Кухонный бог и его жена

— Это она помогла мне уйти от мужа, — сказала Пинат.
— Крошка Ю?
— Можно и так сказать, — уклончиво ответила кузина. — Прошло четыре года со дня моей свадьбы с этим пету-куром, и все это время его мать клевала меня не переставая. Я думала, как, оказывается, легко разрушить свою жизнь без всякой надежды ее восстановить.
— Я чувствовала то же самое, — сказала я. — Точно то же самое.
— Я вспоминала о молодости, — продолжала она. — О своих мечтах.
— О надеждах и невинности, — подхватила я.
— Дай мне закончить, — осадила она. — В общем, с этим чувством в душе я решила съездить в школу и навестить наших учителей. Поехала — и встретила там сестру Момо. Помнишь ее? У нее еще были разные ноздри, большая и маленькая?
Я кивнула:
— Она всегда была очень строгой.
— Сестра Момо стала директрисой. Она захотела показать, сколько денег жертвуют школе, и повела меня в новую библиотеку и в новую часовню, где был витраж с изображением младенца Иисуса. А потом она привела меня на небольшое кладбище. Помнишь, как сестра Момо отправляла нас на кладбище, когда мы не слушались? Она думала, что мысли о загробной жизни нас напугают и мы будем вести себя лучше. На кладбище оказался новый фонтан: вода лилась изо рта ребенка. Любуясь им, я заметила маленькую плиту с именем Крошки Ю. Я была так потрясена, будто увидела саму Крошку Ю, обратившуюся в камень.
«Что произошло? Что случилось?» — стала я спрашивать сестру Момо.
И она рассказала: «О, это очень грустная история. В первый же год замужества она внезапно умерла, от несчастного случая».
Сестра Момо не сказала, о каком несчастном случае идет речь, но я стала подозревать неладное. Почему ее похоронили здесь, на школьном кладбище? Ведь муж должен был похоронить ее на своем семейном кладбище. Когда я сказала об этом сестре Момо, она ответила: «Она много лет была счастлива здесь. Поэтому ее мать и подумала, что ей бы понравилось в окружении других счастливых девочек». Такое объяснение меня не убедило. Задумавшись об этом, я будто услышала голос, который шептал мне: «Разберись в этом!» Я тут же попросила у сестры Момо адрес родителей Крошки Ю, чтобы выразить им соболезнования. Не знаю, зачем я это сделала, я была сама не своя. Меня словно что-то подталкивало.
Сразу же после школы я отправилась в дом Крошки Ю. Там меня ожидало второе потрясение. Оказывается, она была родом из бедной семьи, в отличие от большинства наших девочек. А семейное гнездо оказалось двухкомнатной квартирой на втором этаже старого здания. На этаж выше нищеты. Вообще-то вся семья состояла из овдовевшей матери. Оказывается, она получила небольшое наследство от дядюшки и потратила его на обучение Крошки Ю и приданое для нее. Так что все ее надежды были вложены в ее дочь и теперь сгинули после одного-единственного года замужней жизни.
— Ай-ай-ай! — воскликнула я. — Какая грустная история!
— Ты еще не всю ее услышала, — сказала Пинат. — Мать Крошки Ю была так рада меня видеть! Ей казалось, что все забыли имя ее дочери. А никто не говорил о ней потому, что она погибла вовсе не от несчастного случая. Она наложила на себя руки.
— Самоубийство!
— Мать Крошки Ю сказала, что семья ее мужа довела ее до этого шага. Я вся дрожала, когда об этом услышала, потому что в то утро сама думала о том, чтобы покончить с собой, если не найду способа расстаться с мужем в ближайшее время.
— У меня тоже бывают такие мысли, — прошептала я.
— Мать винила и себя тоже, — продолжала Пинат. — Потому что это она договорилась о браке. Жених был племянником подруги их родственницы. Его семья жила в деревне неподалеку от Сучжоу. Матери невесты сообщили, что молодой человек занимает крупную должность в отцовском бизнесе по изготовлению лапши.
Впервые она увидела будущего зятя только на свадьбе, и он показался ей каким-то нервным. Ему надо было все время напоминать, куда идти, что говорить. Он то хихикал, то хохотал невпопад, и мать Крошки Ю думала, что он просто пьян. Оказалось, он не был пьяным. У него был разум ребенка! Он все еще мочился в постель и плакал, когда поднимался сильный ветер. Он считал Крошку Ю своей старшей сестрой.
