Держи меня крепче (СИ)

Первый год обучения, она жила с родителями, которые вопрос о переезде на отдельную жилплощадь сводили на нет. Поэтому подружившись, мы ходили друг к другу в гости. Она — ко мне в общагу, а я тогда ещё жила в комнате, рассчитанной на четверых, но фактически там проживало пять девушек, условия, разумеется, отвратительные. Но Леся с удовольствием приходила ко мне и мечтала, что тоже сможет жить отдельно от папы и мамы. Я же приходила в гости к ней, познакомилась с семейством Радуги, степенным мужчиной, отцом семейства, Николаем Велимировичем, матерью, Ниной Павловной, братишкой и сестрёнкой, Костей и Таней, реактивными погодками пост-младенческого периода. Обычно я оказываю на людей благоприятное воздействие, и на них тоже. Так что к концу первого курса дядя Коля позволил дочери переехать в общежитие, но с условием, что жить мы с ней будем в одной комнате вдвоём, для этого лично переговорил с комендантом. И благодаря благополучному заселению Леси Радуги теперь у общаги есть навороченный тренажёрный зал. Глупый дядя Коля будто и не был никогда молодым, и не ведал, что если и есть на земле обитель порока, то это общежитие. Чего только не творилось в стенах нашего временного места жительства. Если бы он знал, то никогда бы не отпустил дочь жить сюда.
Пообещав приехать ко мне на каникулах, Леся отправилась купаться в океане, загорать на диких пляжах и получать удовольствие от жизни.
До сих пор не могу понять, почему в итоге, после сдачи экзамена Анатолий Максимович не стал исправлять мою оценку в зачётке на «удовл», хоть я и рассказала свой билет на отлично, всё же нервы я ему потрепала изрядно. А он всё равно поставил оценку по уму. Ещё и смотрел на меня так пронзительно, будто дырку взглядом просверлить хотел. Я сгорала от стыда под этим взглядом. Радовало то, что он не был из того типа мужчин, которые меня интересовали. Хотя Идеал Идеалычей в своей голове я никогда не создавала. Философ был из категории «очень симпатичный», а поцелуй — всего лишь шалость, не больше. Слова были излишни, мы оба это понимали. Анатолий Максимович протянул мне зачётку, а промямлила: «Спасибо,» — и пожелала себе больше не встречать его на своём пути. Благо, курс его лекций в этом году и заканчивался.
В этот же день пересдачи я поехала на автовокзал. В городе уже который день стояла жара, я мечтала загрузить своё плавящееся тельце в кондиционируемый салон и уехать поскорее домой. Поначалу всё было неплохо, учитывая то, что в салон я забралась, села у окошка в середине автобуса. Кондиционер работать отказывался, это не было основной проблемой. В конце концов, окошки открываются, а встречный ветер приятно обдувает тело. Я воткнула в уши наушники, расслабилась, пытаясь отойти в сон, что поначалу удавалось. А затем мы остановились на выезде из города, подбирая пассажиров. Это и стало переломным моментом поездки.
Весь автобус заполнился гомонящей толпой, которая быстро заполнила пустые места, а остальные разбрелись по салону, причём автобус стал напоминать маршрутку в час пик. Ко мне на свободное место плюхнулась бодрая бабуля-одуванчик с котомкой всевозможного барахла и ведром, в котором она, наверное, кирпичи таскала, могла я судить по его очевидной тяжести. Но почему-то старушки любят усердствовать в таскании всего подряд с собой, куда бы ни двинули.
Одета она достаточно тепло для подобной температуры воздуха, ещё и платок на голове, но этого ей показалось мало. Она что-то произнесла, вынув из ушей наушники, я попросила её повторить.
— Деточка, окошко прикрой, продует, — елейным голоском пролопотала она. Я начала обдумывать, что бы ей такое ответить, чтобы не обидеть, но в то же время и не страдать потом от жары, а старушка в это время руку к окну протянула и сама его закрыла, одарив меня улыбкой. Мне оставалось лишь глазами хлопать и молча злиться. Не зря говорят «жар костей не ломит», у старушенций точно.
На середине пути водитель устроил перевал, чтобы пассажиры смогли подышать свежим воздухом. Мне тоже очень хотелось этого, но я знала, что если встану, то место точно займут, и придётся мне ехать дальше стоя. Впрочем, так посчитали все сидящие пассажиры. Так что по прибытию в родной город я чувствовала себя протухшим куском мяса, который не может сдвинуться с места — настолько тело затекло.
