The lust (СИ)

— Не могу, — говорит Чон до того, как утянуть младшего в поцелуй. Поцелуй выходит жестким и глубоким, словно они не виделись вечность, словно одичали друг по другу и, наконец-то, дорвались. Чонгук мнет чужие губы, терзает рот и сильнее вжимает хрупкое тело в себя. Пробирается ладонями под пиджак Мина, гладит поясницу, сильно сжимает бедра и дуреет от жара, исходящего от мелкого.
— Чонгук, — шепчет ему в губы Мин, еле отрываясь, но снова попадая в плен чужого языка. Чону крышу рвет от одного своего имени с этих губ, он хочет, чтобы Мин повторил, чтобы еще раз так его позвал.
— Пожалуйста, не надо, — Юнги пытается выбраться, но Чонгук сильнее вжимает его в зеркальную стену, яростнее вгрызается, играет с языком, и Юнги горит в этом огне. Старший распаляет, а младший поддается, плавится, чувствует, как кипит кровь в сосудах. Сам обвивает руками его шею, сам притягивает и сам целует.
Чонгук протягивает руку и не глядя набирает другую комбинацию на панели управления лифта. Юнги не замечает, хотя если бы и заметил — не среагировал.
У Юнги внутри Антарктида, покрытая толстым слоем льда пустошь, и сейчас один за другим эти льдины откалываются, уходят айсбергами в океан и тают там. Потому что Чонгук распалил внутри такой пожар, который потушить может только он сам. Младший цепляется пальцами за мощные плечи, за шею, съезжает по стене вниз и снова поднимается, удерживаемый сильными руками. Чон переходит на горло, не думает о последствиях, оставляет там засосы, кусает ключицу, вылизывает, и стоит дверцам лифта раскрыться, как, взяв уже невменяемого младшего за руку, ведет его по длинному коридору к нужной ему двери. Только оказавшись внутри номера люкс, сознание Юнги возвращается и мигающие красные буквы в голове приобретают конкретное очертание — нельзя. Но вновь здравомыслие отброшено за границы сознания, ибо губы Чонгука на его губах, а руки на теле, его возбуждение давит на бедра, и земля снова уходит из-под ног. В этот раз буквально, потому что Чонгук подняв младшего, опускает его на постель и сразу придавливает своим телом, не давая опомниться. Мин пропускает момент, когда с него стаскивают пиджак, он занят своими ощущениями, точнее тем, как проснувшийся внутри впервые вулкан пускает по его венам раскалённую лаву. Юнги хочется больше и совсем не хочется выбираться. Чонгук на нем, он вокруг, он внутри, он везде, но его мало. Юнги чуть ли не воет от того, насколько ему хочется его близости, его тела, его прикосновений, оставляющих под собой вспенивающиеся ожоги.
Чонгук сам еле держится. Одним движением стаскивает с Мина футболку и замирает, ловит помутневший от страсти взгляд напротив, опускает глаза ниже и давится воздухом… Эта кожа, эта нежная, почти прозрачная кожа, о которой он мечтает последние сутки, и, наконец-то, он до нее дорвался, наконец-то, может ощутить ее под руками, провести ладонями, прильнуть губами. И Чонгук все это делает, не теряет ни секунды, нагибается, проводит языком от шеи до пупка и повторяет, вжимает дёрнувшегося было в сторону Юнги в постель и всасывает сосок, мокро целует, играет языком, втягивает в себя и отпускает. Юнги млеет, трется о Чона, хнычет, пытается стащить с него рубашку, но Чонгук сам ее скидывает и целует в губы. Кожа к коже, ни миллиметра между, контраст белой кожи Юнги и смуглой Чонгука сводит с ума. Юнги сильнее обнимает брата, смотрит на свои руки на чужих плечах, видит огонь безумного желания в глазах напротив, и кажется, этот огонь сжигает и его самого.
Чонгук внутри распадается на атомы, тонет в захлестнувших его чувствах и с трудом фокусирует взгляд. Мальчик под ним невероятно сладкий, он как тягучая карамель и в миллион раз слаще того, что он представлял: обжигающий, льнущий, тающий в руках. Чонгук такого не видел, не встречал, кажется, он никогда не хотел никого так сильно, как хочет его. Чонгуку хочется делать все медленно, хочется смаковать и тянуть этот момент, но Юнги не позволяет, он одним своим призывным взглядом посылает все идеи о нежности к чертовой матери. Юнги продолжает кусать свои уже искусанные Чонгуком губы, тяжело дышит и смотрит сквозь упавшую на глаза мокрую челку. Смотрит так, что у Чонгука внутренности прошибает током, и кажется, что он даже чувствует запах собственной паленой плоти. Вот оно то самое «до» и «после».
