Коммуналка 2. Близкие люди

Она надела новое пальто, и ботинки тоже. А Калерия принесла пуховой платок, набросила на плечи:
– Шерстяной, – сказала, не уточняя, чья именно шерсть на него пошла. – А то примораживать начало.
И дива в кои-то веки не стала спорить, но лишь перекинула длинные хвосты платка через шею, чтобы завязать на спине. Она была мрачна и сосредоточена, собрана, словно и вправду отправлялась если не на каторгу, то на войну. И Святослав не решился сказать что-либо, опасаясь нарушить то хрупкое равновесие разума, в котором дива пребывала.
Уже в коридоре они столкнулись с Антониной, какой-то растерянной, взбудораженной и выглядевшей иначе, нежели обычно. В другой раз Святослав всенепременно попытался бы понять, в чем именно случилась перемена и что послужило причиной ее.
В другой раз.
Неожиданно ледяной ветер куснул за щеки. И Святослав, повернувшись к диве, поправил платок.
– Ртом не дыши, – сказал он. – Не хватало, чтобы ты простыла.
– Дивы не болеют.
– Может, дивы и не болеют, а мне не хватало, чтобы ты простыла.
Она фыркнула.
А и в самом деле, если простынет, что с нею делать-то?
– Далеко? – спросила Астра, глянув отчего-то на небо. Луна висела круглая, самая что ни на есть ведьминская, с блеклым щербатым краем.
– Да нет. Сейчас машина подойти должна.
Машина была.
Пусть и не генеральская, но тоже неплохо. Салон успел нагреться, пахло внутри кожей, табаком и одеколоном «Хвойный», причем последним – особенно сильно.
– Снег будет, – нейтрально произнес водитель. Если ему и было любопытно, то виду он не подал. – Рано в этом году…
– Рано, – согласился Святослав.
И больше до самой конторы не было произнесено ни слова.
Особое отделение комиссариата внутренних дел располагалось на окраине города, на той, что почти-то и не пострадала от бомбежек, сохранивши не только дома, но и старые липы. Высоченные, разлапистые деревья в упрямстве своем еще держали листву, и примороженная, покрытая белесым налетом изморози, та серебрилась в лунном свете.
Контора занимала старый особняк, построенный непривычно, уголком. Окна его выходили на дорогу, что с одной, что с другой стороны, и в перекрестье этих самых дорог поднимался к небесам обгорелый столб, который давно следовало бы выкопать, но то ли руки не доходили, то ли по иной какой причине, однако столб не трогали. За прошедшие годы гарь успела смыться, слезла потеками, а сам столб слегка накренился. Он был стар, как и особняк, и ограда, отделявшая место это от людского жилья. Во внутреннем дворе, на месте конюшен появились гаражи, жизнь в которых кипела и ночью.
Кто-то спорил.
Ругался.
Пахло керосином и соляркой, и вовсе железом. Что-то гремело и позвякивало.
Астра стояла, вцепившись в руку, озираясь, готовая немедля отступить. И возникло желание позволить ей уйти, отправить домой с водителем, благо, машину пока не сдал.
– Нам туда, – Святослав указал на здание, которое в сумерках гляделось вполне себе зловещим. Темные окна, темные стены.
– Вниз?
– Наверх.
Она кивнула.
– Внизу подвалы есть, это да.
Астра глянула искоса.
– И я знаю, что про эти подвалы говорят.
Во взгляде появилась нервозная настороженность.
– Про все подвалы… в таких домах говорят. Даже когда подвалов нет. И да, порой говорят правду.
Ноздри ее дрогнули.
– Я не знаю, что было здесь… и было ли.
…ложь.
Было.
Наверняка.
И есть архивы. Есть списки. Постановления. И отчеты. Приговор приведен… перечень конфискованного имущества, как в том городке, в котором Святославу пришлось задержаться. Ценное вывезли, а кому нужна старая обувь или вот веревки? Мешки, ремни… все это хранилось, и местные старались к кладовке не подходить лишний раз.
Тянуло оттуда.
Да.
Затем его и позвали, чтобы проверил, тянет оно и вправду или лишь мерещится.
…из полугнилой рухляди разложили после костер, но то ли отсырела она, то ли по какой иной причине, но куча долго не занималась, чем породила новую волну слухов.
