Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ)
Вот что с таким делать? Человек он вольный; ему император Франц дворянскую грамоту выписал… Убить жалко, а по-хорошему не поладить. На поддержку русского посольства рассчитывать нечего: канцлер своей вражды отнюдь не скрывает, полеты же артифициальных птиц в европейских столицах именует не иначе, как «бродячий цирк синьора Читтано». К тому же, посол наш в Лондоне, Петр Григорьич Чернышов, мало что под Бестужевым ходит — еще и по личным пристрастиям ко мне неприязнен, будучи зятем покойного Андрея Иваныча Ушакова и сохраняя все сантименты милого тестюшки. А лица, непосредственно причастные, обгадились самым жалким образом. Какое-то время они просто стыдливо молчали, не решаясь доложить о том, как рушится успешный поначалу прожект. Потом вывалили все сразу: что Алексей исчез и не появляется; что еще двух парней сманил с собою (не летунов, а подмастерьев, знающих все тонкости строения летучих машин); что приводил поглядеть на птичек не праздных зевак, а людей с острым глазом и умелыми руками; что кто-то в городе весь бамбук скупил… Наконец, вышло наружу: парень укрылся в пригородном имении, где устроил собственную мастерскую, а помещение и деньги предоставил молодой граф Дарнлей — сам ненамного его старше, но уже вступивший в полноправное владение огромным наследством, составленным предками за триста лет. Два безумных авантюрьера нашли друг друга. Известно стало, что англичанин открыл Алешке неограниченный кредит, условиями же поставил обучение тамошних мастеров изготовлению артифициальных птиц, а его самого — искусству полета.
Единственным препятствием, на какое-то время задержавшим негодяев, оказалось отсутствие огненной машины, подходящей для привода лебедки. Паровиков системы Ньюкомена в Англии насчитывали на тот момент больше сотни, но это были громоздкие стационарные устройства, к тому же совершенно не способные производить непрерывное вращательное движение. Заказать механизм в Тайболе я бы, разумеется, не позволил. Не то, чтоб это составило большую помеху: при высочайшем искусстве британских ремесленников, всегда возможно повторить любое русское изделие. Вопрос, во что сие встанет по деньгам. Золотой дождь пролился на шеффилдских мастеров, и через несколько месяцев требуемый аппарат был изготовлен.
Очень скоро, уже в средине следующей весны, я имел неудовольствие наблюдать падение своей монополии на небесную забаву. Все умения, кои вырабатывались годами, соперники обрели в одночасье. Птички получились, в общем-то, не хуже моих. У Дарнлея нашлись сподвижники: несколько молодых аристократов. Эта веселая шайка даже и пробовать не стала дождливое, ветреное небо Британии. Они предпочли французские Альпы, обосновавшись в Гренобле и делая дальние выезды по всем окрестным горным селениям. Неплохие места, что говорить… Мне туда хода не было из-за стародавнего случая, когда я, обороняясь от берберийских пиратов, пристрелил за трусость и предательство пару французов. Зато англичан (числившихся офицерами лучших полков своего короля) ничуть не смущало, что надвигается война с приютившим их государством. Удивительное легкомыслие! Впрочем, и среди знатных парижан сыскались юнцы, предпочетшие общество будущих врагов столичному блеску и комфорту. Компания составилась смешанная: британцам на сей раз хватило ума, чтобы отбросить обычное высокомерие и, отправляясь в гости, заручиться дружбой хозяев.
К этому времени обида моя к неблагодарному потомку хоть и не вовсе остыла, но потеряла первоначальную остроту. По совести, исходным пунктом крушения должен признать собственное нездоровье: будь я в Лондоне, подлый холоп не посмел бы затеять сию бесчестную возню прямо на глазах у хозяина. А еще причина смягчения — из предпринятого мною турне тихонько, по капле, вытек смысл. В чем была идея? Политические мыслители нового века (гнездящиеся, главным образом, в Вене и Лондоне) открыли: тонкий механизм европейского равновесия, дабы он безупречно работал, надо почаще смазывать дешевой, имеющейся в изобилии русской кровью. При этом нет нужды идти навстречу России в части ее фундаментальных интересов — достаточно мелких подачек находящимся у власти персонам. Неважно, кто стоит у руля: немцы, как при Анне, или елизаветинские русаки, — на британское золото падки те и другие одинаково. В польской войне Ласси, в австрийской Репнин-младший по запросу союзников водили к Рейну экспедиционные корпуса. Сражаться тогда не довелось; но теперь нам готовят план действий, чтобы точно было не отвертеться. Попытки противодействовать злокачественным интригам изнутри, в Москве и Санкт-Петербурге, ничем хорошим не кончились. Сие понятно: мое значение при дворе императрицы всецело определяется угрозой со стороны Порты Оттоманской. Султанская власть в упадке — значит, и граф Читтанов никому не нужен.
