Комната Наоми (ЛП)

— Наоми. Ее звали Наоми.
— Ну, может быть, убийца Наоми где-то здесь и ждет свою следующую жертву. Возможно, другую маленькую девочку. Вы можете знать что-то, что поможет раскрыть эти преступления. Вы можете остановить следующее убийство.
— Вы думаете, будет еще одно?
Он пожал плечами.
— Может быть, вы знаете лучше меня, — проговорил он.
Я не ответил.
— Могу я идти? — спросил я.
Он выдержал паузу, затем кивнул.
— Да, — сказал он. — Если вам потребуется связаться со мной, вы можете найти меня полицейском управлении. Меня зовут Эллисон. Детектив-инспектор Эллисон. Вы можете звонить в любое время. Просто попросите коммутатор соединить вас.
Он встал, и я последовал за ним. У двери я повернулся.
— Лиддли, — проговорил я.
— Простите?
— Ищите человека по имени Лиддли. Это все, что я могу вам сказать.
Он долго смотрел на меня, потом кивнул.
— Лиддли? — Он повторил имя. — Очень хорошо. Я поищу его. Если вы вспомните что-нибудь еще, дайте нам знать.
— Да, — согласился я. — Обязательно.
Я вышел обратно на солнечный свет и спустился по маленькой лестнице. Неподалеку слышался шум транспорта, мчащегося по Коммершиал-роуд. Я направился по узкой улице, наблюдая, как солнечный свет падает на кирпич, закрытые двери, дергающиеся занавески. Справа от меня открылась дверь, и из нее выглянул мужчина, наблюдая, как я прохожу мимо, — еврей с длинной бородой, один из последних, кто остался в этом районе. На тротуаре играли бангладешские дети, пока их родители вспоминали другое небо и другое солнце.
Я проделал такой долгий путь ради столь малого. Бог знает, почему я посоветовал Эллисону искать человека по фамилии Лиддли. Что побудило меня? Инстинкт, интуиция, полет фантазии? Или что-то более серьезное? Я чувствовал связь. С Лиддли. Доверял себе.
Возможно, именно этот инстинкт помог мне решить, что делать дальше. По дороге в город я не думал ни о чем, кроме поиска места убийства Льюиса, как будто само это место могло говорить со мной. Но оно ничего мне не сказало, ничего такого, чего бы я уже не знал. Я мог бы пойти дальше и найти место, где нашли Наоми, но что-то подсказывало мне, что я еще не готов к этому.
Вместо этого я оказался в Брик-Лейн. Кажется, я понятия не имел, куда иду, пока не повернул налево на узкую улочку с полуразрушенными георгианскими домами. В конце улицы на фоне голубого неба вырисовывался высокий черный шпиль англиканской церкви, словно тень. Даже направляясь к ней, я чувствовал, как меня пробирает дрожь. День казался холоднее, солнечный свет стал менее ярким, менее уверенным в себе. Небо потеряло свой блеск, так как с востока надвигались низкие облака. Мои шаги звучали глухо. На улице не осталось никого, кроме меня.
Церковь казалась пустынной. Между низкой стеной по периметру и входной дверью простирались два участка засохших и пыльных сорняков. Сорняки пестрели фантиками, раздавленными банками пива, огрызками сигарет. Доска объявлений накренилась вперед, как будто собираясь рухнуть на тротуар. Одно из окон разбито. На земле перед ним валялись осколки стекла. Единственное объявление — пожелтевший, скрученный лист епархиального бланка с нерегулярным временем богослужений. Вопрос времени, когда церковь Святого Ботольфа превратится в мечеть, игровой зал или автостоянку.
Я толкнул главную дверь. Она легко открылась, и я шагнул внутрь. Немного света, проникавшего через окна, падало на это место, скорее убогое, чем святое. Если это дом Божий, то Бог, должно быть, спустил последние гроши. Здание относилось к концу восемнадцатого века, позже, чем Крайстчерч, заброшенный шедевр Хоксмура на Коммершиал-роуд. Викторианские реставраторы сделали все возможное, чтобы скрыть оригинальный интерьер. Современная обшарпанность и периодические попытки привести некоторые части церкви в соответствие с современным вкусом сделали из плохой работы худшую.
