The lust (СИ)

***
Чонгук приступил к своим обязанностям утром следующего дня. С утра он уехал в офис на свою первую встречу, как главы клана. После этого Чон принимал участие на расширенном собрании представителей крупных организаций и кланов. Помимо участия на встрече в расширенном составе, Чонгук провел одну встречу тет-а-тет за закрытыми дверями.
***
Следующим утром Юнги спускается вниз только после обеда. Завтрак Мин попросил принести в свою комнату и большую половину дня провел у себя. Юнги понимает, что ведет себя как трус, но страх столкнуться с матерью или Чонгуком так и не позволил покинуть комнату. Внизу тишина. Мин крадется на кухню на цыпочках и чувствует себя, как вор в собственном доме. Вот только воровать он идет еду. Юнги только успевает соорудить бутерброд, как на кухню входит Суран. Мин замирает с листиком салата в руке и боится повернуться к матери лицом. Суран останавливается позади парня и, прислонившись к столу, прожигает взглядом его затылок. Юнги все ждет, когда она начнет требовать ответы на свои вопросы, но Суран молчит.
— Ничего не хочешь мне сказать? — не сдерживается Юнги и сам спрашивает мать.
— Нет, кроме того, что я змею на груди пригрела, и что ты ведешь себя, как потаскуха, но это все ты и так знаешь, — спокойно говорит Суран.
— Мама, ты же видела, ты все видела, — искренне недоумевает Юнги. — И ты нормально на это реагируешь?
— Мы не позволили вам погибнуть, взяли в свой дом, создали все условия, а ты под моего сына клинья подбиваешь? Не стыдно тебе? — возмущается женщина.
Юнги и не знает, что ей сказать, так и стоит, нервно мнет свои пальцы и не смеет поднять взгляда.
— Я не хотел, — еле выговаривает Юнги. — Но он…
— Заткнись. Еще на него все свалить пытаешься! Бесстыдник! Ведешь себя, как потаскуха! Конечно, если ты ходишь полуголым и предлагаешь себя, то он клюнет, любой клюнет, ты же и не мужчина вовсе, как может мужчина предложить себя другому мужчине? Да еще и своему брату! Как? Мерзость! Добился своего? — не унимается Суран.
Юнги обидно слышать все это, но он знает, что то, что Суран увидела в коридоре вдребезги разбило ее представление о собственной семье, и именно поэтому, пока Суран кричит на него, Юнги ищет ей оправдания.
— Я не хочу здесь жить, — дрожащими губами произносит Мин. — Помоги мне уехать, умоляю.
— Не строй из себя мученика, ты как из Японии прилетел ходишь за ним, как тень, нацепил маску невинности и думаешь, я тебе сочувствовать начну. Сына моего с пути сбил, проститутка! — словно плюется словами женщина.
— Это он меня домогается, проходу не дает! Если я останусь тут жить, все плохо закончится. Неужели ты не понимаешь? — сквозь слезы говорит Юнги.
— Мне плевать, с кем спит Чонгук, даже если это его никчемный брат, но ты ошибаешься, если думаешь, что ваш секс выльется во что-то большее. Я знаю своего сына, так что молча делай, что он хочет, а когда придет время, он сам тебя выставит, — каждое слово Суран сочится ядом, и Юнги кажется, что она способна убить его одними словами. Так больно и обидно не было даже после самых сильных ударов, которыми щедро награждал его брат или Шон с компанией.
— Как ты можешь… Как ты можешь так говорить? Ты оставишь все как есть? Ты позволишь ему так поступить со мной? Ты всю жизнь говорила мне о чести, а тут предлагаешь мне спать с собственным братом, только потому что ему можно все и все его боятся. Даже ты! Даже ты боишься человека, которого сама родила! Я думал, я перестану поражаться твоему двуличию, но как же я ошибался, — не сдерживается Юнги и тоже переходит на крик. — Ты тоже под него ляжешь, если он пожелает? — выпаливает Мин и получает звонкую пощечину.
Женщина, видимо вложила в нее всю свою силу, и Мину кажется, что у него из глаз посыпались искры. Юнги глотает горькие слезы и, приложив ладонь к горящей щеке, со злостью смотрит на мать.
— Ты так рано вернулся? — вдруг меняет тон Суран и семенит к двери, где стоит, видимо, только вошедший Чонгук. Он одет в черный костюм поверх белоснежной рубашки, стянутый минутой ранее с шеи галстук, он наматывает на ладонь.
