Рассвет (сборник)

Он с облегчением вздохнул, когда увидел, что, растянувшись цепочкой вдоль веревки, ребята потащили Коркина к берегу, где по пояс в воде встречала его Вера Алексеевна.
…Целый час сушились на поляне перед водопадом. Мокрую одежду развесили на кустах и камнях. Девочки помогли Коркину разложить для просушки содержимое рюкзака. К счастью, он был крепко затянут, вещи и продукты только чуть подмокли, а фотопленки, за которые больше всего волновался Коркин, оказались совсем сухими.
Сбитнев в одних трусах сидел в стороне ото всех на зеленой лужайке. Он злился на ребят за то, что они восхищались его поступком. Еще он бранил себя за то, что напрасно обругал Галю. Она встретила его на берегу первой и, радостно блестя глазами, протянула руки:
— Ой, Витя, как же это ты решился!
— Ну, что глаза вытаращила? Или не видела! — грубо перебил ее Сбитнев.
У Гали упали руки. Она вспыхнула и отвернулась. Витя и теперь видел перед собой растерянное, сразу как-то осунувшееся лицо девочки. Он исподлобья покосился в ее сторону и с минуту наблюдал за тем, как Галя тщательно протирала платком фотоаппарат Коркина. Надо бы извиниться, но Сбитнев стыдился, не умел и не знал, как это сделать.
— Ты что так насупился? Может быть, ушибся? — подошла к нему Вера Алексеевна, уже переодевшаяся в клетчатую кофту и черные сатиновые брюки.
— Да нет. Я ничего…
— О доме, может быть, беспокоишься? — Вера Алексеевна села рядом со Сбитневым и стала заплетать конец тугой пшеничной косы. — Мать выздоровела?
— Да, уже работает…
— Ты хорошо делаешь, что помогаешь маме по дому, — участливо сказала Вера Алексеевна. — Только не надо особняком держаться. А то ты все «сам» да «сам». Ни с кем, порой, ни считаться, ни советоваться не хочешь.
Сбитнев недовольно засопел.
— Вот и вчера, — купаться пошел самовольно да еще и Коркина с собой сманил.
— Мы и не купались совсем. Просто я захотел лицо сполоснуть, — сразу ощетинился Сбитнев.
— А ведь Олег Шумейкин не пошел, хотя ему, наверное, тоже было жарко. Он ничего без разрешения не станет делать.
«Эх, не знаете вы еще Олега!» — хотел было сказать Сбитнев, но вместо этого насмешливо пробормотал:
— Поэтому он и Васю не стал спасать. — Сбитнев чуть не сказал, что, вдобавок, Коркин и упал-то по вине Шумейкина, но спохватился и промолчал.
— Вот за Коркина тебе еще раз спасибо. Здесь ты действовал правильно!
  
Переплетчик
 
Высокая лесистая гора защищает село Заветное от холодных северных ветров. У самой подошвы ее белеют два ряда одинаковых, как близнецы, домиков переселенцев. Ниже прячется в зелени садов старая деревня. А еще ниже и до самого города на берегу моря четкими рядами тянутся виноградники колхоза.
С одной стороны села — глубокое ущелье, по дну которого весело бежит маленькая, но быстрая речушка, с другой — начинается густой лес.
Было часов десять утра, когда Матвеев вышел на опушку леса и в полкилометре от нее увидел село. Неподалеку на проселочной дороге стояла старенькая, видавшая виды полуторка.
Матвеев огляделся по сторонам и пошел в заросли терна, окаймлявшие дорогу. С трудом продравшись сквозь колючие перепутавшиеся ветки, он остановился на маленькой полянке и снял с плеч тяжелую ношу. Сел, неторопливо смахнул с лица рукавом пот и развязал мешок; вынул из него затасканный клеенчатый портфель. Мешок завязал и спрятал под куст, тщательно прикрыв его сверху ветками.
Спустя несколько минут Матвеев остановился перед полуторкой, под которой лежал вверх лицом шофер.
— Что, браток, засел? — участливо спросил Матвеев.
Из-под машины выбрался паренек лет шестнадцати, с рыжей копной волос на голове и с конопатым, измазанным автолом лицом.
— Кардан шалит, — сказал паренек и вопросительно оглядел незнакомца.
— Фаэтон у тебя — что надо! — кивнул, смеясь, Матвеев на ободранную, всю в заплатах машину. — Закуривай! — протянул он пачку папирос.
— Это можно, — солидно проговорил шофер и грязными пальцами, осторожно, как стеклянную, взял папиросу. Он неумело прикурил и с первой же затяжкой до слез закашлялся.
 
