Кровавый евромайдан — преступление века
Рассуждая о геополитике в связи с Украиной, я не могу не коснуться еще одного аспекта. К сожалению, так называемой украинской элите чуждо геополитическое мышление. Они не представляют себе все то, о чем мы говорим. То есть они просто не считают геополитику частью своей конкретной, практической жизни. Я бы даже так сказал: они программно ее игнорируют, потому что сиюминутные цели им понятны и близки, а геополитика кажется чем-то почти глупым, поскольку в их понимании на их конкретные бизнесы, на получение доходов какая-то там Америка, Европа и Россия не имеют влияния.
Это странный феномен, с которым я немало лет сталкиваюсь — и много об этом размышляю. Когда олигарх Фирташ вдруг оказывается арестованным в Австрии, он только тогда начинает задумываться, а какие, собственно, силы влияют на его жизнь и на его будущее.
Здесь нужно прямо и с горечью сказать, что на Украине не сформировалось поколение политиков, лидеров, элиты в целом, способных играть на таком уровне и в таком масштабе, к которому обязывает само существование огромного государства.
И поскольку геополитического мышления на уровне элиты на Украине нет, то получается, что можно привести пару человек, посадить их в какие-то репрессивные институты, сделать их министрами внутренних дел, руководителями органов госбезопасности — и все станет управляемым извне.
В этом самая большая сложность сегодняшней ситуации на Украине. Та геополитика, о которой я сейчас говорю, доступна, может быть, любому таксисту в Москве, или в Варшаве, или в Берлине, но оказывается абсолютно чуждой и ненужной основным игрокам на украинском поле.
Есть такое русское слово — «мелкотравчатый». Вот эта «мелкотравчатость» украинского олигархата есть главное препятствие к тому, чтобы ситуация на Украине каким-то образом сегодня решалась.
ГЛАВА 8. Россия недооценила опасность украинского национализма
Сергей Хелемендик:
Существует неисчерпаемая тема — какие ошибки России привели к катастрофе на Украине? Что можно было делать по-другому? Это не совсем сослагательное наклонение в истории — что бы ни случилось, Россия и Украина будут жить и дальше рядом, вместе, связанные общей судьбой. Но есть ошибки прошлого, последствия которых определяют настоящее, и их можно исправлять, а можно повторять и усугублять.
Виталий Захарченко:
Я не совсем согласен со словом «ошибки». Было то, что было. В этом была своя историческая логика, которую мы еще не поняли или поняли не совсем. Скорее всего, потому что это было буквально вчера, мы еще слишком близко.
Хотя… Понимаем ли мы сегодня революцию 1917 года, это тоже большой вопрос.
Сергей Хелемендик:
Пусть это будут не ошибки, а поражения России. По крайней мере в понимании того, что политика России на Украине была катастрофически неуспешной, сегодня едины буквально все. И что особенно «радует» — даже те, кто эту политику вел и за нее отвечал конкретно.
Виталий Захарченко:
Развитие того, что вы называете украинской катастрофой, началось не вчера и даже не десять лет назад, я думаю, что ошибки или поражения России, назовите это как угодно, были прежде всего результатом слабости России в то время. Слабости, которой многие мировые игроки успешно воспользовались.
Сергей Хелемендик:
А может быть, все-таки главным поражением и началом катастрофы стал расход трех ветвей единого огромного и великого народа, ставший на самом деле неожиданностью? Я не имею в виду формальную сторону распада СССР — да, союзное государство сознательно развалил Ельцин, — но ведь после развала шли годы, и никто не думал, что мы действительно расходимся до такой степени, что в Киеве будут объявлять Москве войну.
Виталий Захарченко:
Да, это была катастрофа, но поначалу ее как катастрофу никто не воспринимал. Ждали чего-то нового, хорошего, самостоятельности, каких-то возможностей. Бандитской приватизации и обнищания народа поначалу никто не ждал, думаю, и в России тоже.
Ждали перемен к лучшему. И между прочим, некоторые этого хорошего действительно дождались.
Я убежден, что внутри великой геополитической катастрофы распада СССР была почти такая же большая катастрофа расхода русских, украинцев и белорусов. И это был уже не волюнтаристский распад, это был реальный раскол, который занял много лет, который происходил в умах и душах людей.