Я долго смотрел на дешевый подсвечник на алтаре, на свет, ползущий и не доходящий до него. Рутвен однажды выдвинул предположение, что Наоми могла быть убита здесь, в церкви. Но они не нашли никаких доказательств этому. Ни пятен крови, ни волос, ничего, что могло бы привести к такому выводу. Тем не менее, оглядываясь вокруг себя, ощущая убогую двойственность церкви, скрытую тревогу, я понимал, почему он мог подумать так. И, возможно, подумал я, просто возможно, он говорил правду.
 
Дверь в склеп находилась справа, между двумя большими викторианскими памятниками. Несмотря на то, что произошло, она оставалась незапертой. Выключатель за дверью осветил голую лампочку на лестнице и другие, расположенные ниже. Снизу поднимался запах сырости. На стенах висела густая паутина. Я почувствовал его, он находился очень близко. Но почему? Почему здесь?
Склеп представлял собой узкие коридоры с клетками по обе стороны. Клетки выглядели как низкие камеры, каждая со своей дверью. На некоторых дверях на деревянных плитках значились имена семей. Сначала несколько имен меня озадачили. Это были французские имена: Ле Ук, Креспен, Де ла Мотт. А потом я вспомнил о гугенотах, о том, как они в таком большом количестве приехали в Лондон после драгонады и отмены Нантского эдикта в 1685 году. Должно быть, изначально это церковь принадлежала французским нонконформистам, и они построили ее в Спиталфилде.
Я медленно прошел по одному проходу, затем по-другому. «Где именно они нашли пальто Наоми?» — задавался я вопросом. По моим ногам пробежала крыса. Я посмотрел вниз и увидел пустую бутылку из-под «Гиннесса» и бумажный пакет, в котором, возможно, хранились сэндвичи.
Место, где обнаружили Рутвена, все еще легко опознать. Никто не потрудился стереть очертания его тела мелом. На полу все еще оставались пятна крови. Кто-то оставил цветы, возможно, кто-то из его коллег. Конечно, его жена сюда не приходила. Мне пришло в голову, что я так и не навестил ее. Тихо, так тихо.
За спиной как будто послышался шепот. Я оглянулся, но там никого не стояло. Я снова посмотрел на пол. Недалеко от меловых следов я заметил кое-что — небольшой сверток ткани. Нагнувшись, я подняла его. Это был шарф Наоми. Я крепко сжал его в руке, вспоминая, как в последний раз держал этот шарфик, повязывая его вокруг ее шеи, чтобы она согрелась.
Медленно я выпрямился. В этот момент мой взгляд зацепился за табличку с именем на двери передо мной. Сначала я не обратил внимания. Просто еще одно имя, французское, как и все остальные, принадлежащее семье торговцев текстилем: Петитойе. Именно рядом с этой могилой нашли тело Рутвена. Я вспомнил, как переводил это имя для Льюиса: «маленький глаз». И я вспомнил слова Наоми, сказанные ею несколько месяцев назад: «Он говорит, что у него маленькие глазки, что его маленькие глазки наблюдают за мной». Затем я обернулся и более внимательно посмотрел на табличку с именем на двери могилы. Фамилия содержала дату смерти, которая мне хорошо знакома: 9 марта 1865 года. Имя принадлежало Жану Огюсту Петитойе. Джон Огастус Лиддли.
Глава 21
Я вернулся в Кембридж сильно потрясенный. Солнечный свет исчез так же внезапно, как и появился. Обратный путь лежал через темнеющую, пустую местность. Мне не понадобилось заглядывать в реестр захоронений, чтобы узнать, что Джон Лиддли — Маленький Глаз, Петитойе — захоронен в склепе Святого Ботольфа рядом со своим отцом, матерью и, кто знает, сколькими другими членами его семьи. Я не мог понять, как он мог дотянуться из могилы, чтобы сразить трех невинных жертв, и привести их так близко к месту, где лежат его кости. Я начал задаваться вопросом, сколько времени у нас есть, сколько еще осталось до того, как он придет за Лорой и мной.
В каморке портье меня ждало сообщение. Звонила моя жена, и просила перезвонить ей в дом моей сестры. За несколько дней это оказалось первым сообщением от Лоры. За минувшие недели мы полдюжины раз разговаривали по телефону и обменялись тремя-четырьмя письмами. Но и говорить, и писать нам было нелегко, оба чувствовали страшную скованность, существовало так много тем, которые мы старались избегать.