Колыбельная для вампиров - 2

— А что я? — снова со странной обречённостью в голосе сказала девушка. — Для меня почти ничего не изменилось. Я всегда любила тебя, и буду любить, — не дав ему задуматься над смыслом странной фразы, она вскочила на ноги и ласково спросила: — Я люблю кофе, а ты что будешь? Может, приготовить тебе чай? Тогда скажи, какой именно.
— Если ты будешь кофе, значит, я тоже буду его пить, — Михаэль счастливо улыбнулся. — Ведь я хочу знать всё, что ты любишь и всё что ты ненавидишь…
Но Эльжбета снова его удивила. Резко развернувшись, она с гневной гримасой прошипела:
— Только узнаю, что ты суёшь свой нос, куда не нужно … — спохватившись, что говорит лишнее, девушка умолкла и уже гораздо спокойней добавила: — Извини, кажется, я несу всякие глупости. Я всего лишь хотела сказать, что ненавижу, когда вмешиваются в мою личную жизнь.
— Хорошо, Эльжи! Извини, я не хотел тебя расстроить, — сокрушённо произнёс Михаэль, удивлённый бешеной реакцией на своё безобидное высказывание.
— Тебе не за что извиняться, это я немного погорячилась.
Мгновенно успокоившаяся девушка сбросила с себя простыню и убежала из спальни. Вскоре она вернулась с подносом, на котором дымился кофейник, и горкой высилась свежая выпечка.
Неприятный инцидент ушёл в прошлое, и Михаэль снова был счастлив. Эльжбета всячески старалась ему угодить и упреждала каждое его желание ещё до того, как он успевал открыть рот. Если бы не эта непонятная вспышки гнева, он вообще был бы на седьмом небе от счастья. Правда, его смущало ещё одно обстоятельство. Воспитанный родителями в строгом католическом духе, Михаэль чувствовал себя крайне неловко, глядя на то, с каким спокойствием девушка расхаживает в обнажённом виде. Несколько раз он порывался сказать, чтобы она что-нибудь на себя накинула, но побоялся неадекватной реакции на свои слова. К тому же не сказать, что ему не нравилось, то что видели его глаза. И ещё кое-что отложилось в его памяти. В эту приснопамятную встречу Эльжбета ни разу не назвала его по имени.
Михаэлю страшно не хотелось покидать девушку, но в те времена на базе было неспокойно. Не так давно у него появилась замечательная лаборатория, и он боялся, что подонки в его отсутствие разгромят уникальное оборудование, которое он получил от неизвестного благодетеля. «Давно пора взять под контроль всю базу, а не только территорию, прилегающую к лаборатории. Тогда ни одна сволочь больше не посмеет угрожать мне расправой и отвлекать от Эльжи», — сердито подумал он, то и дело оглядываясь на дом, где оставил своё сердце.
***
Оставшись одна, Эльжбета упала на кровать. Её плечи вздрагивали, но было не ясно, плачет она или смеётся. Когда приступ прошёл, и она села, на её лице было торжествующее выражение.
— Спасибо, райделин Никотан, за такой бесценный подарок. Одного не понимаю, почему ты оставил папочку без присмотра. Это очень опрометчиво с твоей стороны. Как бы то ни было, я не настолько беспечна и своего не упущу.
Неожиданно она насторожилась. Окинув спальню острым взглядом, Эльжбета заметила горничную, притаившуюся у дверки распахнутого шкафа.
— Николь, почему ты здесь? Я не люблю, когда слуги день и ночь болтаются под ногами, — резко сказала она.
Горничная вышла из угла, в котором пряталась и с деланным простодушием воззрилась на недовольную хозяйку.
— Простите, мадемуазель, но я не успела справиться с делами. Пришлось задержаться до утра.
— Плохо. Ты должна была уйти ещё вечером.
Вместо ответа Николь с независимым видом дёрнула плечом. По виду это была довольно молодая женщина со светлыми кудряшками на голове. Внешне она походила на глупенькую овечку и таковой являлась по умственному развитию, но, наученная нелёгкой жизнью, она была изворотливой и наглой, как все выходцы из трущоб. Проработав чуть больше недели на новом месте, недалёкая горничная была уверена, что имеет дело с обычной дамой полусвета. К тому же выяснилось, что хозяйка слишком требовательна и ленивая Николь пришла к выводу, что за такое место не стоит держаться. Когда что-то приходилось ей не по нраву, она легко меняла хозяев, подсовывая им поддельные рекомендации. За небольшую мзду их рисовал один её ушлый знакомец.
