Притвориться ее боссом (СИ)
— Нет, пытаюсь начать все с чистого листа, — терять нечего, и я пошел во банк: точно почувствовав добычу, рывком притянул Рин к себе и поцеловал. Приготовился получить жесткий отпор и более того — звонкую оплеуху, но Рин податливо распахнула губы. Ее объятия — возвращение домой, поцелуи — утешение от обид и потерь. Как я мог добровольно отказаться от этого?
Тогда поступить так казалось правильным. К тридцати четырем годам жизнь превратилась в замкнутый круг: гонка за очередной юбкой, стремительный побег и тотальное одиночество. Я отшучивался и говорил, что доволен всем, что моей жизни можно только позавидовать. Но на самом деле боялся любить, боялся быть уязвимым и зависимым — потерять здравый смысл и закончить, как родители. Для меня они и их нездоровые отношения закрепились в сознании как любовь — такой жизни я не хотел.
Даже пример лучшего друга не стал для меня откровением — только злился, не хотел признавать, что вот они нормальные отношения. Это означало признать и другое: что сознательную часть жизни я заблуждался и потратил впустую. Вдруг оказался в королевстве кривых зеркал, где все не то, чем кажется, где уродливое красиво, ошибочное — истина.
Встреча с отцом не принесла ни облегчения, ни понимания, как быть дальше. Я так устал от всего, что отправился в путешествие. Как бродяга, как изгой. Прибился к каким-то индонезийским хиппи, слушал философские лекции местных гуру, наблюдал за аскетами. Жил практически под открытым небом, но в душе был мир и покой: никаких забот и хлопот. Наверное, так бы и провел остаток жизни, если бы не тот случай на пляже. Меня как молнией пронзило — я должен вернуться. Безвозвратно теряю драгоценное время, которое мог бы провести с Рин.
— Дай мне еще один шанса, — шептал, покрывая нежными поцелуями ее лицо, — дай нам шанс.
Игнорируя мои мольбы, она произнесла:
— Ужасно тосковала по тебе, — и точно кошка, что ластиться к хозяину, уткнулась носом в мою шею. — Но время, что мы провели врозь, пошло мне на пользу, — как смертельный приговор, и хладнокровный отказ, — думаю, и тебе.
— С этим бы поспорил: я превратился в голодранца с пляжа, а ты — в неземную богиню. — Кожей почувствовал, как ее губы растянулись в улыбке, и еще крепче обнял. — Богиня, которая смеется над моими глупыми шутками.
— Они не всегда глупые, — вскинула подбородок, заглядывая в глаза. — Иногда идиотские, — язвительно поддела.
Наверное, в этот момент я осознал, насколько сильно сам тосковал по ней.
— Я готов на все, чтобы заслужить твое прощение.
Выражение ее лица стало серьезным:
— Мне не за что тебя прощать. Знаю, ты не хотел причинять мне боль. Ты, как израненное животное, что кидается и пытается укусить тех, кто пытается помочь и вылечить.
— Скорее я бешеный пес, которого следовало пристрелить, — не вовремя пошутил, не совладав с внезапным внутренним порывом.
— Как и твой бесконечный юмор — это лишь защита, — игнорируя неуместность моего комментария, заключила она.
— От тебя я не хочу защищаться. — Коснулся ее непривычно темных волос и поправил шелковистую прядь, упавшую на лицо: — Я далеко не подарок, и со мной никогда не будет легко и просто, но с тобой в мою жизнь пришли свет и тепло, а без тебя один лишь мрак и одиночество.
— С тобой мне всегда было легко и просто, — перевернула всю мою вселенную коротким признанием. — Поэтому мне так нравилось проводить время у тебя — никаких рамок и ограничений. Рядом с тобой я могла быть собой.
Тщеславно радовался, что со мной она была счастлива, до тех пор, пока не осознал к чему она вела:
— Но теперь я не нужен рядом, чтобы быть собой. — Она покачала головой. Казалось мир обрушился на голову, а солнце померкло. Случилось то, чего я так боялся. — Позволишь остаться хотя бы твоим другом? — все, о чем мог теперь просить.
— Нет, — очередной выстрел в сердце. — Совсем недавно на сессии у психолога мы обсуждали твое возвращение: как я поступлю? У меня не было сомнений. Я четко знала, чего хочу. — И когда я думал, что все потеряно, и готов был принять смерть от ее рук, она подарила свет надежды: — Хочу быть твоей девушкой. Официально. С настоящими свиданиями и прочими плюшками. И никаких других женщин, — выдвинула главное требование.
