Комната Наоми (ЛП)
На этом дело не закончилось. Дом и сады обыскали, поскольку Лиддли подозревали в том, что он тайно расправился со своей семьей. Но ничего не нашли: ни тел, ни следов насилия, ни следов потревоженной земли. Голсуорси продолжал высказывать свои подозрения, но со временем люди потеряли к нему интерес. Лиддли сторонились, и к моменту смерти он прожил в одиночестве со своими книгами и химикатами еще пятнадцать лет.
Он умер девятого марта 1865 года или около того. Точная дата неизвестна, поскольку прошло почти две недели, прежде чем его нашли, после нескольких неудачных визитов почтальона. Его родственники в Лондоне забрали тело, а через два дня его перевезли обратно в город и похоронили в приходе, где он родился.
Глава 17
В Главном регистрационном управлении нет записей о смерти Сары, Кэролайн или Виктории Лиддли в период с 1849 по 1929 год — год, в котором я самовольно прервал свои долгие поиски. Смерти под этими именами, конечно, есть; но другие детали не совпадают: даты рождения, семейное положение, место жительства.
Конечно, я проверил фамилию Голсуорси. Под этим именем тоже ничего не нашлось. Но я уже знал ответ. Если бы кому-нибудь понадобились останки, чтобы перенести их куда-нибудь на сельский церковный двор или вернуть в семейное хранилище, я мог бы рассказать, где искать. Но я пока не мог сказать, как именно они там оказались, как Лиддли убил их и почему.
Мои источники, публичные и частные, рассказали мне все, что могли. Я пребывал в растерянности. То, что я действительно хотел знать: мотив, способ совершения преступления, прежде всего, какие обстоятельства оставили после себя всю эту ненависть, весь этот гнев — в этом мне было отказано. Недостаточно быть умным, нужно быть еще и удачливым.
Что ж, мне повезло — но к этому я еще вернусь в свое время. Всё по порядку.
Я связался с Льюисом, когда решил, что у меня достаточно материала для доклада. Он попросил меня приехать в Лондон. Мы пообедали в отеле на Бэзил-стрит. Я выбрал этот отель, так как всегда останавливался там, если мне нужно было переночевать в городе, но пожалел об этом, как только он приехал. Он казался таким неуместным, валлиец, играющий в регби, с одутловатым лицом и пятнами на галстуке. Но дело, конечно, не в этом, не в неуместности: просто он изменился в худшую сторону за те недели, что я видел его в последний раз.
За обедом он выглядел подавленным. Мы сидели у окна, наблюдая за движением на Бромптон-роуд, поворачивающей у Скотч-хауса на Найтсбридж. Льюис постоянно смотрел в окно, как будто кого-то ждал.
— Кажется, вы повеселели, — сказал он.
— Да. — Я рассказал, что нашел, показал ему свою пачку фотокопий. Он послушно просмотрел их, проявил интерес, но я видел, что он на самом деле не здесь. Его мысли витали где-то в другом месте, а может быть, вообще нигде.
— Что-то случилось? — спросил я.
Сначала Льюис не отвечал мне. На его тарелке остывал большой кусок ростбифа. За соседним столиком первые в этом сезоне американцы рассказывали о своем последнем шопинг-марафоне. Для некоторых туристов Лондон — это короткая прогулка между «Базиликом» и «Хэрродсом».
— Вот, — сказал он наконец, передавая мне что-то через стол.
Это оказалась еще одна фотография. К этому времени я уже порядком подустал от фотографий и стал возмутительно уверенным в себе после переезда в колледж.
— Только не это, — пробурчал я.
— Взгляните на это, — предложил он.
Фотография отличалась от того, что я ожидал увидеть. На ней я разглядел суперинтенданта Рутвена, сидящего за длинным столом, в парадной форме, в окружении двух старших полицейских.
— Я сделал снимок во время пресс-конференции, которую он проводил в тот день, когда в церкви Святого Ботольфа нашли пальто вашей дочери. За день до того, как его убили. Теперь скажите мне, узнаете ли вы кого-нибудь, кроме инспектора.
Стоявший чуть позади Рутвена и чуть слева от него человек, которого я сначала принял за помощника в форме, был не кто иной, как Лиддли. Он держал руки сцепленными перед собой, а его взгляд устремился на инспектора. По мне пробежал холодок. Злоба во взгляде доктора пылала ярко, как стальное острие.
