Записки империалиста (СИ)

В марте легион был переименован в Православную дружину, она пополнилась новыми бойцами. Им дали новую форму, оружие, стали лучше кормить и обеспечивать. Но, и учений и маневров тоже добавилось. В ходе них Радован и Ратко, показали отменную стрельбу. Ведь чем лучше стреляет хайдук, чем больше шансов у него попасть в кого хотел и уйти от погони. В сражении под Керчью Радован и Ратко, забрали жизни ещё шестерых турок. И их за это похвалили, обещали наградить. Как и сказал им харамбаши. Кроме этого им в добычу досталось два хороших французских штуцера. И после этого они окончательно перешли в стрелки.
И вот теперь молодые сербы снова были у Евпатории, только теперь уже в самом городе. В ходе штурма они ещё добавили работы Азраилу и горестных вестей в несколько турецких семей. Причём каждый. И сейчас они лежали на крышах соседних домов, в сшитых своими руками, скрывающих их от глаз врага накидках и терпеливо ждали, когда появится для их молодых глаз и ещё не остывших от желания мстить сердец, цель. Они другу другу как-то признались, в том, что произошло тот день иногда им снится. Они ждали цель, и она появилась, причём сразу несколько целей. Они привлекли его внимание блеснув на солнце бликом подзорной трубы. «Офицеры», — сразу подумал Радован. Были они правда далековато, но, ничего, стреляли бывшие хайдуки хорошо.
Радован осторожно вынул и начал смотреть в подзорную трубу. Её он купил у старого грека в Керчи. В конце боя и после него, никто не был особо против того, что он проверит карманы и ранцы убитых на предмет чего-либо полезного для себя. Так делали и остальные. Вот на это полезное в виде трёх серебряных монет у него и случилась слабенькая подзорная труба. Но, всё равно она стала им очень полезна. В неё он и разглядывал несколько турок, которые стояли на крыше скорее всего синагоги и один из которых был явно большим чином. До них было более пятисот шагов, но, он решил всё равно стрелять.
Условным звуком Радован привлёк внимание Ратко. Показал ему рукой на здание, турков, показал на плечи, изображая на них эполеты. И уточнил пальцами, что главная цель стоит третьим от него и дал знать ему, что он стреляет сразу после него. Ратко в ответ несколько раз кивнул. Прошло несколько ударов сердца, и прозвучал выстрел Радована, затем и Ратко.
Омер-паша, который в сопровождении своих и каких-то примкнувших к ним офицеров, с синагоги решил осмотреть положение дел для его корпуса. Дела были не очень. Русские вошли в город и сжимали кольцо окружения. «Атаковать в лоб они теперь не будут. Подтянут артиллерию и просто нас уничтожат. Может в пойти на прорыв? Куда? Везде русские! — думал он, не сказать, что в отчаянии, но, с большой тревогой и опять по-сербски. И вдруг почувствовал сильный удар в руку, сильную боль, услышал, свой крик или вокруг него. Увидел, как молодой неизвестный ему офицер загородил его и тут же дернулся как от удара, как его глаза расширились и он стал падать. Тут и сам турецкий фельдмаршал потерял сознание.
Пришёл в себя Омер-паша уже на борту турецкого корабля. Его командир выполнил договорённость. Поэтому некоторая часть казны корпуса станет его. Хотя пять его матросов заплатили за это своими жизнями, ещё семь получили ранения. Это сделала русская бомба и ракета. Но, как только баркас с Омер-пашой и его людьми, встал у борта. Вращение колёс парохода резко ускорилось. Пары были разведены для этого заранее. Всё, теперь можно было уходить. И как в подтверждение, что это очень верное решение, сразу два по-видимому небольших ядра ударили в борт. Русские начали простреливать бухту Евпатории теперь и с её обеих берегов, а не только со стороны города.
Ранение было тяжелое, пуля сумела перебить кость левого предплечья. Ему её показали. Он спросил, как обстоят дела с корпусом. Ему сообщили, что, город скорее всего будет сдан. А его, штаб решил эвакуировать, пока это было возможно. Французы и англичане тоже стали быстро покидать Евпаторию и грузиться на свои суда, чтоб побыстрее уйти в море. Русские своими пушками и ракетами сожгли французского «Генриха», зажгли английский корабль, хотя они пожар потушили. «Всё корпус теперь обречен. Но, в это раз даже если б я остался. Всё равно было бы поражение. В это раз, русские, очень хорошо подготовились», — подумал он с горечью, пытаясь себя оправдать. — Это даже хорошо, что меня ранили. Проще будет держать ответ за поражение и отбиваться от нападок». Вслух же Омер-паша сказал:
 