— Только ты, — с воодушевлением согласился, — никто другой не нужен, — и поцелуй за поцелуем доказывал это.
Устроил бы свидание ей прямо сейчас, и пылкое ночное продолжение, но внезапно окруживший нас переполох напомнил, что мы находимся в больнице и ожидаем появления на свет детей Макса.
Источником нескончаемого гомона стало семейство Орловых. Они ввалились в зал ожидания и наперебой стали галдеть. Пришлось отпустить Рин.
— Дениска! — мать Макса-Людмила Петровна- начала щипать меня за щеки. — Вернулся! — душа меня в объятиях, приговаривала: — Наш мальчик. Ну наконец. Похудел-то как. Непременно должен зайти в гости — я тебя хоть накормлю. Бедняжка.
Тут вмешался Орлов-старший:
— Не приставай к нему! Видишь, о нем есть, кому позаботиться, — и с улыбкой бросил короткий взгляд на Рин. Оттесняя жену, он похлопал меня по плечам: — Ну с возвращением, — и по-отцовски обнял. — Но в чем-то Людочка права: не забывай стариков, хоть иногда навещай, а то пропал и не ответа, ни привета. Мы же переживаем.
— Простите, — повинился, точно пристыженный школьник, — больше так не буду.
— Какие же вы душные, — раздался за спиной обреченный стон. Я обернулся и увидел Егора — младшего брата Максима. Все такой же все недовольный подросток. — Ну привет, что ли, — лениво поприветствовал. — Если твоя поездка не похожа не “Мальчишник в Вегасе”, я даже не собираюсь слушать о ней.
— У меня для тебя есть пара пикантных историй из Таиланда, — многозначительно намекнул. Лицо Егора застыло, видимо он припомнил все слухи о местных “женщинах”.
— Братуха! — дал пять, изображая любящего брата. — Расскажешь о всех грязных деталях? — прошептал, чтобы никто не услышал и не отвесил ему подзатыльник.
— Само собой, — заверил, потрепав его за плечо.
— Дэн! — почти безумный визг заставил меня врасплох. Я едва успел сообразить, как на меня запрыгнула девица и повисла точно обезьянка. — Как классно, что ты вернулся! — незнакомка поцеловала меня в щеку и окончательно растерялся.
— Катюш, — одернул ее Орлов. — Великовозрастная девица, а все ведешь себя как ребенок.
Она послушна расцепила руки и спрыгнула на пол. И только тогда я узнал в ней еще недавно нескладного подростка — двоюродную сестру Макса.
— А ты подросла, — лишь вымолвил. — Меня точно полгода не было?
— Да ну тебя, — захихикала она, толкая меня в грудь. — Посмотрел мир? Каково это — путешествовать?
— Отвали, мелочь, — встрял Егор. — Я первый спросил.
— Сам ты мелочь! — возмутилась она. — Никому не нужны твои байки про трансов, больной ты извращенец!
— Так! Прекратите! — попытался приструнить шумную молодежь Орлов.
— Так он первый начал!
— Не важно кто начал, прекратите вы оба немедленно!
Я наблюдал за безобидными семейными дрязгами и ощущал себя частью этой сумасшедшей семьи. Они шумные, надоедливые и незнающие границ, но при этом заботливые и любящие. Много лет назад они приняли в свою семью. Долгие годы я считал себя одиночкой, но просто не замечал, что все это время у меня окружали близкие люди.
Арина, словно почувствовав (но скорее, просто прочитала это по моему лицу), что во мне нечто переменилось, поймала мою руку и крепко сжала. Поймал ее взгляд — полный нежности и любви. Я наконец дома.
— Сын! — раздалось радостное у нас за спинами.
Все разом стихли и обернулись: Максим в специальном медицинском халате и нелепой шапочке стоял в дверях. Он словно пребывал в шоке и не до конца осознавал произнесенное мгновение назад.
— Мальчик! — первой пришла в себя мать семейства. — Внук! Витя, ты слышал? У нас родился внук!
И началась цепная реакция: восклицали и поздравляли друг друга, передавали из объятий в объятия все еще ошалелого Макса. Только до меня дошла очередь, как из палаты донесся крик Лили: