Последний вальс

Но внезапно Кристина поняла, что смотрит на совершенно незнакомого человека, к которому подсознательно испытывала неприязнь и, возможно, даже страх. Она и ее дочери полностью зависели теперь от этого незнакомца, у которого не было никаких причин, кроме разве что общепринятых правил приличия, относиться к ним по-доброму.
А потом их с графом взгляды пересеклись на короткое и вместе с тем показавшееся бесконечным мгновение.
Как же он изменился. Кристина подумала, что, столкнувшись с ним на пустынной улице, скорее всего не узнала бы его. И в то же время он мало чем отличался от прежнего молодого человека. Ее сердце отчаянно забилось. Даже если бы он спрятался на другом конце переполненного людьми зала, она все равно ощутила бы его присутствие.
Джерард.
Граф поклонился всем трем леди одновременно.
— Миледи, — произнес он, отворачиваясь от Кристины. — Мадам… тетушка Ханна, не так ли? И… Маргарет?
Он говорил и вел себя так, словно видел Кристину впервые, словно впервые холодно и чопорно здоровался с ней. И все же в то короткое мгновение он смотрел на нее так же, как и она на него — задумчиво и нерешительно, — словно они совсем не изменились, словно не было этих десяти лет.
А тетя Ханна и Маргарет уже приседали в реверансе, уже улыбались и сердечно приветствовали нового хозяина Торнвуда. Кристина с досадой обнаружила, что все еще сидит в кресле. Отложив в сторону рукоделие, она поднялась и присела в глубоком реверансе.
— Милорд, — произнесла она.
Она оказалась лицом к лицу с человеком, которого никогда не видела прежде и вместе с тем знала всю свою жизнь и, может, даже больше. Худшее позади, уговаривала она себя. Это всего лишь незнакомец.
Кристина возблагодарила Господа за то, что остальные присутствующие за столом увлеклись беседой. Ей же совсем не хотелось разговаривать. И во многом потому, что она была глубоко расстроена тем, что произошло, когда дворецкий вошел в гостиную и возвестил об ужине.
— У его сиятельства не было времени переодеться, Биллингс, — сказала Кристина. — Будьте так любезны, задержите ужин еще на полчаса.
— Ужин подадут немедленно, — тотчас же оборвал ее граф. — Все и так ждали слишком долго. Позволите сопроводить вас в столовую, мадам? — Он предложил тетке руку.
Кристина чувствовала себя глупой и даже слегка униженной. Она отдала приказ, позабыв о том, что больше не имеет права распоряжаться в этом доме. Нужно было дождаться ответа графа. Но его сиятельство обратил свой взор на нее и снова заговорил, словно ей было мало предыдущего унижения:
— Если только вы не имеете ничего против моей внешности, миледи.
Кристина, помимо своей воли, окинула взглядом графа — слегка помятый сюртук, наполовину развязавшийся галстук, бриджи и сапоги, покрытые слоем дорожной пыли.
— Вовсе нет, милорд, — заверила его Кристина со всей вежливостью, на которую только была способна. Гилберт не позволил бы никому, одетому столь неподобающим образом, явиться даже к завтраку, не говоря уже об ужине.
Граф не произнес больше ни слова и направился в столовую под руку с тетушкой Ханной. Но прежде он одарил Кристину холодным взглядом и отвернулся со странным выражением лица. Что это было? Насмешка? Торжество? Неприязнь? Или все, вместе взятое?
Граф оставил в душе Кристины ощущение, что ее ненавязчиво, но очень решительно поставили на место. А еще очень неприятную уверенность в том, что худшее, возможно, еще впереди. Его сиятельство, конечно же, занял место во главе стола. Никто не усомнился, что так и будет. Но здесь всегда сидел Гилберт, а после его смерти — Кристина. Теперь же она сидела напротив, со всей ясностью осознавая свое зависимое положение — положение человека, стоящего на ступень ниже хозяина поместья.
