Ахэрээну (СИ)

Лечь на промокшей земле, хоть бы и на охапке сосновых веток, оказалось невозможно; мужчины сделали небольшой настил из тонких бревен, набросав сверху лапника. Из-за сырости было зябко.
Ночью Нээле плохо спала. Порезанные руки болели, и, хоть сама в пути собрала травки, вызывающие крепкий сон, залила во флягу, так и не решилась выпить приготовленный отвар. Раз за разом прикасалась ко лбу — потом осознала, что это сама придумала — метка именно здесь. Мало ли какой жест был у Энори. Метка, может, и вовсе на всем ее теле сразу. Никто, в конце концов, не видел, что это такое.
Под утро все-таки задремала, и снились гибкие женщины в платьях, струящихся по полу, розовых и алых, красивая музыка и фонтаны. Проснувшись, подумала, что скоро умрет — разве не другой мир ей привиделся? Хотя слишком уж самонадеянно считать, что ее ждут в таком восхитительном месте.
Тропа, когда на нее вышли, уже подсохла настолько, что можно было не скользить по камням и грязи, а шагать уверенно. Повеселели, даже монах застенчиво принялся насвистывать какую-то песенку, делая вид, что лишь подражает птицам.
— А сейчас мы идем по ущелью Рыси и Сокола, — поведал он чуть торжественно, словно наставник учил детей важной истории. — Однажды, когда Хинаи и Мелен еще враждовали, накануне битвы один из солдат увидел…
— Нет! — взвизгнула Нээле, сама еще не поняв, что происходит, но брат Унно успел — чуть впереди камень скатился со склона, увлекая за собой осыпь других, поменьше, а те, стекая с пылью и грохотом, с корнями выдергивали траву и небольшие кусты. Дальше дороги не было.
Путники растерянно замерли.
— Придется обходить, — заметил Лиани, оглядываясь в поисках годного места. Довольно высоко, на другом склоне виднелась тропка, протоптанная, похоже, горными козами. Молодой человек вскарабкался туда, осмотрел ее. Можно пройти; а иначе возвращаться в начало ущелья, обходить гору и тратить еще сутки, а то и больше. Близость Эн-Хо манила уже нестерпимо, не хотелось медлить.
Они поднялись все трое, пошли медленно, и, наконец, миновали завал внизу. До удобного спуска оставалось еще немного. Девушка шла первой: случись что, ее подхватили бы. Но вот она, уже занеся ногу для следующего шага, остановилась и восхищено вздохнула: ущелье свернуло вбок, а в конце его открылась голубая долина, туманная от встающего с земли пара. Тихая и безлюдная с виду, она будто постепенно таяла, сливалась с облаками. Казалось, именно там проход в иные, лучшие земли. Лиани — он шел сзади — окликнул ее, Нээле не сразу опомнилась, и уже двинулась было дальше, когда жесткая рука дернула ее назад. На сей раз не осыпь — целый пласт земли съехал с места, где она безрассудно задержалась: будто кусок вырвали из горы. Еще пара шагов, и всем троим это ущелье стало бы могилой. Прибавилось бы в ночи призрачных голосов…
Когда поспешно спустились — уже как попало, она не думала о боли в запястьях. И лишь, оказавшись на твердой почке, оглянулась — нет, скрылась из глаз голубая долина.
Разговаривать никому не хотелось, а Нээле особенно. Несмотря на теплый вечерний свет, смягчавший изгибы самых угрюмых коряг, ей чудилось недоброе даже в цветочных венчиках. Улыбаются ехидно, заманивают, что-то знают… неудивительно после знакомства с Энори и его цветником подозревать каждую безобидную травку.
Брат Унно, конечно, тут же заметил, как Нээле оглядывается, да и лицо у нее, наверное, было странным:
— Это он сделал?
— Не знаю, — еле слышно ответила девушка. — Я ничего не знаю о горах. Но прошли такие дожди…
**
Было жарко и солнечно, но влажно, и мошкара вилась над землей. Ласточки охотились, чиркали воздух низко, по самым вершинам холмов.
Там, за холмами, стояли чужие отряды, уже бессильные, взявшие лишь короткую передышку. Как ни странно, сейчас он испытывал к Мэнго лишь что-то вроде любопытства: старый волк потерял молодого родича, У-Шена, что он будет делать теперь? Хитрый и умный, Мэнго был достойным противником. На родину вернется с позором, но вряд ли потеряет влияние, больно уж слаб нынешний их толон. Может быть, через несколько лет отважится на новую войну, лишь в Ожерелье. Сюда он не сунется долго, никто из них.
 
