Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ)
Только к сентябрю напряжение немного спало. Пришли известия о вторжении персидских войск в турецкую Месопотамию, взятии Эрбиля и Киркука, начавшейся осаде Мосула. Надир действовал иначе, нежели объявлял перед началом войны (не настолько он глуп, чтоб раскрывать действительные планы). Громогласная похвальба его рисовала главным направлением Анатолию: шах грозился поразить Оттоманскую Порту прямо в сердце и распространить владения Персии от Инда до Босфора. На деле неутомимый завоеватель избрал менее амбициозную и более удобную линию наступления: по предгорьям Загроса и Тавра, к северо-восточному углу Медитерранского моря. Но и это движение было остановлено в самом начале, отчасти — благодаря умелым действиям мосульского паши Хаджи Хусейна Аль-Джалили, более же всего — вследствие многочисленных бунтов доведенных до нищеты и отчаяния шахских подданных. Великий воин был никуда не годным правителем. Он совершенно не умел соразмерять важность завоеваний с затратами и жертвами, которые несет ради них персидский народ. Равно как оценивать войны по выгоде или ущербу для государства. Вот, к примеру, сделан индийский поход, взята колоссальнейшая военная добыча. Надир не развивает успех! Не завоевывает богатейшую страну, уже готовую лечь под копыта его конницы. Вместо этого лезет в Дагестан, сие осиное гнездо, где кинжалы и сабли составляют единственное богатство жителей, сравнительно с индусами — просто нищих! Трудно придумать более глупое занятие, нежели покорение кавказских горцев: думаю, пропорция усилий и пользы получится из наихудших на свете.
Одна мысль терзала меня в то время: не окажутся ли мои, вроде бы тщательно обдуманные, планы в конечном счете столь же провальными? Жизнь полна неблагоприятных случайностей, а война — в особенности. Лучше б, конечно, без войны… Почему бы, к примеру, туркам не купить наш нейтралитет ценою открытия проливов для торгового мореплавания? Покуда Али-паша Хекимоглу оставался великим визирем, я всерьез на такой исход надеялся. Однако султан его сместил и отправил в ссылку на Лесбос: будто бы за бездействие и за неготовность государства к персидскому вторжению. Взамен поставил Сеида Хасан-пашу — янычарского агу родом из глубин Азии, отличившегося в баталии при Грочке. С этим бравым воякой толковать о возможных компромиссах ни малейшего смысла не имело: он не понимал, о чем речь.
Если даже я колебался, то в Петербурге ни малейших сомнений касательно южной политики не обреталось: войны с турками там не хотели. Боялись повторения миниховых походов, блестящих, но совершенно бесплодных для империи, а по дезертирству и смертности от болезней — просто чудовищных. И впрямь, воевать по-иному мы бы покамест не смогли. Для коренной перемены стратегии требовалось значительное усиление флота, как военного, так и транспортного, а значит — много времени и куча денег.
Но, чтобы провести сие усиление, сначала надлежало решить, что оно надобно, и найти средства на экстраординарные, сиречь сверх обычного, расходы. Обычные-то покрывали с трудом! Из собственных денег я, правда, кое-что тратил; но профинансировать войну с серьезной державой… Не тот масштаб! Идеи, где взять, конечно, были… Однако прежде требовалось императрицу и весь круг правящих империей лиц привести к убеждению в безусловной необходимости таковых действий.
Имелся способ, как обострить отношения с Портой безо всякого своевольства, в рамках исполнения указа, полученного минувшей зимой. Понеже ни османы, ни крымский хан сатисфакции за оскорбление русского консула и, в его лице, самой императрицы не дали, — за мною оставалось право наказать виновных самостоятельно. Право-то было с самого начала; после же вторжения Надир-шаха в турецкие владения к нему еще добавилась и возможность. На крымском пограничье нам стало можно почти все: турки проглотят и утрутся.
За Перекоп ногаи после того случая не совались. Знает кошка, чье мясо съела — знает, и шкуру бережет. Идти самому в Крым? Сил бы хватило. Но полномасштабное вторжение, с многотысячной армией — уже за пределом «почти всего», которое бы турки стерпели. Войну не стоит начинать раньше времени. Простой набег, силами казаков или калмыков — так крымцы настороже, дело может не в нашу пользу повернуться. Наконец, по недолгом размышлении, нашелся соразмерный ответ.