Проклятье.
– Прошлого не изменить, – Святослав сказал это не диве, которая ничего не спрашивала. Себе. – А сейчас… сейчас никого не расстреливают только на основании доносов.
 
– А на каком расстреливают? – она вцепилась в оговорку. – Ты… расстреливал?
– И приговаривал.
Врать дивам бесполезно. Но хотелось.
Отчаянно хотелось.
Только ложь все бы испортила.
Со внутреннего дворика дорожка уводила под навес, тут же и дверь имелась, современная, поставленная, может, всего пару лет как. А снег пошел, белый, легкий, этакою крупой, что кружится и тает, не долетая до земли.
– В сорок шестом… меня отправляли расследовать, когда… имелись сомнения, – сейчас Святослав, пожалуй, закурил бы. – Мне и на войне случалось… убивать тоже. И допрашивать. И порой выламывать… как-то попался асверский офицер. Удача. Только говорить он не хотел… потом уже хотел, но ему не поверили. Пришлось… давить.
Святослава перекорежило от тех воспоминаний, и вяло подумалось, что в разуме его скопилось изрядное количество дряни, которая рано или поздно, но сведет его с ума.
За дело.
– Но война – это другое. Там все… не знаю, понятнее, что ли? А тут… сорок шестой… уже не война. И люди домой возвращаются. Ищут… многие потерялись. Ковен… то, что от него осталось, тогда обязал помогать в поисках. Но большей частью ведьмы только и могли, что сказать, живой человек или нет, или вот приблизительно направление дать… да и мало их. Вот.
Слушает.
Молчит.
Смотрит не на Святослава, но на снег, который танцует, завораживая этим вот танцем. И хочется как когда-то набрать полные горсти его, вытереть лицо, чтобы до боли, дочиста, сдирая колючей коркой наста шкуру. Только так наступало облегчение, хотя и недолгое.
– Я тоже помогал. Все помогали. Вот… но это ведьмы. А я… в тылу тоже многое происходило. Подвиги случались. И наоборот… меня послали по запросу… письмо… подполковник Анищенко вернулся и обнаружил, что семью его эвакуировали в тыл. Но жена погибла, а дети попали в детский дом… и умерли там. Трое.
Он протянул ладонь, зная, что снега не наберет.
– Он съездил… ознакомился, так сказать… и составил доклад, что дело не в тяжелых условиях, что… условия неплохие как раз-то, но смертность высокая. Особенно среди одаренных. Его были одаренными. Меня отправили проверить.
– И ты проверил? – ее голос нарочито спокоен.
Холоден.
А ведь получается, что теперь ее очередь судить. И вряд ли стоит ждать беспристрастности. Вот же… странное ощущение, когда сам не знаешь, есть ли за тобой вина.
– Проверил. Сложно… отправили комиссию. И меня при ней. Водителем… так часто делают. Такие как я пугают людей, заставляют закрываться… любой в той или иной степени способен закрыться. Да, я взломаю, что обычного человека, что мага. И амулеты не помогут. Большая их часть. Но зачем? Я предпочитаю смотреть со стороны.
– Как сейчас?
– Сейчас я уже далеко не со стороны, – снежинка все-таки коснулась ладони, осторожно, так, что Святослав почти и не ощутил этого вот прикосновения. – Сейчас я… внутри. А тогда… внешне все было красиво. Их эвакуировали глубоко в тыл. Даже бомбы не долетали. Поставили на обеспечение. Снабжали по документам неплохо. А что дети болели, так везде болеют. Докторов не было, да что там докторов, там и ведьмы более-менее толковой не было… пропала на местных болотах.
– Ее убили?
– Да.
– Чтобы молчала? – уточнила дива.
– Да. Не о том, что детей обкрадывают. То есть, не только о том… красть там особо нечего было, пусть обеспечение и полагалось, но на самом деле весьма скудное. Почти все уходило на фронт, а что оставалось, то получали рабочие. Рабочие нужны были фронту.
– А дети?
– А дети… дети пытались прокормить себя сами. Он потом говорил, что продавал немногих, чтобы спасти остальных.
– Продавал? – в темноте не видно, какого цвета глаза дивы, оттого и кажутся они черными, что уголь.