Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ)
Ответом ему было потрясенное молчание двух офицеров, никогда прежде не слышавших подобных рассуждений и не знающих как на них отреагировать.
— Ну как там ваши дела? — закричал снизу Шеман, задрав при этом голову, отчего у него свалилась фуражка.
— Все хорошо, Николай Николаевич, — тут же ответил Будищев, после чего хитро улыбнувшись, добавил, — вы бы пригнулись, а то блеск демаскирует позицию!
Опешивший лейтенант сначала машинально погладил себя тому месту, где высокий лоб давно превратился в ранние залысины, а затем засмеялся и, подобрав свой головной убор, водрузил его на голову.
— Кто победил? — полюбопытствовал Шеман, когда его подчиненные спустились.
— Прапорщик, разумеется, — сухо отозвался Берг.
— Что же, вполне ожидаемый результат. А что текинцы?
— Как обычно, всполошились, забегали и, кажется, разворачивают в нашу сторону свои древние «кулеврины».
— Так может, причешете их шрапнелью?
— Прекрасная идея, — загорелся подпоручик, и принялся командовать расчетами.
Матросы-комендоры, имевшие несчастье угодить под командование сухопутного артиллериста, как ни странно с энтузиазмом бросились выполнять приказы начальства. Возможно, им было просто скучно, но скорее всего, им надоел регулярный обстрел из крепостных ружей и они были рады досадить осажденным.
— Как отпраздновали Рождество? — со светским видом поинтересовался Шеман.
— Так же как и вы, — криво усмехнулся Будищев. — Под звуки канонады.
— Да уж, незабываемое было зрелище, — согласился лейтенант. — Но я полагал, что вы с отрядом Арцышевского были на фуражировке.
— Без меня обошлись. Так что когда Скобелев решил поздравить местного… как его, черта?
— Дыкма-сердара, — подсказал Шеман.
— Именно. Так вот, я был в лагере, когда все пушки нашего славного воинства начали работать по Геок-тепе, посылая гостинец за гостинцем. Кстати, вы тоже стреляли?
— А как же, по полдесятка шрапнелей на орудие, вот прямо как сейчас…
В этот момент торжествующий Берг своим зычным голосом скомандовал огонь. Остальные еле успели открыть рты и зажать уши, чтобы не потерять слух, как обе пушки рявкнули, послав свои смертельные гостинцы во двор вражеской цитадели.
— Я смотрю, ваш артиллерист недурно пристрелялся? — почти прокричал немного оглохший от залпа Дмитрий.
— О да! — подтвердил его догадку лейтенант. — В своем роде, Владимир Андреевич — виртуоз! Но давайте отойдем в сторону. Вы ведь, верно, пришли сюда не ради соперничества с Майером?
— Ничего-то от вас не утаишь, — скривил губы Будищев.
— Какие-нибудь трудности с начальством?
— И это тоже, но их я переживу.
— Даже так?
— Да ничего особенного, не берите в голову. Проблемы у нашего общего друга — барона Штиглица.
— Вот уж не знал, что мы с ним дружны, — высоко поднял брови Шеман. — Но в чем, собственно, дело?
— В том, что всякий раз, когда он оказывается в обществе других офицеров, те на него только что пальцем не показывают. Вот, мол, трус идет!
— Странно, это ведь вы отказались от дуэли. Мне казалось, что претензии должны быть к вам.
— А вот фигушки! Знаете, какое у меня погоняло после взятия Янги-кала?
— Что, простите? Какое еще «погоняло»?
— Прозвище, Николай Николаевич. Или, если угодно, кличка.
— Ах вот оно что. Своеобразно, хотя, по-своему, верно. И какое же?
— Мясник.
— Как?!
— Мясник, — выразительно повторил прапорщик, попытавшись придать своей физиономии довольно зловещее выражение.
— Вот как? — округлил глаза лейтенант, сделав вид, что никогда не слышал этого прозвания.
— Агу. И теперь даже самые отмороженные кавказцы не рискуют хамить мне. Хотя по глазам вижу, что им страсть как хочется!
— Но при чем тут Штиглиц? Хотя, кажется, я понял. Именно они и подзуживают барона.
— Вот и именно! И у меня серьезное подозрение, что парень скоро сорвется. Или себе пулю в голову пустит, или мне.
— Н да. Не слишком приятный выбор.
