Чекисты Рассказывают...
— Хальт! Хенде хох! Файер! — испуганно заорали немцы, заметив посторонних.
Оглушительно зазвучали выстрелы. Пули просвистели над головами Сосульникова и Рыжова, прижавшихся к земле.
— Коля, прикрой! — крикнул Сосульников.
Рыжов откатился подальше от рельса, открыл огонь. Немцы упали, Сосульников, ломая ногти о щебенку, быстро засыпал яму с миной, отполз к краю насыпи и тоже включился в перестрелку.
На шум стрельбы бежали охранники с других участков, стреляя на ходу. Минут десять длилась неравная схватка двух партизан с десятками охранников. Сосульников и Рыжов переползали с места на место. Дав одну-две короткие очереди, меняли позицию. Маневры партизан дезориентировали гитлеровцев: им было трудно определить, сколько человек ведут бой, и они наугад обрушивали огонь то в одну, то в другую сторону. Ночь надежно скрывала партизан, и пули фашистов пока миновали их.
Старший группы минеров — Андрей Сосульников — не торопился выходить из боя, ждал, пока под шум стрельбы установят мины на других участках и уйдут. Наконец он условно свистнул. Рыжов отозвался. Сосульников прекратил огонь, скатился с насыпи и быстро пополз прочь от железной дорога. Он отполз метров на двести, встал на ноги. С минуту он прислушивался. Не заметив ничего подозрительного, лег и свистнул, подражая голосу болотной птицы. Это означало: «Все ко мне!»
К Сосульникову подходили минеры. В лесу было тихо, а от железной дороги доносился треск очередей немецких автоматов, гулкие выстрелы винтовок, взрывы гранат. Видимо, немцы все еще не разобрались, с кем ведут бой.
— Все пришли? — спросил Сосульников.
Ребята зашевелились, оглядывая друг друга.
— Кого-то еще нет. Кажется, Рыжова, — сказал Саша Назаров, высокий восемнадцатилетний паренек.
Сосульников встал, подошел к каждому и заглянул в лицо.
Назаров был прав: не было Николая Рыжова. Андрей помнил, что от мины они расползлись в разные стороны. Рыжов ответил на его условный свист. Но куда потом он делся, Андрей не уследил.
— Ребята, надо вернуться и узнать, что с ним, — сказал Сосульников.
Иван Домашнев, Георгий Иванов и Василий Широков вернулись к тому месту, где вспыхнула перестрелка Сосульникова и Рыжова с охраной дороги, и тщательно осмотрели каждую ямку, обшарили каждый куст. Сосульников и Саша Назаров со снайперской винтовкой подползли поближе к железнодорожной насыпи, залегли, готовясь огнем прикрыть товарищей.
Николая Рыжова нашли метрах в пятидесяти от железной дороги. Он полз к месту сбора, держа в зубах ремень автомата.
— Пить! — чуть слышно попросил Рыжов, как только увидел товарищей.
Он истекал кровью. Ребята подняли его и перенесли в безопасное место. Перевязали, положили на плащ-палатку и двинулись к лесу. Не было слышно ни шуток, ни смеха, только предупреждения о неровностях пути да стоны раненого, когда носильщики оступались.
— Смотрите, ребята… Смотрите. Идет! — вдруг крикнул Георгий Иванов.
— Стой! — приказал Сосульников. — Опустите носилки.
Вдали волчьим глазом светился фонарь. Быстро нарастал гул приближающегося поезда. Длинная нечеткая тень двигалась на фоне неба. Немецкие охранники усилили огонь. Партизаны не спускали глаз с состава. Сосульников прильнул к биноклю. Ему хорошо было видно; что-то огромное горбилось на платформах, в небо уставились стволы орудий, а у счетверенных зенитных пулеметов застыли солдаты.
— A-а, гады! — ликующе закричал Андрей. — Вот почему они так усердствуют! Видать, специально ждали этот эшелон! Хорошо!
Ребята заговорили. Кто-то нервно засмеялся и нетерпеливо крикнул:
— Ну?!
— Андрей, чего же он?! Неужели отказ?
Сосульников и сам уже дрожал от напряжения. Нетерпеливо кусая губы, ответил:
— Нет. Отказа не может быть! На той колее мы с Николаем закладывали. Сам маскировал. Все сделали на мгновенный взрыв.
