Лета Триглава (СИ)

Шарик скользнул над плечом Бесы, закачался над самоходкой, после невидимая сила вздернула вверх добытое тело и понесло по воздуху, будто на вытянутых руках. Беса разинула рот, да так и осталась стоять, пока развевающийся саван не скрылся на лестнице.
— Нравится диво? — только теперь Беса заметила, что лекарь с интересом за ней наблюдает.
— Нравится, — призналась. — Неужто оморочня приручил?
— Оморочень и есть. Поймал на штеттынских болотах, посадил в банку да привез в дом, теперь мне слуга. В нашем деле ведь как? Чем невидимее — тем лучше, расспросов меньше и дела быстрей спорятся. Да вы и сами убедились.
— Они ж баламуты!
— А я разве сам не баламут?
В глазах у лекаря отраженные огоньки, точно искры, и улыбка под усишками лукавая. Беса сплюнула про себя: с таким, и верно, надо ухо востро держать и дружбу водить осторожно, иначе не ровен час — забаламутит.
Огневой шарик вернулся, тронул невидимой лапкой сундучок.
— Ну, теперь отдыхай, — сказал Хорс. — В горницу тебя Хват проводит.
Было боязно отпускать сундучок, а ну, как упадет и расколется? Ни рук, ни лап у Хвата не видать, чем держит? Но сундучок поплыл по воздуху так же ровно, как до этого саван. За огневым шариком, как за путеводным клубочком, пошла Беса.
Лесенки тут скрипучие, веселые — не то, что в старой избе Стрижей. На деревянных столбиках сидели горлицы. Стены в горницах разукрашены рябинными гроздьями, цветами да райскими птицами. Поверху — позолота. И в спаленке, куда Хват привел гостью, тоже все в птицах да цветах.
Сундучок опустился возле постели, и Беса оглянулась.
— Мм… Как к тебе обращаться? Хват, ты здесь еще?
Огневой шарик остановился у двери и мигнул один раз.
— Говорить умеешь?
Огонек мигнул дважды.
— Значит, нет, — поняла Беса. — А что, с барином Яковым Радиславовичем тут кто еще живет?
Снова два раза мигнул.
— Значит, и хозяйки нет, — подытожила Беса.
В большом и красивом доме, похожим на пряничный, должно сразу чувствоваться присутствие жены. У Гордея Стрижа была — Беса помнила, что при каждом ее возвращении с ярмарки угрюмая изба будто расцветала. Маменька приносила запахи молока и тепла, и руки ее тоже пахли теплым молоком, а еще травами, которые она срезала в мехрову ночь на молодой месяц. У барина тем более должна быть хозяйка, встречающая гостей и учтиво вопрошающая, как доехали, и как погода, и не желаете ли травяного отвара, и нужно ли принести вторые подушки. От нее много мелких следов: свежие цветы в вазонах, аромат розовой воды, перестук каблучков, следы пудры на зеркале — многое из того, что вдыхает в жилище душу.
Лекарский дом был чист, тих и неподвижен — кукольный домик в витрине.
— Как же барину без жены, — рассудительно сказала Беса. — Неправильно это. Чем он тут один занимается?
Шарик молчал: не умел отвечать на вопросы, на которые нельзя было мигнуть «да» или «нет».
— Книги-то у вас есть? — поинтересовалась Беса.
Мигнул единожды.
— Принесешь?
Снова мигнул один раз.
Дверь открылась и снова захлопнулась, шарик пропал. Беса со вздохом опустилась на кровать.
Дома она много читала, особенно зимой, когда за окошком гуляла метелица, а маменька пела братцу колыбельную, и деревянные коклюшки постукивали, вторя негромкой маменькиной песне. Вполсилы горели свечи. От печи поднимался жар, и не было дела до непогоды, до мертвяков снаружи, до Темной Мехры над могильниками — пусть она мчится сквозь вьюгу в костяной повозке, запряженной воронами, — здесь, в гнезде Стрижей, под защитой охранного круга можно переждать любую непогоду и тьму.
Беса затосковала и легла ничком на постель. Слезы полились сами собой, горячие и злые. Пусть она виновата, что брала людову соль без позволения, пусть маменька по глупости утаила ее в почившем Гордее — но в чем виновен Младко? Хруст погремушки под сапогом до сих пор стоял в ушах.
В приоткрытую дверь скользнул ветерок. Огневой шарик облетел вкруг головы Бесы и положил на стол красивую книгу.
