Кухонный бог и его жена

Бедняжка так кричала и плакала, словно сошла с ума. Я вбежала в дом. Обхватив себя руками, она осыпала парня проклятиями: «Можешь убить нас обоих, так будет лучше, чем бросать нас на голодную смерть! Но знай, мы очень скоро увидимся после моей смерти! Потому что мы вдвоем скинем тебя с неба!»
Не помня себя от злости, пилот сильно ударил ее. Девушка упала, ушиблась животом о ручку кресла и скатилась на пол. Но этот удар ее не убил, и кресло тоже ее не убило. Пока она лежала на полу, у нее начались роды. Она вопила и рычала, пыталась отползти назад. Она кричала ребенку: «Не выходи! Не надо! Незачем здесь появляться!»
Мы с пилотом подбежали к ней. Я приподняла подол ее платья и увидела макушку ребенка. Потом появилась вся голова, и стало видно, что вокруг шеи намотана веревка, кожа будто испачкана в рисовой муке, личико голубого цвета, а глаза крепко зажмурены. Я попыталась вытащить младенца, чтобы размотать веревку. Я очень старалась, но девушка все время ерзала. «Лежи спокойно!» — прикрикнул на нее пилот. А она схватила его за волосы и не отпускала.
Теперь уже мы все втроем орали, не зная, что делать в этом кошмаре. Ребенок рвал мать на части, я тянула его, а она — пилота за волосы. Прошло столько времени, что мы уже не знали, сколько еще выдержим, и тут она откинулась назад и стала корчиться. Ее кидало из стороны в сторону, трясло все тело. Потом она сделала глубокий вдох, как будто никак не могла надышаться, выдохнула, глубоко вдохнула снова, и все. Все кончилось. Какой ужас! Не успела начаться одна жизнь, как вторая оборвалась. И этот ребенок, который торчал из ее тела, потемнел и тоже умер.
Хулань замолчала. Она мяла пальцами край платья и кусала губы. Я думала, что на этом ее история окончилась.
— Как грустно, — сказала я. — Ты права, нам обеим повезло.
Но Хулань заплакала.
— Не знаю, мальчик это был или девочка. Мама не позволила разрезать ее, чтобы посмотреть. Она не захотела отправлять свою дочь в загробную жизнь с разрезанным животом. И не захотела той же участи своему внуку или внучке, поэтому не дала отрезать ребенку голову. Так родители ее и похоронили, с наполовину родившимся ребенком. — Хулань взглянула мне в лицо. — Ну да, произнесла она, все еще плача, — это была моя сестра. А пилот — Цзяго. Он так испугался проклятия сестры, что женился на мне.
Я смотрела на нее во все глаза, не зная, что сказать. Наконец Хулань снова заговорила, но на этот раз уже спокойнее:
— Я знала, что он берет меня в жены, только чтобы развеять свой страх, чтобы она не сбивала его самолет. Но я все равно пошла за него, думая, что смогу отомстить за сестру. Конечно же, родители разозлились не на шутку. Я все говорила им, что выхожу за него лишь для того, чтобы превратить каждый день его жизни в кошмар, чтобы все время напоминать ему о сестре и о том, что случилось из-за него.
Откуда мне было знать, что Цзяго окажется хорошим мужчиной? Настолько хорошим. Ты же видишь сама, какой у него характер. Он так сожалел обо всем, так грустил. И со мной он очень добр, купил мне хорошую одежду, учил манерам, никогда надо мной не смеется. Откуда мне было знать, что он будет так добр?
Хулань уставилась на дождь, который все не прекращался.
— Иногда я все еще злюсь на него, — тихо сказала она. — А иногда думаю обо всем этом иначе. На самом деле он ее не убивал. Она бы умерла в родах, согласился бы он взять ее в жены, или нет. Мне порой кажется, что моя сестра злится на меня, и что ее ребенок, все еще свисающий с ее чресел, проклинает меня за то, что я вышла за мужчину, не захотевшего стать им мужем и отцом.
Вот так мы с Хулань стали делиться секретами. Сначала я рассказала ей, как мало знаю о собственном теле. А она — как искала мести, но нашла любовь. Потом, в тот же самый день, я рассказала про Пинат, о том, что это она должна была выйти за Вэнь Фу.
— Выходит, у нас обеих изменились судьбы, и как вовремя! Как нам повезло! — воскликнула Хулань.
