Рассвет (сборник)

— Да-а. Ну что ж, большое вам спасибо, Елизавета Петровна. Мы его давно разыскиваем, — поднялся Шарый, — не буду задерживать. Вас и так люди ждут.
  
Вечером
 
— Пещера эта, Витенька, отсюда верстах в пяти, близ Красивого озера. Гиблым местом называют ее люди, — певучим речитативом рассказывала бабушка Василиса — седая старушка с ласковым взглядом живых молодых глаз. Она сидела на кровати, ноги ее были укутаны большим клетчатым платком, который то и дело поправляла беспокойная Зинка, примостившаяся тут же.
Сбитнев устроился на низенькой скамеечке возле кровати.
В комнате горела электрическая лампочка. От самодельного бумажного абажура все кругом было окрашено в зеленоватый цвет. Через трехстворчатое открытое окно в комнату вливался свежий вечерний воздух.
— Много кто хотел узнать, чего она стонет, пещера эта… Какие вернулись — страсть напуганные, а какие в глубину уходили — те совсем не вертались. Этажей в ней неисчислимо. Провалится человек, и нет ему выхода. Вот и Маркел Углов из нашей деревни так и пропал бесследно. Было это, дай бог память, годов пятьдесят тому назад. В девках я тогда еще ходила…
Николай Арсентьевич и Вера Алексеевна шли рядом по улице. У ограды палисадника, перед раскрытым окном Вера Алексеевна придержала Шарого за руку:
— Василиса Егоровна Бубенцова — известная сказительница. Наверное, новую сказку рассказывает, — шепнула она. — Послушаем?
— …А был Маркел первым красавцем на селе, — говорила старушка. — Силач парень! И грамоту знал. Не одна девка по нем сохла… Вот и поспорь он однажды на посиделках, что проникнет в пещеру и все в ней разузнает. Как пошел, так с тех пор мы его больше и не видели. Неделю искали по всему верхнему этажу, все щели окричали, да где там! Ни слуху ни духу. Выбили на каменной стене крест, на том и память о Маркеле осталась. И никто не знает, где сложил он свои молодецкие косточки.
Бабушка Василиса поправила за спиной подушку, уселась поудобнее.
— А после многие еще пытались ходить в нутро пещеры: и приезжие — туристы всякие и даже ученые.
— Бабушка, а все же почему она воет? Узнали или нет? — спросил увлеченный рассказом Сбитнев.
— Нет, внучек. Так до сего времени и не узнали.
— Может быть, в пещере редкие минералы есть, не слышали?
— Помню, старики сказывали, что на самом глубоком дне пещеры таятся богатства несметные. И стоном отводит пещера людей от клада. Да ведь все это сам народ сочинил, никто этих сокровищ не видел!
— Вот бы побывать там! — завозился Сбитнев на скамеечке так, что она скрипнула.
Его слова насторожили Веру Алексеевну. Посмотрев внимательно на Витю, она медленно пошла дальше по улице.
— Понимаете, Николай Арсентьевич, волнует меня этот подросток. Много противоречий в его характере. Смелый, честный, чувствительный и даже стеснительный, он в то же время замкнут и дерзок. Порой и не знаешь, как оценить его поступки.
— Трудные натуры встречаются в жизни. Особенно в таком возрасте. Очевидно, домашняя обстановка влияет на его характер, — проговорил Шарый.
— Бесспорно! — живо согласилась Вера Алексеевна. — Мальчик растет без отца. Мать всегда на работе. А у нее — еще двое. Он старший, хозяин в доме. Отсюда — самостоятельность и самоуверенность.
— По вашему рассказу этот паренек мне показался не так уж плох. Из таких ребят, обычно, вырастают хорошие люди, — заметил Шарый…
— Да, если вовремя помочь им стать на правильный путь.
Николай Арсентьевич кивнул в сторону освещенного сельского клуба:
— Зайдемте?
— Может быть, вас одного оставить? — спросила Вера Алексеевна, поняв, что не ради развлечения Шарый хочет идти в клуб.
— Зачем? Неужели я вам так надоел? Я собирался сегодня, если вы не против этого, провести весь вечер с вами.
Только что кончилась лекция, и в клубе еще было много народу. Молодежь быстро сдвинула скамьи и стулья к стенам, освободив середину зала для танцев.
 
