Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ)
Казаки, не веря своим глазам, смотрели на их поспешное бегство, ещё некоторое время не решаясь покинуть укрывшие их камни. Однако, убедившись, что это не очередная хитрость степняков и не обман зрения, одни упали там же, где сидели, другие принялись перевязывать друг другу раны, а третьи кинулись к ручью. Ужасно вонявшая при первом знакомстве сероводородом вода уже не оскорбляла обоняние и не казалась столь противной на вкус. Измученные жаждой люди пили её так жадно, как будто не пробовали в своей жизни ничего вкуснее, отчего доктору пришлось даже вмешаться, чтобы предупредить возможные расстройства. Кое-как наведя порядок, он без сил опустился на песок рядом со спрятавшимися в тени Будищевым и Шматовым.
— У вас есть папиросы? — спросил он, вытирая со лба испарину.
Смертельно уставший Дмитрий вопрос проигнорировал, а Шматов извиняющимся тоном пояснил:
— Некурящие они.
— Так вот куда девался пропавший у саперов динамит! — добавил после недолгого молчания врач.
— Не знаю, о чем вы, — отозвался, зевнув, кондуктор, — но ваши домыслы, по меньшей мере, оскорбительны.
— Оставьте, — махнул рукой Студитский, — я вовсе не в претензии. Но может быть, вы все-таки расскажете, для чего вам понадобились мои весы?
— Порох взвешивать, — с досадой ответил Будищев.
— В каком смысле?
— Чтобы навеска была одинакова и разброс пуль минимален. Это необходимо для точной стрельбы на дальнюю дистанцию.
— Но почему вы не попросили сами?
— Как вам сказать, — задумался Дмитрий. — Вы никогда не обращали внимания, что ворованная булка кажется слаще купленной?
— Но я никогда не воровал булок! — растерялся врач.
— Да? — искренне удивился моряк, — а по вашему лексикону во время боя можно подумать, что только этим и занимались!
Доктор недоуменно обвел взглядом сначала своего собеседника, затем его слугу, а потом, сообразив, что тот шутит, заливисто расхохотался, а через несколько минут к нему присоединились его новые знакомые.
Примерно через час после этого, послышался мерный топот ног, и к месту недавнего боя подошла рота Самурского полка, вышедшая из Бами почти одновременно с ними. Солдаты и офицеры, не веря своим глазам, осматривали лежащие кругом человеческие и лошадиные трупы, c изумлением сравнивая их с кучкой измученных охотников.
— Экое побоище! — с явным почтением в голосе заметил командовавший ротой капитан.
— Да уж, постреляли маненько, вашбродь, — скромно заметил в ответ Федя.
[1] Мультук — среднеазиатское кремневое ружье.
[2] Басон — галун на погоне. Лычка. Приказный — ефрейтор у казаков.
Глава 2
Аул Бами, бывший некогда текинским укреплением был занят русскими еще в мае месяце, причем без единого выстрела. Кочевники, справедливо опасаясь знаменитого белого генерала, предпочли не рисковать, и отошли, оставив неприятелю не только свои жилища, но и засеянные поля вокруг. Теперь солдаты из Самурского полка и Кавказского линейного батальона, «вооруженные» для такой надобности серпами и косами, убирали по очереди чужой урожай. А чтобы бывшие владельцы, раздосадованные потерей, не организовали нападения на «жнецов», их прикрывали разъезды казаков из Таманского и Полтавского полков. Один из таких патрулей и встретил возвращающихся из Бендессен охотников.
— Что с вами приключилось, барон? — удивленно спросил молодой хорунжий, заметив мрачного, как туча в ненастный день, фон Левенштерна.
— Мы есть попали в засаду, — охотно стал отвечать тот, но поскольку его ломаный русский был малопонятен для однополчанина, тот начал расспрашивать казаков, доктора Студитского, выделяющегося среди прочих окровавленной повязкой на ухе, а так же ехавшего замыкающим Будищева.
Таманцы, подозрительно косившиеся на своего урядника, старались отделаться односложными ответами. Дескать, попали в засаду, да отбились. Чего уж тут толковать? Врач, возможно, с удовольствием посвятил бы офицера во все душераздирающие подробности их приключения, но из-за обильной кровопотери сильно ослабел, и теперь с трудом держался в седле. Так что отдуваться пришлось моряку. Впрочем, и он не слишком потрафил любопытству молодого человека.
