The lust (СИ)

Чонгук запретил делать какие-либо перестановки в комнате брата. Да, он не собирается впускать Юнги обратно в этот дом, но видеть, что там живет кто-то другой или комнату переделали под кабинет матери, Чонгук не хочет. Пока. Поэтому в комнату заперли дверь, и иногда, когда Чонгук под утро приходит домой, он идет не к себе, а к Юнги, и спит там, на его постели. Потому что Юнги — единственный в этой семье, кто может стоять на равных, потому что младший брат, возможно, даже сильнее самого Чонгука.
Двадцать три месяца и одна неделя, как Чонгук признается себе, что скучает по нему.
Офис Jeon Foundation
— В понедельник все будут в сборе. Приедут даже наши друзья из Китая и Японии. Я так сильно не переживал, когда мой отец передал всю власть мне, а сейчас место себе найти не могу, — Хьюн откидывается на спинку кресла и расслабляет свой галстук.
— Для меня это чистая формальность, отец. Я и так весь последний год веду твои дела, — Чонгук расслабленно сидит в кресле напротив и вертит в руке бокал с виски.
— Притом весьма успешно, — тепло улыбается мужчина сыну. — Я в твоем возрасте все еще по девчонкам бегал и большую часть наставлений отца игнорировал, а ты молодец. Я горжусь твоей последней сделкой с кланом Ким и только поощряю твои жесткие методы борьбы с конкурентами. Вот только учти, ты новенький в криминальном мире, и на тебя сразу попрут со всех сторон, кто-то подмять под себя, а кто-то уничтожить, я буду рядом столько, сколько надо, но ты теперь главный, и от каждого твоего решения зависит не только твоя судьба, но и жизнь клана, — говорит Хьюн и задумывается. Как и любой отец, Хьюн переживает и беспокоится о своем ребенке. И несмотря на то, что изначально другого пути для Чонгука предначертано не было, в душе мужчина жалеет, что придется переложить на сына такую ношу. Но правила есть правила.
— Наши методы, как ты уже заметил, отличаются, и пока мои неплохо работают. Я продолжу в том же духе, можешь не переживать. А теперь, мне надо съездить на склад, лично проверить товар, — Чонгук поднимается на ноги и запахивает полы пиджака.
— Чонгук, — окликает идущего к двери сына отец. — Сегодня твой брат прилетает и у нас семейный ужин. Не пропусти.
Чон задумывается на пару секунд, а потом, так ничего и не ответив отцу, выходит за дверь.
***
Двадцать три месяца и одна неделя, как Мин Юнги сам по себе. Первые полгода ушли на привыкание к мысли, что не надо вздрагивать от каждого шороха в квартире, не надо пробираться домой на цыпочках, чтобы быть незамеченным, и главное, не надо бояться наказания. Ровно шесть месяцев Юнги привыкал, учился жить по-новому. Ровно шесть месяцев было очень тяжело. Он жил один в огромной квартире в центре Токио. Чонгук не сжадничал, и у Юнги было все, о чем мог мечтать мальчик. За ним присматривал назначенный семьей опекун, а еще у Мина был личный шофер и домработница. Правда, домой Юнги приходил только поспать.
Первые месяцы было очень трудно адаптироваться, как в чужой стране, так и в новой школе. Но Юнги быстро решил эту проблему, нацепив свою любимую маску — незаметной и серой мыши. Полгода Мин топил свое одиночество и тоску в учебе. Он усиленно занимался, смог за короткий срок стать любимчиком учителей и понемногу привык к мысли, что он теперь один. Юнги сильно скучал по Моне и Хосоку, и хотя лицо друга каждый день смотрело на него с экрана мобильного, ему этого было мало. С Моной он общался реже, девочка на контакт не шла и на все вопросы брата отвечала, что все нормально. По Чонгуку Юнги не скучал. Может совсем чуть-чуть. Но, когда мысли о брате заполняли голову, а его образ начинал мельтешить перед глазами, Юнги сразу срывался гулять в центр или звонил Хосоку. От Чонгука надо отвлекаться, и его надо прогонять. Сам он никогда не уходит. Мин даже нашел метод борьбы с ним, он лелеял и взращивал в себе уже и так еле помещающуюся в него обиду, семена которой в ту ночь в его комнате посадил брат. Чонгук выгнал его из дома, лишил друзей и семьи, и Юнги этого не забудет. А когда будет забывать, то сам себе напомнит.
