The lust (СИ)

— Как погулял? — ни грамма злости или агрессии в голосе брата. Будто он и вправду просто интересуется, будто они всегда вот так сидят по ночам и спрашивают друг друга, как прошел их день. Мин открывает рот, но, так и не сумев заставить свой язык отлипнуть от неба, закрывает.
— А где пес? — Чон смотрит на руки парня, которые тот сцепил в замок, и в удивлении приподнимает брови.
— Ты же… — Мин осекается. Он не понимает, какого черта происходит. Неужели, он герой какого-то эксперимента, где его брата подменили другим, а за экраном за его поведением и реакцией наблюдают люди в белых халатах. Или, может, инопланетяне все-таки существуют, и они похитили Чонгука, вкололи ему что-то, и он сейчас ведет себя абсолютно ненормально: ибо общечеловеческое нормально — для Чонгука это не нормально.
— Ты не разрешил брать пса, — наконец-то, выпаливает Мин. Думать связно не получается: он не успевает отвечать на вопросы брата, он не успевает за его постоянно меняющимся настроением.
— У меня в тот день были тяжелые встречи, я был уставший и злой, — Чон зарывается руками в черные, как смоль волосы и откидывается назад. — Если ты все еще хочешь его, то можешь взять, я не буду против.
Реальность Юнги трескается. С восьми лет он рисует у себя в голове картину, пытается изобразить на ней Чонгука, раз за разом добавляет в нее все новые черты брата, особенно это хорошо получается после каждого избиения и унижения, а сейчас тот образ, над которым так усиленно трудится Юнги трещит по швам, рвется на части перед глазами и мягко оседает на дорогой ковер. «Я не буду против». Чонгук всегда против. Что бы Юнги не сказал и не сделал — Чонгук против. Он вообще против того, что Мин дышит с ним одним воздухом, а тут он готов закрыть глаза на очередную прихоть Юнги. Мин подбирается весь, внимательнее всматривается в дно зрачков напротив и ничего не видит. Там и дна-то нет. Зацепиться не за что. Хочется кричать, позвать всех наблюдающих и заявить, что Юнги их раскусил, можно убирать аппаратуру, заканчивать шоу, но вместо этого он только дышит, с шумом втягивает в себя воздух и мысленно прощается с ускользающей реальностью.
— Чонгук, может, объяснишь в чем дело? Ты надо мной издеваешься, или тебе инъекции доброты сделали? — Мин отшатывается назад сразу же, стоит старшему встать на ноги. Разница в росте и вообще контраст между братом и им вечно ставят Юнги на место. У Чонгука отлично развитая мускулатура и подтянутое тело, о таком сам Мин может только мечтать. Он может убиваться в спортзале, но таким, как Чонгук, не станет, и так шикарно на нем костюмы смотреться тоже не будут. А сейчас Чон идет на него, и Юнги чувствует себя рядом с ним совсем крошечным. Мин все двигается назад, пока не упирается в стол, и останавливается. Он бы конечно сорвался к лестнице и убежал, но он мужик в конце концов, и потом, Чонгук все равно поймает.
Чонгука только забавляет реакция младшего, стоит встать на ноги. Таков Юнги: вечно храбрится и язвит, а стоит сделать к нему шаг, как сразу отбегает, пытается спрятаться, правда ему это никогда не удается. Младший выглядит, как испуганный зверек, смотрит своими фантастическими глазами, и Чонгук даже забывает, что несколькими минутами ранее он собирался размазать его по стене. На него руку поднять только, чтобы по коже провести, чтобы оголить, погладить и почувствовать, как там под грудиной бьется пойманной птицей маленькое сердечко, поднажми сильнее и перестанет. Чонгук дуреет от своей власти над младшим. Он этой властью упивается. Словно та империя, которую Чонгук получил в наследство, ничего для него не значит и не значила бы, если бы в нее не входил этот ребенок с мятного цвета волосами. Одна мысль, что мелкий после коронации полностью принадлежит ему, взрывает в голове старшего фейерверки. Захочет Чонгук — Юнги будет жить, не захочет — и Юнги не будет. Вот только Чон в последнее время вопросами бытия не интересуется, он хочет только одного, и пока он этого так и не получил. Приходится запасаться терпением, подбираться шаг за шагом, и как опытный охотник заманивать свою добычу, давая ей ложную видимость свободы.
 
— Я был весь на нервах все последнее время, — Чонгук смотрит глаза в глаза и говорит так, что не верить не получается. Юнги знает, что на брата многое свалилось и в душе даже восхищается его стойкостью и огромной силой. В таком раннем возрасте взять на себя управление тысячами людей и ни разу не пожаловаться. Юнги бы давно уже сбежал от ответственности. Но Чонгук, как принял свою участь с самого раннего детства, как встал на этот путь, так больше с него и не сворачивал.