Вот и явилось у меня желание: приобретя всесветную славу и влияние при союзных дворах, попробовать завести мину под неравноправную алиацию с обратной стороны. Как именно? Преждевременно пока рассказывать. Здоровье, конечно, подвело… Но это не главное. Изучивши обстоятельства на месте, понял: ничего бы не вышло, будь я даже здоров, как бык, и прославлен, как Александр Великий. Слишком далеко уже дело зашло. Тяжелый воз европейской политики все ускоряющимся галопом летит к пропасти, влекомый обезумевшими скотами с кровавою пеной на губах. Каждый, кто встанет на пути — окажется мгновенно смят и растоптан. Бесполезно.
Зато промежуточная задача, то бишь создание моды на полеты по воздуху среди аристократической молодежи, исполнилась наилучшим образом. Да, без меня — ну, и черт с ним. Надо сказать, наука незадолго до этого уже дала светским бездельникам занимательнейший предмет для развлечения. Разумею лейденскую банку, творение знаменитого Мушенбрека. Инвенция распространилась стремительно! Повсюду, даже в дикой Америке, крутились стеклянные шары, шуршали суконные салфетки, электрический флюид наполнял обложенные фольгою сосуды, искры летели во все стороны… Когда господин Франклин доказал тождество этих блесток с молниями, сведя все отличия к масштабу, ажитация поднялась на новую ступень. Все хотели испытать на себе, как жалит прирученная стихия.
В Париже знаменитый аббат Нолле устраивал целые представления. Сто восемьдесят мушкетеров, взявшись за руки, образовали живую цепь — кондуктор электрической силы. В момент разряда вся рота вскрикнула разом. В другом опыте то же самое проделали семьсот монахов. Искрами убивали цыплят, воспламеняли порох… Справедливости ради, напомню: я еще лет за двадцать до сего пробовал применить этот способ для взрыва мин, только не добился успеха. Лейденских банок тогда не знали, вот беда. Замечательное изобретение стократ усилило рукотворную молнию; теперь станут возможны военные применения оной.
Еще одно направление изысканий открыло путь к извлечению электрической субстанции прямо из насыщенного ею воздуха. Видя приближение грозы, естествоиспытатель запускал в небо змей — и флюиды стекали по веревке. Иногда для тех же целей употребляли длинный металлический шест на крыше дома. Сей способ добычи электричества оказался опасен: два года назад санкт-петербургский профессор Георг Рихман был убит молнией прямо у себя на квартире. Императрица воспретила столь рискованные эксперименты. Слава Богу, его убило шестью месяцами позже моего показа артифициальных птиц на Воробьевых горах — иначе, боюсь, Елизавета и мои бы опыты не преминула заодно похерить.
Шалости с достоянием Зевса (или, коль пожелаете, Ильи-пророка) заметно разогрели интерес просвещенного общества к наукам. Впрочем, в борьбе за внимание публики провозвестники электрических чудес виделись скорее соперниками, чем соратниками — с тем преимуществом за ними, что большую часть их демонстраций возможно было учинить в любой гостиной. Летунам же требовалось поразить воображение парижан через рассказы немногочисленных очевидцев. Да, половина Москвы уже подобное наблюдала… Вся Вена. Весь Неаполь… Толку-то что?! Никто не посмеет слишком бурно выразить восторг, пока Париж этого не сделает. Даже первенствующие в коммерческом отношении Амстердам или Лондон далеко не самовластны по части натуральной философии, моды, изящных искусств, мнений о пристойном и неподобающем.