 
— Оставь нас, — стальным голосом говорит Чон, — мама.
— Я распоряжусь, чтобы ужин накрыли, наверное, ты устал, — щебечет Суран и протягивает руку к щеке сына.
Чонгук дергается назад и делает шаг вправо, освобождая выход.
— Я сказал, оставь нас и закрой за собой дверь, — повторяет Чон. Суран осекается и, опустив голову, идет на выход.
Юнги так и стоит прислонившись к шкафчикам, не в силах даже двинуться. Чонгук подходит к брату и останавливается там же, где до этого стояла Суран. Юнги поднимает на него взгляд полный ненависти, а потом поворачивает к нему правую щеку:
— Давай, теперь твоя очередь, — зло говорит Мин, но Чонгук удивляет. Чон протягивает ладонь и нежно проводит по покрасневшей щеке.
— Больно? — спрашивает старший, и Юнги готов поклясться, что он слышал нотки нежности в его голосе. Мин отрицательно качает головой и, не зная куда деть глаза, упирается взглядом на участок обнаженной кожи на груди Чонгука.
— Больше она тебя не тронет, — продолжает Чонгук и снова ломает представление Мина о мире. — Никто не тронет.
— Кроме тебя, — резко вскидывает взгляд Юнги. — Только тебе можно меня трогать? — Мин не привык к нежности и не знает, как на нее реагировать: щетинится как котенок, ищет подвоха и хочется язвить.
— Только если ты сам захочешь, — хрипло говорит Чон, и от его голоса табун мурашек проносится по всему телу младшего. Но Чонгук не дает долго зацикливаться на ощущениях.
То, что происходит потом полностью разнится со всеми теми образами Чонгука, которые себе придумал Юнги. Старший нагибается, легонько касается его губ, словно просит разрешения, но он его не получает. Юнги резко поддается назад и продолжает зло смотреть на брата. Чонгук поднимает уголки губ в улыбке, очерчивает пальцами чужой подбородок и снова приближает лицо. Юнги, что есть силы, толкает брата в грудь и отходит за стол.
— Что, маленький, испугался? — усмехается Чон. — А вчера таким смелым был.
Юнги шумно сглатывает и, пытаясь привести в порядок свое дыхание, следит за движениями брата. Мин думает, Чонгук сейчас подойдет, и как минимум ударит его, как максимум продолжит целовать, но уже насильно, но Чон заново набрасывает на шею галстук и, завязав его, идет на выход.
Юнги так и стоит ошарашенный посередине кухни. Выждав пару минут, Мин бежит к себе, напрочь забыв про еду. Юнги запирается у себя в комнате и валится на постель.
Весь отрезок пути с кухни до своей комнаты, Юнги бежал только с одной мыслью: «Что это было». Мин не понимает, что только что произошло на кухне, почему Чонгук так странно вел себя, и почему он вообще полез целоваться. Губы до сих пор горят, Юнги проводит по ним пальцами, словно не веря, что только что его поцеловал Чон, мать его, Чонгук. Юнги понимает, что сам он с нахлынувшими эмоциями справиться не в состоянии и решает съездить к другу. Хосок, конечно же, сперва долго смеется над паникой Мина.
— Да чтоб меня Чон Чонгук засосал, — ржет Хоуп и получает по голове джойстиком. — Нет, ну серьезно, он та еще скотина, но он ахуенен — все пацаны хотят быть на него похожими, а все телки мечтают ему дать, чего ты ломаешься? — искренне недоумевает друг.
— Ты идиот. Угораздило меня подружиться с идиотом, — хмыкает Юнги и снова таращится на экран, где в пятый раз уже проигрывает игру, так как сконцентрироваться и забыть о Чонгуке не выходит.
— Ладно, все, без шуток, но он же защитил тебя перед матерью, обещал, что и дальше будет, влюбился короче. Ты сам сидишь красный, как рак, хоть и возмущаешься, но я вижу, что еще чуть-чуть, и ты бы сдался, — Хоуп отбирает у друга джойстик и заставляет того переключить все внимание на себя.
— Я не знаю, это такая резкая перемена в поведении, что я потерялся как будто. Он может вести себя, как хочет, но я-то не изменился. Я тот же Юнги, которого он избивал, заставлял есть с пола и унижал. Он урод, моральный урод, и я не знаю, что за роль он сейчас на себя мерит, и мне плевать. Давай о другом, а то я окончательно и бесповоротно запутался, — Юнги кладет голову на колени Хосока и позволяет тому зарыться ладонью в свои волосы.