Крымский цугцванг 1 (СИ)

Эту филиппику Романов произнес, разумеется, про себя и вопросительно покосился на даму.
Оная пояснила:
— Вам незачем было встревать в разговор. Желтая газетенка. Все переврет и окажетесь в дураках. Я пригрозила позвать Бобби, если он не отстанет. Если уж давать интервью, то серьезному изданию.
Дмитрий Сергеевич задумался. Или Англия такая страна с чересчур переразвитой демократией или он чего-то не понимает.
— Но почему он спрашивает это у меня. Я всего лишь консультант МИД с неопределенными обязанностями. Есть же ответственные члены делегации.
Теперь задумалась Мария Ивановна. Осторожно спросила:
— Можно, я у вас спрошу, только вы не обижайтесь, пожалуйста.
Дмитрий Сергеевич кивнул, чувствуя, что придется выслушивать пакость.
— Почему вы со мной так неискренни?
— Я? — Изумлению Дмитрия Сергеевича не было предела.
— Послушайте, вы представитель нарождающейся демократической оппозиции, действительной оппозиции, в отличие от всех остальных, тоталитарных и коммунистических. Свою демократическую оппозицию вы ярко показали на «Дискуссионном клубе». Эта передача сразу же стала хитом в Европе. Никогда еще так выпукло не были показаны результаты демократического развития России. Руководство сразу нескольких российских демократических партий объявило в последние дни в газетах, по радио и телевизору, что желало бы видеть вас в лидерах своих партий. И, наконец, вы один из ярчайших и твердых представителей проевропейского направления развития России в исторической науке и в политической сфере. Я понятно выразилась?
Романов поддакнул. Что-то разволновалась его спутница. Жалко, валерьянки нет. Что за чушь она понесла.
Про валерьянку он сказал вслух.
Сазонова недоуменно посмотрела на него. Нет, не расколется. Давно она в России не была, там, видимо, сменились правила политических игр. Молчит, как партизан. Вдруг прыснула:
— Да ну вас, пойдемте лучше дальше, здесь слишком ветрено.
— Знаете, — задумчиво сказал Дмитрий Сергеевич, прибавив шаг — ветер вправду усилился, — мне кажется, вы слишком преувеличиваете мой демократизм и мое значение. — Он не хотел уходить от разговора, чувствуя, что отстал от жизни и видит себя в одном ракурсе, а окружающие почему-то в другом. Мария Ивановна была тем человеком, которая могла помочь приоткрыть занавес. — Я обычный доктор наук. Да, тема моя — внешняя политика, да, вылез один раз на телевидение. И все. А человечек этот, скорее всего, случайно попал нам на встречу. Знаете, вокруг значительных мероприятий всегда крутится журналистская мелочь. На всякий случай.
Мария Ивановна скептически посмотрела на него. Ничего не сказала, но изгиб ее красивой фигуры говорил, что она думает о слишком умных мужчинах. Заумных. Которые в момент, когда надо действовать, начинает рефлексировать. И оказалась частично права.
Они возвращались в гостиницу, Дмитрий Сергеевич уже воспарил духом, не встретив больше никого из журналистов. Он не желал выступать накануне первого его дипломатического раута, не переговорив заранее с Ларионовым или с кем-то из его замов. И даже не решился в конечном итоге спрашивать спутницу о собственном весе и росте в политическом отношении.
Увы, молча уйти ему не удалось. В фойе к ним стремительно подошел человек, ловко оттерев Марию Ивановну в сторону.
— Московский корреспондент «Гардиан» Майкл Жукавски, — представился он, — прилетел вместе с вашим президентом, хоть и не в одном с ним самолете. Хотел бы с вами побеседовать.
Русский его отличался сильным акцентом. Наверное, так же, как у Дмитрия Сергеевича английский. Он даже не сразу понял, что от него хотят. А поняв, удрученно оглянулся. Не убегать же ему. Не солидно как-то.
— Ладно, — обреченно сказал он.
Жулавски обрадовано улыбнулся, предъявив миру крупные лошадиные зубы.
— Госпожа Сазонова, — раскланялся он перед Марией Ивановной, словно только что ее увидел, — рад вас видеть.
— А если бы господин Романов отказался, вы бы меня обругали? — язвительно спросила Мария Ивановна, заговорив, как и он, по-русски. Заминка корреспондента не осталась для нее незаметной. — Имейте в виду, — предупредила она, — Дмитрий Сергеевич является гостем Форин Офис. Официально. И если вы вздумаете сделать ему какую гадость, то получите в ответ не меньшую.
 