В последнюю войну хан потерял почти все владения на кубанской стороне; лишь небольшой кусочек земли меж Черного моря и Кавказских гор за ним остался. Крепость Суджу-кале и несколько татарских селений в месте, называемом Гелин-Ишик (по-турецки — «невеста света»). Красивое название для средоточия работорговли. Крепость свежей постройки, возведена уже после Прутской войны Ахмед-Гирей-султаном; работниками же по большей части были едичкульские ногаи, кои там в большом числе и осели. Прямая родня тех, которые консула высекли. А по восточным юридическим понятиям, кара за преступление ложится не на одного лишь преступника: на весь его род, в большей или меньшей мере. И точно так же, за действия рода отвечает каждый, принадлежащий к нему — кровная месть в полной силе.
Не то, чтоб я понятия сии разделял. Просто-напросто, очень уж удобно подвернулся повод выкинуть крымцев (и турок вместе с ними) с Черкесского берега. Сделать этот берег, если получится, русским, если нет — хотя бы ничьим.
Начало октября в тех краях — лучшее время для походов. Летняя жара уже миновала, холодов настоящих — еще нет. Провиант изобилен и дешев, вода… Вода тоже в достатке. Помню, как смеялся, читая донесения Миниха в архиве Военной коллегии. Маршируя вдоль Днестра, одной из не самых малых рек Европы, он жаловался на нехватку… Чего, угадайте? Воды!!! Дескать, «…в малых речках, впадающих в Днестр, для всей армии воды не довольно, высокие и каменистые берега мешают приблизиться со скотом для водопоя, а по самому Днестру по причине каменистых берегов еще хуже». И это пишет знаток гидравлической механики! Вот что значит приверженность шаблонам. Привыкли в его родном Ольденбурге, как и в соседней Голландии, думать лишь над тем, как избавиться от лишней воды — и сразу становятся в тупик, если надо решить обратную задачу. Да у меня ученики инженерной школы за полчаса напридумывали столько способов — на десять таких армий хватило бы!
Марш восприял из Темрюка: вверх по рукаву Кубани, до места разветвления русла. Там пехота дождалась идущей от Копыла иррегулярной конницы, пополам казачьей и калмыцкой, и неторопливо двинулась к перевалу. Артиллерия же на гребных судах сплавилась водою к черноморскому устью реки, а оттуда пошла морем, вдоль берега. Зачем такие сложности? Так двадцатичетырехфунтовки, надобные для устройства осадных батарей, вьюком через горы не протащишь.
А всю дорогу морем — тоже нельзя. Керчь и Еникале, правда, не могли воспрепятствовать: обе эти крепости были обращены в руины. Керчь — не совсем, понеже в ней до позапрошлой осени оставался русский гарнизон. Однако, при шведском нападении на нас турки не преминули сим воспользоваться и вынудили посла Вешнякова согласиться на возвращение города. Но посол явил твердость духа и выторговал условие: укреплений не исправлять и не строить, войск постоянных не держать. То же, что с Очаковым. В свою очередь, мы блюли такие же точно обязательства в отношении новоприобретенных земель. Таманского острова, например.
Поэтому ни одна береговая пушка, ни русская, ни турецкая, не глядела на воды пролива. Но дальше, в Черном море, постоянно болтались два или три вражеских корабля. Переменяясь с другими, стоящими в Кафинской бухте, они неусыпно следили, не скользнут ли вдоль берега казачьи лодки. Удастся незаметно выйти у них за спиною — хорошо. Нет — ну что ж, придется расширять вьючную тропу до полноценной дороги. Недели две потеряем. Еще и погода может испортиться.
Места окрест знакомые. Совсем недалеко отсюда мне довелось как-то встарь драпать с небольшим отрядом от двадцатикратно превосходящих турок. Мало… Ох, мало нас ушло! Тогда Керчь была изрядным городом, а на таманской стороне густо и зажиточно жили черкесы. Теперь — едва ли десятая часть прежнего народу осталась. Хижины стояли пустые, с провалившимися крышами, лишь кое-где ютились полунищие рыбаки.