— Поэтому я и на тебе много срывался. Все, что было, я не забуду, и ты не забудешь, но теперь я глава клана, и я не хочу, чтобы наше прошлое мешало нашему будущему, — старший говорит медленно, нарочно растягивает слова и смотрит будто в самую душу. Юнги кажется, что вокруг все плывет, он пытается сфокусироваться, снова смотрит в глаза брата и понимает, что напрасно. Юнги теряется в омуте напротив. Хочется верить каждому слову Чонгука, но не получается. Голос внутри требует бежать, вылететь из гостиной и запереться у себя, не подпускать этого дьявола на такое близкое расстояние, но детская вера в самое лучшее давит этот голос, просит дать брату шанс. И Юнги словно стоит посередине этого долбанного перекрестка, сам же рвет себя на части, и сам же собирает снова.
— То есть, ты резко понял, каким ты был уродом, — Юнги делает паузу, жмурится в ожидании удара на слово “урод” и, не получив его, продолжает. — И теперь, ты вдруг стал абсолютно нормальным, чуть ли не идеальным братом? — прищурив глаза, спрашивает Мин.
Расслабленная поза Чонгука придает младшему уверенности, можно и понаглеть.
— Я пытаюсь, я хочу, чтобы у нас в семье все было хорошо. Кроме тебя со всеми в этом доме у меня и так нормальные отношения. Я хочу так и с тобой тоже, — вкрадчиво произносит Чон и подбирается ближе. — Поэтому я надеюсь на понимание.
От такого старшего у Юнги внутри рушатся все сдерживающие его до этого механизмы: была не была.
— Если ты такой добрый, позволь мне вернуться в Японию. Ты избавишься от брата, который позорит семью, а я, наконец-то, буду жить свободно и не бояться своей тени. Как тебе такой расклад? — вложив всю свою силу в свой взгляд, спрашивает Юнги.
— Нет, — говорит резче, чем хотелось бы Чонгук.
— Так я и думал, — пожимает плечами Мин и двигается влево, чтобы обойти брата. — Вся твоя напускная доброта всего лишь очередная игра, вот только я с тобой играть не буду.
Только Юнги делает шаг в сторону, как Чонгук, схватив его за локоть, возвращает на место и вжимает в стол.
— Я сказал «нет» не потому, что хочу насолить тебе и продолжать превращать твою жизнь в ад, я сказал это потому, что не хочу, чтобы ты уезжал, — медленно говорит Чонгук.
Юнги не дышит, смотрит на брата, хлопает ресницами и мысленно благодарит всех богов, что он упирается задницей в стол, иначе бы он точно грохнулся в обморок от услышанного. Дыхание восстанавливается медленно, и вместе с ним возвращается и борьба внутри. Мин хочет не верить Чонгуку, хочет рассмеяться в голос на его слова, но Чон говорит так, что не верить не получается. Юнги, наконец-то, отлепляет взгляд от лица Чонгука и, опустив глаза, начинает изучать пуговицы на его рубашке. Мин ненавидит свою чувствительную кожу, как бы он сейчас ни пытался казаться безразличным, он чувствует, как горят его щеки и знает, что Чонгук это видит. То, что говорит старший, неправильно, режет слух и дико смущает. В то же время все это было сказано настолько чувственно, интимно, с этой присущей голосу Чонгука хрипотцой, что у Юнги подкашиваются колени, и он не может удержать себя на ногах, даже стол больше не помогает. Мин в отчаяньи цепляется рукой за запястье брата и, нормализовав равновесие, сразу же одергивает руку.
— Я хочу спать, — все, что смог выжать из себя Юнги. Чонгук отодвигается и пропускает брата к лестнице. Если до нее Мин идет медленно, то стоит ноге оказаться на первой ступеньке, то Мин уже перепрыгивает их по две. Уже стоя под теплым душем, Юнги пытается привести мысли в порядок, но не получается. Чонгук везде, и его много. За последние двое суток брат ни разу не ударил его, хотя поводов было дофига и больше, ни разу не оскорбил и, вообще, творит непонятно что. Юнги не понимает, как такое чудовище, как Чонгук, за какой-то маленький отрезок времени смогло превратиться чуть ли не в защитника и обожателя. Юнги даже не сушит волосы после душа, так и плетется к кровати. Мин долго ворочается на постели и, скинув Хосоку смс с приглашением на завтрак, отбрасывает телефон в сторону. Отвечать другу и убеждать его, что это не шутка — он и вправду позвал его в дом, Мину не охота.