 
Первые полгода Юнги потратил на самобичевание, обиду и тоску. А потом все поменялось. Волей случая, Мин познакомился в школьном буфете с парнем, который попросил его помочь с корейским. Так как Юнги все равно делать было нечего, то он стал после школы заниматься с мальчиком у него дома. В ходе очередного посещения дома мальчугана Юнги познакомился с его старшим братом, которого зовут Таро. Ему восемнадцать лет, и он известный на улицах Токио стритрейсер. Таро пригласил Мина посмотреть одну из гонок, и Юнги сам не понял, как за одну ночь он так легко влился в дружную компанию друзей Таро. Сам Мин за рулем никогда в жизни не сидел, но отныне он не пропускал ни одну сходку гонщиков и стал замечать, что ему искреннее рады в компании. Юнги к такому отношению не то, чтобы не привык, он даже не подозревал, что так бывает. Таро олицетворял в себе все то, чего в тот момент не было в Юнги, и чего ему очень хотелось. Дружелюбный, харизматичный и свободолюбивый парень сразу привлек внимание Юнги, и как бы Мин себе в этом вначале не признавался, все было взаимно. Таро постоянно брал Юнги с собой на все тусовки, несколько раз забирал его из школы и всячески помогал, если младшему нужна была помощь. У Таро выкрашенные в ярко-красные волосы, проколотые губа и бровь и огромное желание умереть молодым. «Я есть ветер», — часто говорит японец, и Юнги смеется. Таро ничего не боится, жмет на педаль газа до упора, со скоростью влетает в повороты и всегда умудряется за долю секунды выровнять машину. Если Чонгук — дьявол, то Таро — чертенок. И Юнги от него ведет. Мин впервые покрасил волосы именно по настоянию Таро, который одним из вечеров заявил, что Юнги ангел, а у ангелов белые волосы. Юнги остался доволен результатом — платиновый блонд смотрелся на мальчике невероятно притягательно. Юнги на этом не остановился, проколол язык и уши и даже думал набить тату, но решил отложить до восемнадцатилетия. Времени, проведенного с японцем, катастрофически не хватало, Мин не назвал бы это даже влюбленностью, просто рядом с Таро обо всем забывалось, легко дышалось и не думалось. По вечерам они часто сидели на крыше их любимого жилого дома в спальном районе и подолгу целовались. Дальше дело не заходило: Мин боялся, Таро не давил. Но искусство поцелуя Юнги освоил на пять с плюсом, так говорил Таро. Мин продолжал ходить на занятия и даже в этом бешеном ритме жизни находил время делать уроки. Юнги перестал думать о Корее. Да, он скучал, но теперь при мыслях о доме сердце не сжималось, больно не было, страшно тоже.
До сегодняшнего дня, когда опекун положил на стол паспорт мальчика и предупредил о вылете. Мин сразу набрал Таро и попросил о встрече. Таро видел, как тяжело мальчишке, и как он не хочет уезжать. Таро и сам не хотел. Но там его ангела ждет семья, и разрешения у Таро все равно никто не просит, и японец отпустил. Хотя Юнги и заверял его, что максимум через неделю вернется обратно, Таро знал, что нет. Ни через неделю, ни через год — Мин Юнги больше не вернется. Но сам Юнги верил в обратное. Чонгук обещал, что Мин надолго не задержится, а он свои обещания обычно держит. Юнги и вправду не хочет уезжать. Ему хорошо в Японии, где нет упреков, косых взглядов, точнее одного черного, пробирающего до души взгляда, который заставлял Юнги чувствовать себя отбросом. Япония за два года стала Мину домом, тем, чем за четырнадцать лет так и не смогла стать Корея.
За сутки до отлета Мин бежит в парикмахерскую и красит волосы в мятный. Если Чонгук думает, что ссылка Мина исправила, или он приедет и будет ползать перед ним на коленях с просьбой вернуть его в семью, то братец ошибается. Юнги — гей, и он это понял и принял, если остальные этого принять не могут, то это их проблема, да и жить от них подальше, как оказалось, вовсе не наказание, скорее избавление. Юнги как-нибудь перетерпит пару дней в Корее и вернется сюда — к Таро, к новым друзьям и к свободе, которую ему так не хватало все эти годы.