Моя летняя интрижка (СИ)

— Ты играешь сама с собой, милая? — спрашивает Ноа, толкаясь и погружаясь до конца. Я растягиваюсь вокруг него и вскрикиваю, когда оргазм обрушивается на меня без предупреждения. Мои мышцы сжимаются и трепещут вокруг него.
Но это его не останавливает. Он так близок к своему собственному освобождению, что начинает трахать меня. Его толчки медленные и равномерные, но постоянное движение притягивает меня в еще один оргазм, из-за чего становится трудно дышать.
— Я сейчас кончу, — выдавливает он, его толчки становятся неровными и более быстрыми. Теперь, когда он ускорил темп, мне немного больно, но я заставляю свое тело расслабиться, потому что хочу этого. Я хочу быть лучшей для него.
Я хочу быть идеальной.
— Милли, — стонет он, его тело изгибается, когда я чувствую, как его член набухает внутри меня.
Как только Ноа успокаивается, то очень медленно выходит и сразу же притягивает меня к себе. Он баюкает меня так, словно я драгоценна и любима. Это проникает прямо в мое сердце, и я должна остановить себя, не позволить этой части меня открыться ему. Я воздвигаю стены и запираю эти эмоции.
— Ладно, на самом деле это было чертовски приятно, — говорю я, желая отвлечься от того, что я чувствую.
Он целует меня везде, куда может дотянуться, а его руки крепко прижимают меня к своему потному телу.
— Идеальная, потрясающая женщина, — бормочет он, продолжая целовать меня всю.
Я щекочу его предплечья ногтями, наслаждаясь маленькими мурашками, которые пробегают по ним. С каждой минутой его дыхание становится тяжелее, и я чувствую, что мои глаза тоже изо всех сил стараются не закрыться
— Я устал, — его голос полон сна, и я улыбаюсь. В последнее время все, что связано с Ноа, вызывает у меня улыбку.
Опасная концепция.
— Иди спать, — шепчу я.
Ноа протягивает руку между нами, теребя что-то. Я не понимаю, что это, пока он не бросает презерватив, и мокрый звук эхом отскакивает от деревянного пола.
— Прелестно. Моя твердая древесина благодарит тебя за это, — говорю я саркастически.
— Моя твердая древесина благодарит тебя за это, — шутит он, шлепая меня по заднице.
Я ничего не могу с собой поделать, разражаюсь смехом и шлепаю его в ответ.
Вечно со своими глупыми шутками. Всегда заставляет меня смеяться. Всегда заставляет меня улыбаться. Всегда заставляет меня чувствовать себя особенной.
Всегда, всегда, всегда.
Бл*дь. Я по уши в дерьме. Может быть, я еще недостаточно повзрослела для подобного.
  
ГЛАВА 20
 
Милли
Я лежала здесь, прислушиваясь к тяжелому дыханию Ноа, пока он спал, пытаясь позволить ему усыпить мою тревогу. Но на самом деле это мало что дает. Я не могла перестать думать о разговоре, который подслушала между ним и Романом в прошлые выходные.
Я не могу больше сдерживаться. Мы похоронили то, что произошло между нами, одним-единственным извинением. И хотя я не хочу отказываться от извинений, которые он мне принес, мне нужно нечто большее. Мне нужно выговориться и получить ответы на то, почему это произошло.
— Ты очень напряженно думаешь, — говорит он хриплым ото сна голосом. Ноа крепко прижимает меня к себе, и мне приходится бороться с желанием заплакать. Я не знаю, почему так переживаю из-за этого. Я думала, что достаточно исцелилась и дистанцировалась, но, судя по моей реакции, это не так. Я не хочу, чтобы это на меня влияло, но ничего не могу с собой поделать.
— Ноа, — начинаю я. — Мне нужно тебя кое о чем спросить.
Я чувствую, как напрягаются его мышцы.
— Спрашивай, Миллс. — Он целует меня в затылок, и я делаю глубокий вдох.
— Почему ты оставил меня в ту ночь?
Я переворачиваюсь, чтобы посмотреть ему в лицо. В его чертах так много эмоций, что их трудно распознать. Но я наблюдаю за ним, пока он пытается подобрать слова, и даю ему время, в котором Ноа нуждается, потому что в этом разговоре мы нуждались с тех пор, как он вернулся в мою жизнь.
 