— Если есть возможность передать на берег. То пусть туда сообщат следующее. «Вы сражались как львы. Но, враг сильней. Приказываю сдаться. Вы мне нужны живыми». От моего имени обещайте морякам, золото, чины, поддержку семьи, всё, что угодно, но, мой приказ должны узнать на берегу». Один из офицеров тут же вышел из каюты. А Омер-паша спросил:
— Кто тот молодой офицер, который как я понял спас меня от второй пули.
— Это был мülazımı sani[15] Осман Нури. Из кавалерии, — ответил адъютант.
— Был? Он убит? Жаль.
— Нет. Он жив. Хоть и тяжело ранен.
— Хорошо. Позже я с ним познакомлюсь.
Вскоре на ходу с парохода был спущен баркас и матросы сразу налегли на вёсла, и он пошёл к берегу, через бухту где громадным костром, горел и взрывался французский корабль. Английское, французское и турецкое судна спешно разводили пары и спустили шлюпки, чтоб начать буксировать себя, и начать наконец-то выходить из-под только усилившегося обстрела бухты русской артиллерией. От берега к ними и другим судам шли лодки набитые битком. Они видя быстро идущий баркас К берегу, смотрели на тех кто в нём находился как на безумцев. Но, эти люди были свидетельством того, что во флоте и армии Османской империи ещё не перевелись люди готовые пожертвовать собой во имя долга.
Мехме́т Искенде́р Паша́ прибывал в расстройстве чувств, точнее в состоянии бешеной ярости. Его оставили! Нет, его снова предали! Как в 1844 году. «O kurwa!!! Рsia кrew!!!» Уже не сдерживая ругался на своём родном, польском, поскольку был, Анто́нием Или́ньским. «Что мне теперь подыхать среди этих сраных турок!», — это он уже кричал про себя. В русский плен активный участник восстания 1830 года не хотел. За эти годы между восстание против России и участия в войне против неё. Он прошёл славный и нелёгкий путь.
После восстания принимал активное участие в деятельности консервативного крыла польской эмиграции, возглавлявшего Адамом Чарторыйским. В 1833 году принял участие в неудачной попытке Юзефа Бема сформировать польский легион для участия в свержении режима в Португалии. Участвовал в осаде Герата в 1836 году в войске персидского Мохаммед-шаха, затем отправился в Алжир и в рядах французов в их Иностранном легионе сражался с Абдель-Кадером. С таким уже солидным послужным списком он решил искать службы у турков, которые охотно брали к себе на службу европейцев. Султан Абду́л-Меджи́д I продолжал Танзимат начатый его отцом, особое внимание было уделено как всегда армии.
Но, в 1844 году Илиньского арестовали в Константинополе по просьбе России по обвинению в сотрудничестве с Михаилом Чайковским, в это время формировавшим очередной легион для защиты польской идеи. Чтобы избежать суда, он был вынужден отказаться о истинной веры и согласился принять ислам под именем Мехмет Искендер. После принятия ислама был немедленно освобождён и принят в турецкую армию майором под именем Искандер-Бег. В 1848–1849 годах снова был помощником Юзефа Бема, на этот раз во время революции в Венгрии. Где снова сражался с русскими в рядах венгерской армии. После Венгрии служил в Румелии под началом Омера Лютфи-Паши.
 
После начала Крымской войны в 1853 году Искандер-Бегу были поручены организация и обучение отрядов башибузуков вдоль Дуная. И он сумел обуздать этих малопригодных для правильной войны головорезов. И на следующий год он провёл несколько успешных действий против русской армии, за что был повышен в звании, а в начале 1855 года переведён в Евпаторию, вновь под командование Омер-паши, где ему было поручено командование кавалерийским отрядом. Его отряд сыграл решающую роль в отражении штурма Евпатории русскими войсками, за что Илиньский получил титул паши, соответствующий генералу. И вот теперь после всего этого, его ожидал скорее всего русский плен.