«Двенад-цать подви-гов Ге-ра-кла…» — попробовала прочесть Беса вслух и закашлялась. Горло все еще щекотали слезы, да и имя на обложке оказалось непривычным, оттого смешным, но все же вежливо поблагодарила: — Спасибо, Хват.
 
За чтением незаметно подкралась дрема. Укрыла пуховым одеялом, погладила по волосам ласковой маменькиной ладонью, да и принялась напевать колыбельные — с усталости Бесе спалось сладко, и сны ей не снились.
Проснулась от колокольчика. Протерла глаза, вспоминая, где находится, приподнялась на локте. За плотно закрытыми ставнями, верно, уже наступил день. В тусклом свете кружились пылинки. Беса опустила босые ноги на пол и встала, ежась от сквозняка и досадуя, что не узнала у Хвата про уборную.
Ступала по лестнице неуверенно, одной рукой придерживая юбки, другой теребя завязки рубахи. Чисто в доме, торжественно, пусто. Только внизу слышался неясный гул.
Внизу, однако же, никого. Беса переступила с ноги на ногу, негромко позвала:
— Эй, Хват!
Не была уверена, что оморочень явится, но над плечом откуда ни бывало всплыл огневой шарик.
— Напугал! — отступила Беса. — Следил за мной?
Огонек разово мигнул.
— Гости у лекаря, что ли?
Беса вытянула шею, насквозь просматривая овальную залу, один край которой оканчивался лестницей, с которой только что сошла Беса, другой терялся в густой тени. Показалось, или что-то стеклянно звякнуло в дальней нише?
Огневой шарик трижды покачался перед лицом. Беса махнула рукой:
— Я мешать не стану. Мне по надобности…
Огонек метнулся вбок. Беса пошла следом, по пути оглядываясь через плечо и прислушиваясь к приглушенному гулу, звяканью и тонким, на грани слышимости свисткам, будто сквозь металлическую трубочку пускали пар.
Что-то происходило в доме, она знала это совершенно точно. Волоски на шее поднимались, будто во время грозы. Беса облизала губы.
— Уж не там ли опытная, куда барин мне запретил захаживать? — вслух спросила она.
Огонек утвердительно замигал и описал несколько кругов у лица Бесы, будто предупреждая: Не ходи!
Она тряхнула головой и зашла в уборную, плотно прикрыв за собой дверь.
Да ей и дела нет до грязных тайн лекаря. Первое время, так и быть, она будет помогать доставать ему людову соль, как помогала тятке — неважно, до погребения или после. Но лучше, конечно, до. Бывало, тела вовсе не вскрывались, ежели на то было изволение родных, а платили хорошо. Тогда после погребения тятка дозором ходил по могильнику, выжидая, вернется ли мертвяк навием или на этот раз помилует Мехра.
Потом, скопив червонцев, Беса уедет — еще не знает, куда. Возможно, в Туровск, куда хотели отправить Младко. Там выучится на книжника, будет переписывать толстые тома, а помимо прочего станет вырезать по дереву — в этом Беса была мастер.
Она долго стояла под холодной водой, очищая голову от дурных воспоминаний. Пригладила обеими ладонями кудри, переплела косу. После одернула рубаху и выглянула обратно в залу.
— Эй, Хват… — начала Беса, но умолкла, не увидев рядом огонька. Зато увидела грузную фигуру в белой хламиде — та стояла в дальнем конце, в тени, и сквозь неопрятные патлы волос нельзя было разглядеть лица.
— Здравия вам! — на всякий случай вежливо поприветствовала Беса.
Фигура качнулась и вдруг, вытянув костлявые руки, бросилась навстречу.
С визгом Беса отпрыгнула к стене. Люден проковылял мимо — теперь стало ясно, что это старуха, — и походка оказалась вихляющей, неуверенной. Босые пятки деревянно стукали о пол. Схватив скрюченными пальцами воздух, старуха остановилась и повернулась всем туловищем. Из спутанных волос блеснули бельма глаз.
— Кто вы, бабушка? — растерянно произнесла Беса. — Что вам нужно?
Старуха с шумом втянула воздух. Что-то белесое выпало из ноздри и запуталось в волосах — с отвращением Беса поняла, что это червь, и в груди захолодело.
Да это же мертвячка!
Старуха сгорбилась и зашагала к Бесе. Вытянутые руки дрожали от нетерпения, губы издавали сосущий звук, будто мертвячка желала не просто поймать Бесу, но выпить из нее всю жизнь. Только сейчас не было под рукой ни пуговиц, ни путеводного зеркальца, ни лент — нечем спастись.