 
Эльжбета недобро прищурила глаза, и горничная взялась имитировать бурную деятельность. Схватив тряпку, она стала протирать ею туалетный столик. При этом она бесцеремонно вертела в руках ценные вещицы, и нагло принюхивалась к дорогим духам. Горничная прекрасно видела, что хозяйка злится, но терзаемая завистью к её красоте и богатству, решила, что раз они одного поля ягоды, то с ней не стоит особо церемониться.
«Шлюха, она и есть шлюха, хоть во дворце, хоть в лачуге», — насмешливо подумала Николь. — Гляди, какая бессовестная девка! Сидит в чём мать родила, и ни капли смущения на физиономии, а уж сколько гонору! И чем гордится? Подумаешь, рожа красивая, а так-то смотреть не на что, одни кости. И что только мужчины в ней находят? А уж стелются так, будто перед ними сама английская королева…»
— Зря шикуете, покупая такое дорогое шмотьё, — с осуждением в голосе проговорила горничная. — Случись чёрный день и вам за него дырявого сантима не дадут. На вашем месте я бы больше откладывала на чёрный день. Ведь красота не вечна. Или того хуже, вдруг внезапно залетите. Кому тогда вы с животом будете нужны? Придётся ждать, пока не разродитесь, а это всё деньги и немалые. Да что там! Сплошной разор и на докторов, и на младенца. А потом и приюту нужно что-то дать. Так просто младенца никто не возьмёт, а бросать его на улице всё же нельзя, как-то это не по-божески.
Деловито поучая юную хозяйку, горничная не обращала внимания, что та смотрит на неё с таким видом будто видит мерзкое насекомое.
— О, боги, что за невезение! Как же тяжело найти приличную рабыню. Уже третья за месяц, — с нешуточным расстройством проговорила Эльбета. — Выходит, зря я погорячилась с Адой. Ведь она сумела продержаться почти год.
— Я вам не рабыня, а свободная женщина, — возмутилась беспардонная горничная. — Откуда у вас такие крепостнические замашки? Во Франции с 1848 года отменено рабство.
Опасаясь остаться без жалованья перед увольнением, Николь всё же попридержала язычок. Она вооружилась расческой и вопросительно посмотрела на хозяйку.
— Мадемуазель, я могу вам помочь с причёской?
— Приступай, — разрешила Эльжбета и с изяществом опустилась на банкетку, стоящую у огромного зеркала в необычной стеклянной раме, украшенной растительным орнаментом.
— Ах, какой у вас сегодня был красивый молодой человек и такой горячий! — с дерзкой развязностью воскликнула горничная и в немом восхищении закатила глаза. — Zut![1] Даже завидно! Мой Жан больше двух раз за ночь не выдерживает. Ваш новый покровитель, наверное, из евреев? Чересчур он на ангела похож, какими их на картинах рисуют. Эх, жаль, что он не француз! Знаете, мадемуазель, соотечественники как-то больше мне нравятся. Поверьте, с ними гораздо проще договориться. Хоть французы и не так богаты, как нувориши из сионского племени, но они гораздо щедрее в оплате услуг, — с намеком проговорила Николь и, нахально прищурившись, покровительственно добавила: — Не бойтесь, мадемуазель, если вы хотите разом сохранить обоих, то я ничего не скажу тому солидному господину, который бывает у вас по четвергам. Конечно, если вы слегка прибавите жалованье.
Болтая, Николь не забывала о деле, и её пальцы проворно порхали над головой хозяйки, на удивление ловко укладывая чёрные блестящие волосы в красивую причёску.
— Подай пеньюар, — сдержанно произнесла Эльжбета и, одевшись, повернулась к наглой горничной. — Ничтожная тварь! Разве я разрешала тебе говорить? Так почему же ты не держишь свой поганый рот на замке?
В Николь взыграло ретивое. Покраснев от злости, она уперла руки в боки и визгливо выкрикнула:
— Оля-ля! Нечего строить из себя принцессу! Не забывай, что на деле ты такая же…
Вдруг горничная схватилась за горло и выпучила глаза. Со стороны это выглядело так, будто она подавилась невысказанным неприличным словом. Время шло, а странный приступ всё не проходил. Николь, раздирая себе горло ногтями, с натужными хрипами покатилась по полу, и её обычно бледное личико приобрело синюшный оттенок.