— И давно ездишь на ней? — похлопал Матвеев по облезлому капоту машины.
— Два месяца как за рулем. Ее хотели в утиль списать, да я под свою ответственность взял, — сказал паренек подчеркнуто серьезно и с достоинством, которое совсем не вязалось с полудетским выражением его лица. — Председательша наша так и сказала: «Ладно уж: доламывай, Георгий Иванович!» — это, значит, я, Жорка. «Ты, говорит, спец по этой части». А я еще на ней пользу колхозу приношу. Правда, далеко от села нас не пускают, — любовно погладил Жорка выщербленный борт машины, — больше по внутреннему маршруту ходим: конюшня, огород, коровник.
Матвеев только понимающе кивал, потом прищурил глаз:
— А что? Ее еще на ноги можно бы поставить. Наверное, председатель денег жалеет.
— Да не председатель, а бухгалтер Рязанов. У-у-у, какая жила. Первый зажимщик финансов, — оживился Жорка. — На гайку и копейки не выпросишь. Подумайте только! Человек как человек: песни поет красиво, пляшет засмотришься, а стоит о кредите заикнуться — сразу задний ход дает!
Матвеев разочарованно свистнул:
— А я думал подработать у вас: журналы переплести, бухгалтерские документы… Переплетчик я. Выходит, не стоит и связываться?
— Да чего, попробуйте, — неуверенно протянул Жорка.
Он поднял с земли заводную ручку:
— Садитесь, подвезу!
С минуту Жорка усиленно крутил ручку. Машина вздрагивала, скрипела, но не заводилась.
— Я, пожалуй, пешком пойду, — улыбнулся Матвеев.
— Ладно. Я догоню вас, — смущенно ответил Жорка и еще энергичнее закрутил ручку.
Полуторка, наконец, чихнула и скрылась в клубах дыма. Матвеев оглянулся и увидел, что Жорка на четвереньках снова забирается под машину.
В комнате правления колхоза за столами сидели двое: у окна молодая белокурая женщина с темным родимым пятном на щеке что-то писала; в углу, под табличкой «счетовод» — тщедушный мужчина в старомодном пенсне на крупном лиловом носу ловко щелкал костяшками больших канцелярских счетов. Не поднимая от стола своей большой лысой головы, он испытующе скосил глаза на вошедшего Матвеева.
— Вам переплетчик нужен? — подошел к столу счетовода Матвеев и без приглашения сел на стул. — Я из города пришел.
— Из какой артели? — не меняя позы, спросил счетовод.
— «Картонажник».
— Как будем рассчитываться — перечислением или наличными?
— Лучше наличными. Работы много?
— Порядком, дня на три.
— Когда приступать?
— Пожалуй, завтра. Надо еще кое-что подготовить…
За спиной Матвеева открылась дверь с табличкой «председатель». В комнату вошла пожилая женщина. На кофте у нее были орден Боевого Красного Знамени и медаль партизана.
— Аполлон Никитич, сводка готова? — басовито спросила она.
— Готова, — подал счетовод исписанный листок. — Вот, тут переплетчика дня на два-три берем. Куда бы его на квартиру определить?
Председатель бросила взгляд на широкую спину Матвеева, который даже не повернулся к ней лицом.
— Да возьми к себе, Аполлон Никитич. У вас место есть. Или поговори с бухгалтером. Ему, холостяку, все веселее будет.
В коридоре затопали чьи-то быстрые мелкие шажки, дверь шумно распахнулась, и в комнату вбежала раскрасневшаяся, взволнованная Зинка. Как и накануне, при встрече с пионерами-туристами, светлые косички ее задорно торчали во все стороны.
— Где Леонид Захарович? — звонко и смело спросила она, увидев пустой стол бухгалтера.
— Зачем он тебе понадобился? — улыбнулась Елизавета Петровна.
— Нужен по очень-очень важному делу.
Елизавета Петровна вопросительно посмотрела на счетовода.
— В магазин побежал за папиросами. Сказал, что скоро будет, — ответил тот.
Зинка выскочила на улицу. Елизавета Петровна, усмехаясь, покачала ей вслед головой и скрылась в своем кабинете.