— Я не знаю, — наконец говорит он со вздохом.
Не знаю, чего я ожидала, но точно не это. Он не знает? Он, бл*дь, не знает? Что это за ответ такой? У него были годы, чтобы подумать об этом и понять, какого черта он оставил меня лежать на диване, все еще липкую от его пота и спермы, с разбитым сердцем.
— Ты не знаешь? — мне удается прийти в себя.
Ноа вздыхает, как будто разочарован тем, что этот разговор вообще происходит. Я думала, что все будет не так. То, как он говорил обо мне Роману, навело на мысль, что, возможно, он уже достаточно взрослый, чтобы начать дискуссию сейчас. Он дал понять, что уважает меня больше, чем раньше.
— Ох, прости, — говорю я, невесело смеясь. — Я раздражаю тебя такими расспросами?
Я сажусь и отталкиваюсь от него. Чувствую, как мои эмоции поднимаются на поверхность, гнев вырывается наружу.
— Я тебя бешу?
— Нет, Милли, просто… подожди секунду, пожалуйста, — говорит он, садясь на край кровати и проводя руками по волосам.
— О, что ты, не торопись. Я ждала объяснений всего девять лет. — Боже, мой голос звучит язвительно. Но я ничего не могу с собой поделать. Я думала, что после всего, через что мы прошли вместе этим летом, он сможет сформулировать, что произошло, и дать мне какой-то ответ.
— Милли, — стонет он, глядя на меня, — ты хочешь услышать то, чего я не могу тебе сказать.
— И что бы это могло быть?
— Ты хочешь получить ответ, который даст тебе завершение. Ты хочешь услышать, что меня убило то, что я ушел от тебя той ночью. Ты хочешь, чтобы я придумал какое-нибудь оправдание, которое все исправит. И я, черт возьми, не могу дать тебе этого!
Я усмехаюсь, пытаясь скрыть тот факт, что я примерно в пяти секундах от полного срыва. Подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками, стараясь физически защитить себя от боли, которая грядет.
— Я должна была знать лучше, — шепчу я. — Я должна была знать, что твое появление на острове и на моем гребаном пороге не приведет ни к чему, кроме сердечной боли и разочарования.
— Милли, это нечестно. — Его голос дрожит с каждым словом, но мне нужно стоять на своем.
— Знаешь, что нечестно, Ноа? Ты извиняешься передо мной так, словно это нужно только мне. Ты заставил меня повестись на это глупое извинение и твою глупую улыбку. Ты заставил меня влюбиться в тебя снова, это нечестно, Ноа. Это так несправедливо.
— Я тебя ни к чему не принуждал, Милли. Если правильно помню, это ты набросилась на меня той ночью на кухне. Я мирно спал на диване, и тут вваливаешься ты со своими растрепанными ото сна волосами и предложениями о летней интрижке.
Я смотрю на него, моя челюсть отвисает, а глаза щиплет от слез. Он бросил это мне в лицо с такой силой, что я будто почувствовала пощечину.
— Это ты сказала, верно, Милли? Просто интрижка. Никаких эмоций. Никаких привязанностей. Никаких чувств. Просто секс. Это то, о чем ты просила.
— Боже, кто ты такой, Ноа? Кто этот мужчина-ребенок, сидящий передо мной? У нас все было хорошо. Мы смеялись, шутили и ладили последние шесть недель, и вдруг ты превращаешься в подростка, и все потому, что я задала тебе один вопрос.
— Ты не просто задала мне один вопрос, Милли. Ты задала мне вопрос, на который, как ты знаешь, у меня нет ответа. Я был пьян в ту ночь, а ты просто была… там. Ты улыбалась мне и лежала на мне, а потом я не смог остановиться, я трахнул сестру-девственницу моего лучшего друга.
— Ты ведешь себя подло без всякой гребаной причины, Ноа. Я слышала, как ты разговаривал с Романом на прошлой неделе. Я знаю, той ночью ты почувствовал что-то такое, что тебя напугало. И я слышала, как ты сказал ему, что пытаешься исправить все, что произошло между нами. — Мой голос срывается от эмоций, и слезы начинают капать. Я вытираю их, и Ноа съеживается. — Так зачем же ты роешь яму глубже, когда я просто пытаюсь дать тебе способ начать процесс исцеления для нас обоих?