Молния, блеснувшая из-под колес, ослепила партизан. Дрогнула земля. Перекатистое эхо побежало над лесом. Было слышно, как трещали налезавшие друг на друга вагоны. Громко и противно скрежетало железо. Шипел пар, вырывавшийся из поврежденного котла паровоза, который свалился под откос и увлек за собой многие вагоны. Вдруг снова что-то ярко вспыхнуло. Глухой взрыв швырнул в небо багровое клубящееся пламя.
Буйная радость охватила партизан. Им даже стало теплее, и усталость, валившая с ног, исчезла.
Но радость сразу прошла, когда они услышали стоны Николая. Да, слишком дорогой ценой достался им этот вражеский эшелон.
Из двух жердей и плащ-палатки соорудили носилки, уложили на них раненого и тронулись к лагерю отряда.
Когда были уже далеко от места диверсии, до них донесся грохот мощного взрыва.
— Не наша ли рванула? — спросил Саша Назаров.
Может быть, действительно взорвалась вторая мина на
параллельной колее железной дороги, а возможно — боеприпасы.
— Может, и наша, — как-то безучастно отозвался Андрей и добавил: — Давайте-ка, ребята, побыстрее, а то Николай кровью изойдет.
Утром 14 мая 1942 года в радиограмме в Москву радист Валя Ковров передал: «12 мая в бою с охраной дороги у Рыжова осколками гранаты сильно повреждена промежность, задеты тазовые кости, три пулевых ранения. Ему необходима серьезная операция. Просим разрешения увеличить группу курьеров. Они доставят то, о чем мы сообщалм предыдущей шифровкой, и эвакуируют раненого через линию фронта».
К этому времени мы уже потеряли в боях коммуниста Владимира Крылова, комсомольцев Владимира Кунина и Михаила Лобова. 10 апреля при минировании железной дороги погиб чемпион Москвы по штыковому бою Сергей Корнилов. Было много раненых и больных. Но такого тяжелого ранения, как у Николая Рыжова, еще не случалось. Для его спасения требовалась серьезная операция. Наш двадцатидвухлетний лекарь, военфельдшер Александр Вергун, помочь ему не мог: у него не было ни опыта, ни инструментов. Нужно было вынести раненого за линию фронта, которая находилась от нас в ста сорока — ста пятидесяти километрах.
Мы не сомневались, что командование разрешит нам вынести тяжело раненного партизана на Большую землю. Поэтому, не дожидаясь ответа из Москвы, группу курьеров увеличили с двух до шести человек. В нее вошли Павел Маркин, Виктор Правдин, Алексей Андреев, Сергей Щербаков, Иван Головенков. Возглавил группу двадцатитрехлетний заместитель командира отряда младший лейтенант Борис Лаврентьевич Галушкин. Выбор пал на Бориса Галушкина не случайно. Война застала его студентом последнего курса Московского института физической культуры, где он одновременно руководил комитетом комсомола. 29 июня 1941 года по первому призыву ЦК ВКП(б) Галушкин добровольно ушел в Красную Армию. Комсоргом первого московского добровольческого коммунистического полка Борис Галушкин три месяца сражался на Ленинградском фронте.
Не жалея жизни, бились с оккупантами посланцы Москвы, отстаивая город Ленина: каждый метр вынужденно оставленной родной земли был полит их кровью.
Все короче становились дни и длиннее ночи. Все ожесточеннее были бои, и все меньше оставалось людей в подразделениях добровольческого полка. Москвичи стояли упорно и сражались насмерть. За мужество и личный героизм, проявленные под стенами Ленинграда, Борис Галушкин был награжден орденом Красного Знамени. '
Под Ленинградом Галушкин был ранен, по из строя не ушел. Однажды ему пришлось вести бой на болоте. Восемь часов Галушкин и его бойцы не выходили из ледяной воды, сдерживая противника. Они устояли, но Галушкин простудился, сильно заболел. Его эвакуировали из Ленинграда. Последствия ранения и простуды привели к тяжелой болезни.
… В Москву Галушкин возвратился, когда фашисты были почти под стенами столицы.
В институте Борис узнал, что большая часть ребят, с которыми он учился, находятся в разведывательном отряде.
— Послушай, младший лейтенант, с туберкулезом шутить нельзя, — сказал ему подполковник, к которому обратился Галушкин с просьбой о зачислении в отряд разведчиков.
— Товарищ подполковник, я прошу… Немцы под Москвой, а мне в тыл? Да лучше…