Я скоро вернусь домой, думал Тагари, глядя на вереницы своих воинов, уставших, в пыли и грязи, но оживленных, увидевших конец опустошившей сквер войны. И они тоже вернутся. Еще не совсем понимал, что будет делать дальше — сейчас, когда Хинаи наводнили чужие солдаты, но собирался разобраться с этим потом.
Смотрел на смятую, истоптанную копытами коней, изрытую сапогами, исколотую стрелами долину с жалостью — сперва по ней прошло войско рухэй, потом его собственное; не только для этих мест, для всего севера в этом году не было весны и лета. Пообещал себе, что вскоре все здесь восстановят, он не пожалеет собственных средств.
Неужели мог бы настать день и час, когда он защищал бы эти земли не для себя, не для памяти рода, а для человека, живущего за долгие недели пути отсюда, никогда не видавшего этих гор и не желавшего этого, лишь потому, что его предкам была дарована небесная власть?
Но Тагари знал, что этот день не настанет.
Прискакал вестник, запыхавшийся, будто сам бежал всю дорогу, и очень растерянный.
— Господин генерал, от левого крыла Мэнго отделилась конница и направилась к южному отрогу Медведя, они заметили след окаэрского отряда.
— Эти… — сейчас Тагари переплюнул прежние ругательства, срывавшиеся нечасто, но бурно. Недавно командир Кая уже угробил собственных людей, теперь ему снова неймется урвать хоть кусок славы напоследок.
Генералу не надо было глядеть на карту, местность он знал назубок, и распорядился выступить двумя отрядами, взять рухэй в клещи между холмов. Он бы ни за что не остался в лагере, сейчас особенно: да, уже не нужно поддерживать боевой дух войска, но если Кая допустит еще какую-нибудь дурость, лучше разобраться со всем прямо на месте. Своими людьми он мог управлять ночью в снежный буран и в огненный град заодно, собрать их и направить, куда следует.
Ветра не было совсем, дышать по жаре становилось все тяжелее, а ведь было еще далеко до полудня. Тяжелое знамя висело тряпкой, даже маленькие шелковые флажки поникли и не шевелились. Двое офицеров, третьей и второй ступени, с седла следили за проходом в ложбину у южного отрога. Они находились в отдалении от солдат, и, видя все, сами оставались не слишком заметными. Ниса, младший и годами, и званием, был рад этой вылазке, предвкушая очередную победу, может, и точку в этой войне. Поведение старшего, Ахары, его чем-то смущало. Тот в последние дни был всегда раздражен, по поводу и без. Но он сам вызвался возглавить отряд, так рьяно, что господин генерал согласился…
Хрипло взвыла труба вдали, условный сигнал; Ниса оглянулся на командира.
— Пора!
— Нет еще, — Ахара напряженно вглядывался в облако пыли, поднявшееся над ложбиной.
— Но они ждут! Мэнго наверняка послал еще людей, генералу некуда отходить.
— Сказано — еще рано.
— Потом будет поздно! — невольно натянул поводья, конь забеспокоился.
— Что ты о себе возомнил?! — впервые с начала разговора командир повернулся к Нисе, и на лице читались страх и отвращение. Странная смесь удивила офицера, но он не успел что-то сказать — подняв облако пыли, прискакал гонец от генерала, помощь требовалась немедля.
— Так не разговаривают с командирами, — выслушав, медленно ответил Ахара, и, словно все было заранее согласовано, его ординарец взмахнул саблей, и гонец упал с разрубленной головой.
— Это измена, — тихо сказал Ниса, поняв наконец, почему окаэрский отряд отступил таким неудобным путем.
 
— Да, — чуть кивнул Ахара, вытаскивая кинжал из его шеи. И обратился к ординарцу, вытянувшемуся в каменный столб:
— Давай наверх, не подходят ли люди Кая. Мы не можем совсем не явиться на место.
— Аааа… он, господин? — речь шла не о гонце, он не интересовал уже никого. О том, кто мертвым обвис в седле.
— Стал жертвой шальной стрелы, сам, что ли, не видел?