Новые элиты Украины получили вдруг невиданную власть, о которой в советские времена не могли и мечтать даже в самом сладком сне. И эта власть им понравилась, очень понравилась, они привлекли на свою сторону значительную часть народа именно с этой идеей: нам будет лучше, свободнее, богаче отдельно от России.
Могу даже допустить, что они в это искренне верили, потому что им на самом деле стало и лучше, и свободнее, и намного богаче.
Но я вернусь к сути вашего вопроса — что, собственно, Россия делала не так, как могла бы сделать, в чем не использовала возможности, которые были? А они были — и были на самом деле огромные.
Я попробую посмотреть сейчас на всю постсоветскую историю Украины как на целое, как бы сверху. Думаю, было глубинное непонимание перемен на Украине. Все вроде бы всё видели, изучали даже, все со всеми общались, но, как окончательно выяснилось с началом так называемой «оранжевой революции», видеть видели, но не понимали. Вернее, понимали неправильно. Я бы не сказал даже, что понимали как-то поверхностно, — нет, понимали глубоко неправильно, неадекватно.
Сергей Хелемендик:
Вы говорите сейчас о глубинном непонимании лидеров России?
Виталий Захарченко:
Не только лидеров. И даже не столько лидеров, а всей верхушки, или, как говорят, всего политического класса. Когда нужно было решать чеченскую войну, когда в Москве захватывали заложников на Дубровке, руководству России все равно кто-то что-то сообщал об Украине. Давал оценки, строил стратегии. Но это не было на первом месте и даже не на втором. Существовали другие приоритеты, и Украины в их числе не было.
Или, скажем по-другому, России было очень долго не до Украины: вот она есть, вот она рядом, бизнес идет, политики сотрудничают. И я думаю, руководству докладывали, что все хорошо, все замечательно. «Да ведь они наши, да ведь они братья, да ведь у них все как у нас, да куда они от нас денутся, экономически это неразрывно, без России им никуда».
Такое понимание преобладало долго, и не только в силу инерции. Это все правда и сейчас, но происходили перемены, несмотря на все это, которые русская политика не то чтобы не заметила, а скорее неправильно оценила. Точнее, недооценила. Вот эта недооценка происходящего была фатальной ошибкой, если мы все-таки используем это слово.
И я хочу отдельно подчеркнуть — непонимание и недооценка были не только в России, но и на Украине: часть украинского политикума, оппозиционная к «оранжевой» власти, или, если хотите, пророссийски настроенная, этого тоже недопоняла.
Сергей Хелемендик:
Что именно недооценили? Исходя из ваших слов, получается, что прежде всего переоценили значение всего того общего, что связывало, связывает и будет связывать десятки миллионов людей, живущих на Украине, и десятки миллионов россиян.
Виталий Захарченко:
Недооценили интенсивность и глубину перемен в украинском обществе. Недооценили то, что эти перемены хотя и были похожи на перемены в России, но все же были другими. Всем казалось, и я боюсь, многим еще и сегодня кажется, что все происходило как бы под копирку. А это не так.
Если называть главное — недооценили опасность украинского национализма и тем более угрозу его перерастания в украинский фашизм. Эта недооценка случилась и на Украине, и в России, и именно она породила поток неадекватных реакций и плохих решений или, хуже того, в нужный момент решений просто не было. Переворот на майдане был лишь кульминацией этой недооценки.
Я просто перечислю: недооценены были возможности Запада и конкретно США влиять и формировать общественное сознание на Украине, особенно сознание молодежи. Недооценили роль тоталитарных сект, которые разрослись на Украине, как раковая опухоль, и с ними предстоит еще мучиться многие годы, если не десятилетия. Фатально не поняли работу иностранных спецслужб, уровень их проникновения в государственные, особенно силовые, структуры. И вообще не осознали, что майдан могут перевести в фазу вооруженного переворота с помощью вооруженного вмешательства извне, что могут появиться снайперы и превратить «мирный», как они говорили, киевский майдан в кровавую бойню. Ко всему этому не готовились.