Я ничего ей не ответила. Я рассказала ей только половину своего секрета, потому что больше не была уверена, что мне действительно повезло.
 
Я дождалась ночи и только тогда сказала Вэнь Фу, что жду ребенка. Мы собирались лечь в постель. Он потянулся ко мне.
— Нам нужно быть осторожнее, — : предупредила я. — Я беременна.
Он нахмурился и сначала, как и я, не поверил этому известию. Тогда я рассказала ему о своем аппетите, о тошноте и о том, что все это признаки зародившейся новой жизни. Он по-прежнему ничего не отвечал.
Возможно, Вэнь Фу просто не знал, как выразить словами возникшие у него чувства. В любом случае со мной он ими не поделился. Наверное, обычно будущие отцы расхаживают, как петухи, и хвастаются напропалую, но Вэнь Фу лишь сказал:
— Что, правда?
И стал раздеваться.
Вдруг он притянул меня к себе, обнял, прижался губами ко лбу, вдохнул воздух возле моего уха. В тот момент я подумала, что так он говорит мне, что счастлив, что рад известию о ребенке. Тогда мне правда казалось, что мне наконец удалось ему угодить, и я сама была счастлива стать гнездом для его будущих детей.
Но это ощущение у меня не задержалось. Вэнь Фу гладил заднюю поверхность моего бедра, задирая платье. Как он мог об этом думать? Я тихо запротестовала, но это его только раззадорило. Он старался раздвинуть мне ноги.
— Во мне теперь растет ребенок, — сказала я. — Мы больше не можем этим заниматься.
Да, конечно, когда я это говорила, то о многом еще не знала. Но в нем не было ни понимания, ни сочувствия ко мне. Он лишь рассмеялся и назвал меня деревенщиной.
— Я просто позабочусь о том, чтобы родился мальчик, — сказал Вэнь Фу, толкнул меня на кровать и забрался сверху.
— Остановись! — попросила я. А потом стала повторять все громче и громче: — Остановись! Остановись!
Вэнь Фу действительно остановился и хмуро поглядел на меня. Я никогда раньше так не кричала на мужа. Наверное, сейчас я на это решилась из-за ребенка. Благодаря ему мне захотелось защищаться. Но он продолжал смотреть на меня с таким страшным выражением лица, что я пробормотала:
— Извини.
А затем без единого слова он закончил то, что я просила его прекратить.
На следующий день я опять доверилась Хулань.
Я думала, что она выслушает меня как сестра и посочувствует, поэтому поделилась с ней рассказом о «неестественных желаниях» мужа и «переизбытке мужественности». Это по-прежнему происходило каждую ночь, даже после того, как я сказала, что ношу его ребенка. Я так беспокоилась, так переживала, и решила, что мои страдания будут достаточным оправданием того, что я снова поделюсь с ней своей бедой.
Хулань молча смотрела на меня. Может, ее шокировала моя откровеннность? Но наконец она произнесла:
— Ну, это же не беда. Тебе радоваться надо. Ты же именно так обзавелась этим ребенком, да? — В ее голосе мне послышалась насмешка. — Такие желания не вредят ребенку. Это всего лишь небольшое неудобство для тебя. Почему бы тебе не потерпеть его ради мужа? Скажи спасибо, что он все еще хочет тебя! Как только ты перестанешь его интересовать, он сразу отправится в другое место. Вот тогда ты поймешь, что такое печаль из-за мужа.
Настал мой черед удивляться. Я-то думала, что Хулань мне посочувствует, а она меня отчитала! И не унималась:
— Вот почему ты видишь плохое в хорошем? Ну, если будешь думать, что блюдо приготовлено плохо, то и на вкус оно окажется отвратительным.
Ты никогда не замечала, что иногда тетушка Хелен бывает очень злой? Так вот, знай! Может, она открывает эту сторону своего характера только мне, уж не знаю, почему. А может, я — единственный человек, которому она ее способна открыть.
Знаешь, что я думаю? Я думаю, что она так делает, когда ее что-то беспокоит, но ей нельзя об этом говорить. И вот тогда она прячет беспокойство, изображая из себя большое начальство. В тот день я, конечно, очень обиделась. Она меня так унизила, что я почувствовала себя ничтожеством. И лишь через несколько дней я узнала, почему она мне это сказала. Я понятия не имела, что она хранит секрет и позволяет прорваться наружу только гневу. Но об этом я расскажу тебе позже.