— А вот это снято после, когда он уходил, — сказал Льюис, передавая мне через стол вторую фотографию. Край фотографии задел маленькую вазу с цветами, опрокинув ее. Вода потекла по скатерти. Я успел спасти фотографию, пока Льюис вытирал воду салфеткой. Мимо прошел официант, катя огромную тележку с куполом, где лежал ростбиф.
Льюис сделал снимок у парадного входа в штаб-квартиру городской полиции. На этот раз Рутвен стоял один и был одет в тусклый коричневый плащ, в котором я видел его уже не раз. Шел мелкий дождь. Свет исчезал с неба. Усталость и печаль на лице Рутвена отражались сильнее, чем обычно. Казалось, он не замечал камеры.
— Не вижу ничего необычного, — промолвил я.
— Видите эти маленькие пятнышки? — спросил Льюис.
— Да, — сказал я. — Они похожи на дождь.
Он кивнул.
— Верно, похожи. Спросите любого фотографа, и он скажет то же самое. Я просмотрел негатив, просмотрел все снимки на пленке, откуда взята эта фотография. Это должен быть дождь. Но в тот день в Лондоне дождь не шел. Можете спросить в метеорологическом бюро, если хотите. Однако дождь начался на следующий день — в день убийства Рутвена. И есть еще кое-что. Плащ Рутвена намокший. Я долго думал над этим, пока не вспомнил.
— Вспомнили что?
— Он не был в плаще в тот день, не тогда, когда он вышел с пресс-конференции. Он нес его через руку. Я в этом уверен. И еще: он был в плаще, когда его нашли в церкви.
— Может быть…
— Да?
— Может быть, вы ошибаетесь. Возможно, эта фотография снята в другой день.
В качестве ответа Льюис указал на место сразу за Рутвеном. Там виднелся газетный киоск и часть фигуры продавца газет. Льюис протянул мне маленькое увеличительное стекло.
— На доске можно разглядеть заголовок «Ивнинг Стандарт», — сказал он.
Я прочитал его. «АВТОКАТАСТРОФА НА ТРАССЕ М1: ТРОЕ ПОГИБЛИ».
— Это случилось в день пресс-конференции, — сообщил Льюис. — В тот день, когда не было дождя.
— Ну, — предположил я, — это просто еще одна аномалия. Как только вы примете…
Он покачал головой.
— Не только это, — сказал Льюис. — Не только аномалия. Есть еще кое-что.
Он передал мне третью фотографию. Черно-белая. Он сам в полный рост. Позади него вторая фигура, человек, одетый в черное. Лиддли. Тот же взгляд, та же злоба.
— Я сделал его сам, — сказал он. — Мне нужно было обновить свое досье, на случай, если кому-то понадобится использовать мою фотографию. Я делаю новую фотографию каждые пять лет.
— Почему..? — Мой голос затих.
— Разве это не очевидно? — ответил Льюис. Его рука дрожала. Он поднял бокал с вином, который оставался нетронутым на протяжении всей трапезы, и выпил все содержимое одним махом.
— Вы же не думаете, что только потому, что…
— Снова погода, — заявил он. — Прямо как на фотографии с Рутвеном. Солнечно. Разве вы не видите? Когда я фотографировал, солнце не светило.
— Когда..?
— Неделю назад. С тех пор не было солнца. Но я просыпаюсь каждое утро в поту. Мне требуется вся моя смелость, чтобы просто выглянуть в окно и посмотреть, светит солнце или нет. Господи, мне страшно.
— Но ведь есть фотографии Лиддли со мной. Еще в Венеции. Это не должно ничего значить.
— Не должно? А как насчет тех, что с вашей дочерью? На прошлое Рождество, перед…
— Должно быть что-то, что мы можем сделать, — предположил я. — Чтобы остановить Лиддли, положить конец тому, что происходит в моем доме. Должны же существовать шаги, которые мы можем предпринять, чтобы положить им всем конец.
— Экзорцизм. Вы можете попробовать экзорцизм.
— Не будьте смешны. В наше время никто не занимается экзорцизмом. Это просто суеверие.
— О? И что же преследует ваш дом? Эманация картезианской рациональности? Для умного человека вы немного глупы, доктор Хилленбранд.