— И, как вы понимаете, меня не устраивают оба варианта!
— А ведь вы все-таки имеете виды на его сестру, — хмыкнул Шеман.
— Думайте что хотите, — махнул рукой Дмитрий, уставший объяснять, что с семейством Штиглицев у него совсем иные отношения.
— Но чем я могу вам помочь?
— Даже не знаю. Вы все-таки кадровый офицер и потомственный дворянин, не то что «азм многогрешный», как говорит отец Афанасий. Может, есть какой-то способ заткнуть рты этим уродам, не прибегая к свинцовым затычкам? Как бы война кругом, и без того пули свистят…
— Как вы сказали? — оживился лейтенант. — Война кругом?
— Ну да.
— Пожалуй, это может сработать.
— Что именно?
— Пока ничего. У вас какие планы?
— Да особо никаких. Хотел присмотреть парочку хороших позиций да пострелять. Все равно с пулеметами работать не дают, а тут хоть какая-то польза.
— То же верно. Тогда, отправляйтесь на свою охоту, коли есть такое желание. До обеда управитесь?
— Это вряд ли.
— Тогда жду вас к ужину. Непременно приходите. Разносолов не обещаю, но голодным не останетесь. Кстати, а почему вы нынче без своего верного Санчо Пансы?
— Оставил его на хозяйстве. У нас там какие-то саперные работы намечаются, так что мне велено было убираться подальше и не тревожить попусту неприятеля.
— Новую параллель тянуть будут?
— Аллах его ведает, — поморщился прапорщик, как будто вопрос был ему неприятен. — Ладно, я, пожалуй, пойду.
— Ни пуха ни пера! — пожелал ему на прощанье лейтенант.
— Идите к черту! — ухмыльнулся Дмитрий, и, подхватив «Шарпс», отправился искать место для засады. Мощная и дальнобойная винтовка, волей судьбы попавшая к нему, позволяла метко посылать пули на такое расстояние, о каком и помыслить не могли текинцы, среди которых хватало хороших стрелков. Единственным ее недостатком был дымный порох, но с этим приходилось мириться. Поэтому сделав несколько прицельных выстрелов, он доводил своего противника до умоисступления, после чего спокойно менял позицию, не без удовольствия наблюдая, как текинские пушкари лупят из своих древних орудий по его прежнему местонахождению.
— У нашего друга какие-то трения с начальством? — не удержался от вопроса гардемарин.
— Еще бы, — усмехнулся Шеман.
— Но в чем причина?
— В том, что он бывает крайне не воздержан на язык. Помните дело 23 декабря?
— Это когда погиб генерал Петрусевич?
— Вот именно.
— Но ведь Будищева там не было?! Более того, вполне вероятно, драгуны Булыгина [2] не подверглись бы такому безжалостному разгрому, если бы с ними были наши митральезы.
— Именно так он и сказал после боя, а потом его слова передали полковнику Арцышевскому.
— Тогда понятно.
Уже темнело, когда вернулся перепачканный пороховой гарью и грязью Будищев. Тяжело опустившись на землю рядом с норой Майера, он положился рядом футляр с винтовкой и тяжело вздохнул.
— Вы не ранены? — обеспокоенно поинтересовался гардемарин.
— Нет, — помотал головой прапорщик. — Просто устал.
— Как «охота»?
— Так себе. Текинцы после обеда будто вымерли. Я им всех часовых перестрелял, а они хоть бы хны.
— А ведь они что-то затевают, — насторожился Шеман.
— Пожалуй. Знать бы еще что?
— Очевидно, вылазку. Вы есть будете?
— О, да. Только ради всего святого, дайте умыться!
— Абабков! — велел Майер, — принеси их благородию воды.
— Сей секунд! — сделал оловянные глаза вестовой и бросился выполнять распоряжение.
Вода, принесенная им, неожиданно оказалась теплой, а в придачу к ней полагался изрядный кусок мыла, благоухающего каким-то восточным ароматом и почти чистое полотенце.
— Ты где пропадал? — спросил у матроса Дмитрий, покончив с водными процедурами.
— В госпитале лежал, — с трагическим видом поведал Абабков. — Потому как я был наскрозь ранетый!
— Вот даже как!
— Так сами, небось, знаете, господин прапорщик, что у нас как кровь проливать за отечество так одни, а как кресты давать так кому-то иному!