 
Именно в этот момент Чонгук понимает, что Юнги стоит всего, абсолютно всего, что ради него можно поставить на алтарь — и косых взглядов, и бизнеса, и даже того, чтобы проиграть спор. Младший прекрасен в своем смущении, в своей страсти, прекрасен во всем, и Чонгук хочет больше, но не меньше. Он снова нагибается к Мину, проводит языком по его губам, поднимается к скулам и, не отвлекаясь, одним рывком стаскивает с младшего брюки вместе с бельем. Поглаживает стройные ноги и шепчет на ухо вмиг сжавшемуся и смутившемуся парню слова успокоения.
Чонгук уверен, что он не первый. Да, и Юнги сам вроде особо этого не скрывал. Но сейчас он ведет себя так, что снова Чонгуку хочется действовать осторожно и нежно. Хотя держаться очень тяжело, хочется раздвинуть эти ноги и засадить уже до упора, двигаться грубо и глубоко, доводить чуть ли не до криков. Сминать, подчинять, ломать, делать своим.
Но нет. Юнги ребенок, и он боится — Чонгук это видит: первая пелена страсти сошла, и мелкий смотрит сейчас напугано и постоянно сжимает колени. Чонгуку даже не по себе, но разрывающее его желание не дает до конца проявиться этому чувству, отправляет его на задворки сознания, запрещает о чем-либо думать. Чонгуку дышать тяжело, член болезненно ноет и пульсирует, он расстёгивает свои брюки и стаскивает их с себя. Юнги увидев, что Чон раздевается, начинает отползать, но старший притягивает его обратно под себя.
— Не бойся, котенок, я не сделаю тебе больно, обещаю.
Целует, не дает Юнги ответить, топит его слова в поцелуе. Играет с шариком на чужом языке, посасывает и сильнее вжимает парня в постель. Чонгук обхватывает ладонями лодыжки Юнги и, подтянув под себя, широко их разводит. Тянется к тумбе у кровати, достает смазку и, выдавив на пальцы, начинает размазывать ее между ягодиц Мина. Стоит холодному гелю коснуться его там, как Юнги снова дергается, умоляюще смотрит, и пойди пойми, чего в этом взгляде больше: «отпусти» или «трахни». Чонгук решает, что второе и аккуратно вводит первый палец.
— Больно не будет, немного только, потерпи, ну же, — шепчет Чонгук, нагнувшись вплотную, и глубже проталкивает палец. Чон с ума сходит от тихих всхлипов и от раздирающих его плечи и руки ноготков. Держит младшего железной хваткой, пока тот снова пытается соскочить с пальца, все не успокоится.
— Я так тебя хочу, блять, ты даже не представляешь, как. Ты меня с ума сводишь, — продолжает он шептать на ухо, всасывает мочку и вводит второй палец.
Юнги только всхлипывает, жмурится до звездочек перед глазами и цепляется пальцами за простыни. Больно, невероятно больно, а это еще пальцы. Юнги видел член Чонгука, и он не хочет, уже не хочет его в себя. Снова дергается, пытается соскользнуть, но Чонгук давит на живот и глубже насаживает на пальцы, уже сколько их в нем, черт знает, Юнги чуть ли не воет от боли. Он весь концентрируется на разрывающей боли внизу и не удерживает вскрика, когда Чон разводит пальцы внутри.
— Пожалуйста, — выгибается Юнги, — не надо…
Остальное тонет в громком стоне, стоит Чонгуку приставить головку и медленно толкнуться внутрь. Старший замирает, вылизывает чужой подрагивающий кадык и дает ему время привыкнуть. Как же в нем узко и горячо, как же крышесносно, терпеть нет сил, Чонгук тягуче медленно выходит и снова загоняет свой член, чуть ли не рычит от затапливающего с головой желания. Он еле сдерживается, чтобы не сорваться на бешеный темп и не втрахивать этого блядского мальчишку в постель, чтобы кричал, умолял, плакал, просил больше и глубже. Чон, не в состоянии сдерживать внутреннего зверя, зарывается лицом в ключицу дрожащего в его руках парня.
— Расслабься, позволь мне двигаться, ну же, малыш, — хрипло шепчет ему Чон и, приподнявшись на локтях, всматривается в его лицо.