 
Когда Крошка Ю приехала к матери и стала просить помочь ей разорвать брак, мать сказала, что ее жизнь могла сложиться куда хуже. Семья мужа хорошо относилась к ней, она ела досыта. К тому же муж, хотя и дурачок, мог иметь детей. Он уже сделал ребенка одной деревенской девушке.
Вот мать и велела Крошке Ю: «Будь хорошей женой и старайся угодить получше». И дочь вернулась в дом мужа, забралась на дерево в саду, привязала веревку к ветке и своей шее и спрыгнула.
«Целый год я не могла думать ни о чем другом, кроме как сделать то же самое», — сказала мне ее мать.
Я плакала вместе с ней. Я чувствовала эту веревку на своей шее. Мне казалось, что все это сон. «Так вот как девушка может покончить со своим браком!» — вырвалось у меня. Услышав это, мать Крошки Ю снова заплакала. «Нет, это неправильно! — сказала она. — Неправильно, что она не сумела найти другого способа и что ей тогда никто не помог».
В тот день у меня наконец появилось сочувствующее сердце, которому я могла излить свои слезы. Сейчас мне кажется, что это Крошка Ю привела меня к своей матери. Потому что в том же году именно она помогла мне бежать от мужа.
— Как она это сделала? — спросила я.
Мне казалось, что всего несколько слов отделяют меня от спасения.
Пинат встала.
— Почему бы тебе самой у нее не спросить?
— Что?
— Иди и спроси ее сама, — повторила она. — Мать Крошки Ю на первом этаже готовит обед женщинам, которые прячутся здесь от мужей.
Вот так я и узнала, что весь этот дом — тайное укрытие для женщин и детей, сбежавших из семьи. Представляешь? Мне было страшно и радостно в одно и то же время. Я не говорю, что захотела стать коммунисткой, нет! Я радовалась, что нахожусь в доме с девятью женщинами, у которых тоже были страшные мужья, но теперь они покончили с повиновением им и их матерям.
Когда мы спустились, мать Крошки Ю все еще стряпала. Ее все так и звали: «Мать Крошки Ю». Глядя на нее, никто бы не подумал, что эта маленькая женщина, жарящая рыбу с горькой тыквой, — подпольщица. Но в то время коммунисты не носили униформы. Если бы тогда ты кому-нибудь сказал, что ты — революционер, тебя либо сочли бы сумасшедшим, либо казнили.
В это время женщины возвращались домой на обед. Они все работали в разных местах. Одна учила студентов французскому, другая устроилась на обувную фабрику, третья плела соломенные веники и продавала их на улице. Они все были очень разными, из разных семей, но все, казалось, ничем не отличались от других жительниц Шанхая.
Так что никто не подходил ко мне со словами:
«Я — коммунист. Не хочешь ли вступить в нашу партию?» Но потом, когда они начинали говорить, становилось ясно, что все-таки они непохожи на остальных.
Например, когда мы садились за стол, мать Крошки Ю сказала мне:
— Надеюсь, вы с горькой тыквой поладите. Я сама ее не часто ем, но когда это случается, не забываю благодарить судьбу за то, что мне достается и другая пища.
Она засмеялась, и другие девушки засмеялись с ней тоже. Похоже, им всем нравилась горькая тыква, если не за вкус, то за тему для разговоров.
— О, ты не знал настоящей горечи, если не прожил целую зиму с единственным брикетом угля для обогрева и стряпни, — сказала одна из них.
— Эта тыква — лакомство по сравнению с тем, что мне приходилось проглатывать, пока я была рабыней в богатом семействе, — вторила другая.
Вот что я тебе скажу, горькую тыкву я не любила ни до, ни после этого разговора. Сейчас тоже не люблю. И в моем представлении я никогда не была революционеркой. Но я присоединились бы к ним, если бы они сказали, что я должна это сделать, и ела бы эту горькую тыкву хоть каждый день и в каждом блюде, если бы это помогло мне выбраться из моего брака. Если для того, чтобы изменить собственную жизнь, мне пришлось бы изменить весь мир, я бы на это пошла. Мне кажется, большинство женщин в том доме думали так же.