Да, новый граф оказался совсем не тем, кого ожидала увидеть Кристина. А впрочем, что она ожидала? Отпечаток, наложенный временем? Но ведь ему всего тридцать один год. Да, он стал старше, но разве это плохо? Место стройного мальчика, сохранившегося в памяти, занял взрослый, хорошо сложенный мужчина. Или же она ожидала увидеть, что пыл, с каким молодой Джерард спешил жить, уступил место суетливому беспокойству человека в годах? Он стал уверенным в себе и даже высокомерным. Печать беспутного образа жизни на его лице? Таковой не было. В Джерарде не было вообще ничего, чем бы Кристина могла успокоить себя и свою совесть. Ничего, что дало бы ей право сказать: «Я поступила разумно, я была права».
 
Кристина чувствовала его неприязнь так же, как и свою.
— Я никак не ожидал, что в Лондоне окажется столь людно, — отвечал тем временем граф на какой-то вопрос Маргарет, — принимая во внимание тот факт, что сезон начнется только весной.
— Ах, — вздохнула Маргарет. — Как это, должно быть, чудесно.
— Ну, не так чудесно, как ваш дебют, — произнес граф. — Вы наверняка испытали истинное наслаждение.
Маргарет сдвинула красиво изогнутые брови.
— Мой дебют? — переспросила она. — Да я не отъезжала от Торнвуда далее чем на десять миль.
Граф удивленно посмотрел на Кристину, сидящую напротив. В его глазах читался упрек.
— Гилберт умер прошлым летом, когда Мэг исполнилось девятнадцать, — пояснила графиня. — Весной мы все еще носили траур, и ни о каком сезоне не могло идти и речи. — Кристина пыталась защититься, и все же гнала прочь эту мысль. Но истинного объяснения положения дел она тоже не дала. Ну почему она не рассказала правду?
— Да, — коротко бросил граф, — понимаю.
— Прошу вас, кузен Джерард, расскажите же нам о тех балах и светских раутах, на которых вам довелось побывать, — умоляюще протянула Маргарет. — Наверное, там было очень, очень чудесно?
— А я бы предпочла услышать рассказ о вашей жизни в Канаде, Джерард, — вставила тетушка Ханна. — Мы почти ничего не знаем о колониях.
— О да, — с готовностью поддержала тетку Маргарет. — Вы жили среди дикарей? Это правда, что они наносят на лицо боевую раскраску и вставляют в волосы перья? Они стреляли в вас из луков? — Она рассмеялась над своими глупыми вопросами — веселый, беззаботный звук, столь редко раздающийся под сводами Торнвуда.
Граф описал дамам Монреаль — процветающий, энергичный и вполне респектабельный, по его словам, город, где, как и в Лондоне; проживают высокопоставленные и образованные семейства. Он также вкратце рассказал о своем путешествии на каноэ в глубь материка, где отлавливают пушных зверей и заготавливают меха. Рассказал о долгих и невероятно холодных зимах.
— Я бы умерла, — не удержалась от комментария Маргарет, хотя щеки ее пылали, а глаза горели огнем. Она жадно ловила каждое слово.
— Да, — произнес его сиятельство, и в его глазах вспыхнули озорные искорки, — я в этом не сомневаюсь, Маргарет. Ни одна белая женщина не осмеливалась отправиться в глубь страны.
— Но белые мужчины проводили там по нескольку месяцев и даже лет, не так ли? — заметила леди Ханна. — О Боже, как им, должно быть, было одиноко.
— Да, мэм, — кивнул граф, а потом их с Кристиной взгляды пересеклись, и в его глазах вспыхнуло понимание и даже веселость. На щеках графини выступил румянец. «Ни одна белая женщина», — сказал он. Но ведь это совсем не то же самое, что «ни одна женщина». Конечно же, женщины там были.
Однако вскоре разговор неизбежно вернулся к Англии и Лондону с их балами и зваными обедами. Маргарет с ненасытностью голодного путника желала услышать о них как можно больше и подробнее.
— Я полагаю, — произнес наконец граф Уонстед, — вы уже готовитесь к предстоящему сезону, Маргарет? Если, конечно, ее сиятельство соизволит вывезти вас в город и оплатить расходы.
Кристина вскинула голову. Что он хочет этим сказать? Обвиняет в лени и нежелании лишний раз побеспокоиться о благополучии золовки? Она отчетливо ощутила исходящую от графа враждебность. Чего явно не наблюдалось в его обращении с двумя другими женщинами, хотя те изрядно утомили его многочисленными расспросами.
— Это весьма дорого, милорд, — с сарказмом произнесла Кристина.