Бухгалтер Рязанов, склонившись к новому аккордеону, выслушивая его, как врач больного, наигрывал тягучий, грустный напев. Густые светлые волосы бухгалтера были гладко зачесаны назад. Только небольшая прядь их упала на лоб, закрывала глаз. Но Рязанов, увлеченный игрой, не обращал на это внимания. Под умелыми пальцами аккордеон плакал и стонал. Вот в грустную мелодию влился торопливый говор. Казалось, кто-то невнятно, захлебываясь, с надрывом стал жаловаться, но основная мелодия вдруг окрепла, налилась силой, смяла, заглушила этот голос и полилась, уже торжествуя и с угрозой.
— Хорошо играет, — остановилась в дверях Вера Алексеевна. Рязанов сидел в окружении разряженных девушек. Возле него стояла продавщица Леночка.
На скамейках у стен чинно восседали, переговариваясь, пожилые колхозники. Среди них дед Пахом; как всегда, недовольный чем-то, подвыпивший Аполлон Никитич и председатель колхоза Елизавета Петровна Фомина.
Из угла просторного зала доносился звук костяшек домино.
— А-а-а-а, наши гости! — увидев Шарого и учительницу, поднялась председатель.
— Я хотела бы узнать, когда ребятам на плантацию? — пожимая руку Елизавете Петровне, спросила Вера Алексеевна.
— Лучше всего, если сможете, часиков в пять — в половине шестого. Нам так сейчас нужна помощь. Роза в самом цвету — много рук требуется.
— С удовольствием поработаем. Это даже входит в план нашего похода.
— Вот спасибо. А на плантации для вас завтра специально будет повар готовить. Деда Пахома выделили. Он у нас кулинар заслуженный. Еще в германскую ротным кашеваром был.
— Вы, Елизавета Петровна, уж очень о нас беспокоитесь.
— Такая у меня должность, — развела руками председатель и повернулась к Рязанову: — Эй, Леонид Захарович! Хватит тебе девчатам душу бередить. Дай-ка что-нибудь веселенькое.
— Всегда пожалуйста! — вскинул голову Рязанов.
Аккордеон вздохнул во всю силу мехов и заговорил бодрым, четким перебором.
Елизавета Петровна, пристукивая каблуками, подплыла к задремавшему деду Пахому:
— Тряхнем стариной, дедушка Пахом. Покажем молодежи, как надо плясать.
— А чаво! — встрепенулся дед и сейчас же молодецки шлепнул треух на скамейку:
— Это мы могем! — дед поправил ладонью свалявшуюся бородку, и, выпятив сухую грудь, по-петушиному двинулся на плотную, пышущую здоровьем Елизавету Петровну.
Зрители зашевелились, заулыбались. Даже в углу зала на время перестали стучать костяшками домино.
В кругу появилась вторая пара, третья.
Елизавета Петровна и дед Пахом уже стояли у стены. Дед надрывно кашлял, и Елизавета Петровна придерживала его за локоть. А пол клуба гудел под ногами плясунов.
— Эх, сам бы вдарил, да подмены нет! — воскликнул раззадоренный Рязанов.
— Вы же, Леонид Захарович, у нас единственный, — проговорила, играя глазами, Леночка.
— А ну, дайте-ка, попробую! — протиснулся к Рязанову Шарый. Он взял аккордеон и заиграл плясовую.
Рязанов вышел на середину круга, лихо ударил в пол ногой и, отбив замысловатую чечетку, склонился в поклоне перед Верой Алексеевной.
Красивое личико продавщицы Леночки недовольно нахмурилось.
Вера Алексеевна переглянулась с Шарым и, ободренная его кивком, вышла в круг.
Из клуба вывалились дружной ватагой.
— Спокойной ночи, — шепнул Шарый Вере Алексеевне и быстро смешался с толпой.
Окруженный группой парней и девушек, он пошел по середине освещенной луной улицы, на ходу играя бодрый марш. Отстав на несколько шагов. Вера Алексеевна шла сзади до самой школы.
— Кто идет? — услышав скрип калитки, негромко окликнула ее Оля Пахомова.
— Это я, Олечка, — отозвалась Вера Алексеевна. — Как твое дежурство? Сбитнев пришел?
— Пришел.
— Все ребята спят?
— Все. Кто давно уже, а некоторые только что улеглись.
Вера Алексеевна медленно пошла между палатками. Раздался легкий шорох: из крайней палатки выполз Вася Коркин. Он тихонько подбежал к ближайшей яблоне и начал подтягиваться на толстом сучке. Тотчас под деревом появился Тузик, уселся на землю, и, в такт движениям Васи поднимая и опуская голову, стал внимательно наблюдать за хозяином.