— Стреляли! — устало пожав плечами, отозвался Дмитрий.
— Но как?!
— Долго. Чертовски долго!
К счастью для любопытного хорунжего нашелся один человек, не пожалевший для него подробностей. Им оказался, разумеется, Федя Шматов, обладавший счастливым даром не унывать в любой ситуации. Увидев рядом с собой свободные уши, просто изнывающие от информационного голода, бывший ефрейтор охотно присел на них и с удовольствием вывалил все доступные ему сведения.
— Эх, мне бы туда! — не без зависти в голосе прошептал офицер, провожая взглядом героев. — Тут бы не то что клюквой [1] пахнет… тут в георгиевские кавалеры прямиком…
Представив, как выигрышно смотрелся бы орден святого Георгия на его черкеске, молодой человек дал своему жеребцу шенкеля и погнал его вдоль свежеубранного поля.
Весть о случившемся так быстро разнеслась по Бами, что не успели охотники сдать своих раненных в лазарет, как туда примчался сам Скобелев в сопровождении штабных и конвоя.
— Что с ним? — требовательным тоном спросил генерал, показывая на едва стоящего на ногах Студитского.
Фон Левенштерн, вытянувшись в струнку, принялся докладывать, но плохое знание государственного языка Российской империи снова сыграло с бароном дурную шутку. Ничего не поняв из его невнятного лопотания, Михаил Дмитриевич, нетерпеливым жестом заставил курляндца молчать и обернулся к Будищеву:
— Говорите вы!
— Ваше Превосходительство, — устало отозвался Дмитрий. — Господин доктор был ранен в ухо во время отражения нападения банды текинцев. Поскольку бой длился почти восемь часов, оказать ему помощь не представлялось возможным, а потому он потерял много крови.
— Вы разбираетесь в медицине?
— Не особо, но перевязку сделать могу. Да и ранений в своей жизни навидался всяких. Так что, если инфекцию никакую не занесут, то жить Владимир Андреевич будет. Правда, без половины уха, а остальное до свадьбы заживет.
— Он женат, — машинально поправил генерал.
Кондуктор в ответ лишь пожал плечами, дескать, в таком случае, и беспокоиться не о чем. Скобелев же, убедившись, что здоровью его давнего друга ничего не угрожает, продолжил допрос:
— Много ли было текинцев?
— Примерно три сотни. Возможно, больше, но не на много.
— И вы отбились? — с явным недоверием в голосе спросил командующий.
— Да.
— Моряк явно привирает, — по-французски заметил один из спутников генерала — лощеный подполковник с золотым аксельбантом генштабиста на груди. — За ними такое водится не меньше, чем за казаками.
Не смотря на то, что кондуктор не знал галльского наречия, тон штабного был настолько красноречив, что догадаться о его смысле не составляло ни малейшего труда. Скобелев, судя по его выражению лица, придерживался того же мнения, но Будищева это не смутило.
— Ваше превосходительство, — почтительно, но вместе с тем твердо продолжал он, — осмелюсь доложить, что уже после боя к Бендессенам подошла рота капитана Ракитского. Он и его подчиненные видели трупы убитых нами врагов и даже пересчитали, перед тем как зарыть.
— И сколько же супостатов вы положили?
— Только оставшихся на месте — девяносто восемь. Кроме того, некоторое количество убитых они увезли с собой. В числе последних — своего предводителя.
— Почему вы решили, что это был предводитель? — встрепенулся говоривший по-французски подполковник.
— Одет богато и всеми командовал, — пояснил Будищев.
— У вас было время его рассмотреть?
— У меня было время его подстрелить. А также четверых его приближенных.
— Надо бы узнать через лазутчиков, кто это был, — задумался Скобелев. — Может, сам Махмуд-кули-хан?
— Я займусь, — кивнул офицер.
— Что же, если все, так как вы говорите, — повысил голос генерал, — то вот мое слово: Все участники этого дела получат знаки отличия военного ордена.[2]