— Разумеется, — опять улыбнулся Жулавски, — всегда готов услужить.
Он оглянулся.
— Может, мы сядем вон в те удобные кресла, зачем же стоять у… — он помялся, не нашел русского аналога, и сказал по-английски «рецепшен»
Романову тоже не нравилось торчать на виду у всех.
— Давайте отойдем, — согласился он. Действительно, зачем стоять у администратора.
— Я не буду вас долго мучить, — сразу сказал Жулавски, доставая небольшой диктофон. — Тем более меня уже предупредили представители министерства о необходимом благоразумии, — он элегантно кивнул в сторону насупившейся Сазоновой.
Дмитрий Сергеевич попытался обойти подводные камни текущей вешней политики.
— Давайте сразу оговоримся, — сказал он. — Я ученый, не дипломат. И потому вы не будете спрашивать меня о современных проблемах. И я не являюсь ни представителем министерства иностранных дел России, ни пресс-атташе министерства. Поэтому вы не будете меня спрашивать о позиции России в том или ином вопросе. Я понятно выразился?
Жулавски ослепительно улыбнулся. Потом вдруг стал совершенно серьезным:
— Совершенно понятно. Жалко, конечно, но я вас понимаю. Накануне переговоров по таким темам может выступать либо президент, либо министр иностранных дел. Что ж, давайте поговорим об истории отношений стран. Вы не против?
Кажется, никакой ловушки здесь не было.
— Давайте поговорим.
  
Глава 10
 
Вставать в городе, опаздывающем от Москвы на три часа, оказалось одно удовольствие. И проснуться можно с чувством, и поваляться с удовольствием, а время все равно семь часов.
Но едва он успел расчесать бороду, как в дверь позвонили. Кажется, на этом все хорошее на утреннем промежутке времени закончилось.
Романов ожидал увидеть гостиничного работника или, на крайний случай, одного из младших дипломатов. Поэтому не спешил. Может человек не спешить в семь утра?
И он не смог сдержать на своем лице удивления, когда увидел министра. Однако же. Хорошо, что президент остановился в российском посольстве, а то бы и он пришел.
— Алексей Антонович? — слегка поклонившись, поздоровался Романов учтиво.
— Дмитрий Сергеевич? — практически передразнил его министр.
Романов пропустил его в номер, плотно прикрыл дверь. Похоже, сейчас начнутся разборки, Ларионов явно был не в духе.
Он угадал.
— Дмитрий Сергеевич, — министр сердито посмотрел на него, — мне принесли утренние газеты. Я всего-то хотел почитать с утра об откликах на вечернее интервью президента. Нам это очень важно, нужный настрой прессы во многом определяет ход переговоров и психологический фон общества.
А что я увидел? Половина прессы насмешливо комментирует интервью президента, а вторая часть смакует интервью одного доктора наук, которого мы по ошибке не додавили… или по интеллигентной мягкотелости не дострелили… Ух!
Министр швырнул на не заправленную постель газеты, пучок которых, как только заметил Романов, он держал в руке, и вышел, громко хлопнув дверью.
Дмитрий Сергеевич грустно посмотрел на эти листки бумаги, испачканные типографской краской. Кажется, его конфронтация с властью перешла на второй круг. И опять не по его желанию. Правильно говорится в пословице — «слово серебро, а молчание золото». Или «слово не воробей, вылетит — не поймаешь».
Он махнул рукой. Ну, получилось так. У русских же всегда таким образом — хочется как лучше, а получается как всегда.
Романов вспомнил лицо министра и сердито засопел. Чувство вины переросло не в раскаяние, а в бешенство.
Ларионов повел себя совершено неправильно. Не зная своего нового подчиненного, он решил надавить на виноватость. Большинство людей, столкнувшись с разъяренным чиновником, испугались бы, или, как минимум, почувствовали себя грешными, ведь они помешали своему государству.