульку с детьми? Что она здесь, в казарме с тремя-то?..
– Море, шторма, постоянная опасность… – начал было отговаривать его правитель. Снова неуверенно кашлянул. – Впрочем, и здесь не слаще. Ладно, я подумаю, передам через Ивана. Сядь! Все равно хотел с тобой говорить, но про другое… Слушай и запоминай! Это будет не простой поход на южные промыслы. Ни на «Кадьяке», ни на «Николе» нет ни одного иностранца. Никто из чужих не должен знать наших подлинных планов. Для них вы просто промышляете, может быть, ищите новые промысловые угодья. Чириков с Берингом почти на тридцать лет раньше Кука побывали в здешних местах, а нам приходится доказывать свои права даже на архипелаг. А ведь и они, и старые мореходы Бочаров с Измайловым могли быть первыми и южней?! Андриян Толстых жизнь и нажитое богатство положил ради Калифорнии. По слухам, еще до них один гишпанский капитан бывал в русском селении северней устья Колумбии и говорил, что встретил там беглых Чириковских матросов. Слухи, а все же?
– Наверное, так! – озадаченно глядя на правителя, согласился Сысой. – Старовояжные, да и сами, Бочаров с Измайловым, много чего рассказывали.
– Они рассказывали, мы слышали, – со вздохом возвел глаза к потолку Баранов. – А иностранцам подай факт. – Пристально взглянул на Сысоя. – С тайным предписанием прислали нам железные доски, на которых написано литыми литерами «Земля Российского владения». Эти доски надо втайне заложить к полудню от устья Колумбии и отметить на карте точные места. Устье Колумбии мы, похоже, уже потеряли, Швецов видел там американских солдат, пришедших сушей. Не упустить бы Тринидад, да твой, Слободчиковский залив и Новый Альбион до залива Сан-Франциско… Ванечка Кусков все знает, он человек верный, не перечьте ему, во всем прямите. – Недолго сосредоточенно помолчав, Баранов качнул облысевшей головой: – Твоя правда! На Ситхе ничуть не безопасней, чем в морском вояже. Берите с Васькой семьи. Скажешь, я разрешил!