 
Выгрузившись из транспорта, я подняла голову к небу, прикрыв глаза и наслаждаясь воздухом, спёртым, разгорячённым, без единого намёка на ветерок. Но мне и этого было достаточно. Из этого эйфорического состояния меня извлёк брат, который подбежал ко мне, поднял на руки и закружил.
— О! Ты приехала! А я думал, что не дождусь.
— И я так думала, — мрачно заявила я.
Брат лишь рассмеялся моему выражению лица, которое выражало всё моё отношение к транспортным средствам передвижения.
— Поехали домой, тебя ждёт сюрприз, — потащил меня к отцовской машине брат.
Сюрприз? О, я ненавижу сюрпризы. Особенно те, о которых заявляют с такой проникновенной интонацией.
— Ну что ты мордочки строишь? Жизнь прекрасна!
— Я поверю, если прямо сейчас разразится гром, и мы промокнем до нитки, — прозвучало моё категоричное заявление.
Это я таким образом хотела донести до Егора, что последняя фраза звучит весьма сомнительно. Но откуда мне было знать, божье провидение какое-то, что как раз в три часа дня площадка автобусной станции обливается из пожарного гидранта. Ушлый дядька забрался на крышу станции и, изобразив на своём широком лице улыбку от уха до уха, вместо вверенного ему асфальта, стал прицельно метить в находящихся внизу людей. Первыми под прицелом оказались я и Егорка. Это было неожиданно, но так освежало, что я стала кружиться под сильной струёй водного потока. До меня донеслись слова брата:
— …ведь прекрасна!
— Прекрасна! — вторила ему я, продолжая кружиться. — Поразительно прекрасна!
Я стянула с волос резинку и чувствовала себя заново рождённой. Усталость как рукой сняло. Закончив метить в меня, дядечка, ища новую цель для обстрела, случайно задел ту самую «милую» старушку, опасавшуюся простыть в сорокоградусную жару, которая до этого бодро семенила в сторону здания автобусной станции и ворчала, поглядывая на меня с братом, костеря балаган, который мы развели. Метить в неё специально никому адекватному бы и в голову не пришло, что представляет из себя полумиллионный народ «старушки» любому известно. Мне заранее стало искренне жаль обливателя.
— Да как ты посмел! — гневно завопила бабуля-одуванчик, на поверку всё же оказавшейся обычной зловредной кикиморой. — Глаза разуй, убогий! А ну, быстро спустился, я тебе руки буду отрывать!
— Бабуль, да я ж случайно! — начал оправдываться дяденька.
— Случайно?! У тебя, недоумок, все конечности не оттуда растут! Я старая, немощная, болезненная женщина, еле передвигаюсь, разогнуться не могу, а он случайно меня обливает? — разошлась старушка.
— Что же вы обзываетесь, а сами уже в почтенном возрасте! — покачал головой «снайпер».
— Вот именно — я в почтенном возрасте! А где уважение к ветеранам? Нет у вас, молодёжи, ни капли уважения ни к другим, ни к себе. Вот ты, — старушка кивнула в мою сторону, — ведёшь себя как девка гулящая. Где это видано, чтобы орать в публичном месте и в подобном виде разгуливать?
Я недоуменно стояла, медленно моргала, не зная, что ответить почтенному раритету. Нагрубить старшему я бы никогда не посмела. Если только в мыслях. Но, как говорится, не пойман — не вор. Егор тоже грубить бабуле не собирался, ему пришло в голову разрулить ситуацию мирно:
— Ну что вы такое говорите? Она очень порядочная девушка.
— Порядочная? — хмыкнула в ответ бабуля. — Знаю я таких… порядочных. Сам, небось, тоже считаешь себя безгрешным? А что же милуешься с ней у всего честного народа на виду?
— Все совсем не так! Это моя сестра, мы с ней знаете, как давно не вид… — попытался убедить старушку Егор.
— И знать не хочу! А тебе, деточка, — снова обратилась ко мне она, — я бы посоветовала, лапшу с ушей снять. Дурят вам, малолеткам контуженным, головы, а вы и рады. Смотреть тошно! — сплюнула ветеранка.