Ангатир (СИ)
Люта давилась слезами, протягивала руки к возлюбленному и тут же одергивала, страшась сделать ему больней. Тяжелые шаги Изу-бея раздались совсем рядом, он подошел к Люте со спины и, схватив девушку за волосы, слегка приподнял ее, заставляя шипеть от боли.
— Ты не захотела стать моей женой, но не станешь и его. Я опозорю тебя, Люта, так же как ты опозорила меня перед моими людьми, сбежав ради мальчишки, предпочтя его, а не наместника.
В голове Люты зашумело, она не слышала, что говорил дальше наместник, не слышала гогота воинов и отчаянного крика Милослава, не чувствовала жадно шарящих по ней рук. Резкая боль внизу живота заставила девушку громко выдохнуть и сжать зубы, так крепко, что еще чуть-чуть и скрошатся все до единого. Наместник брал ее резко, безжалостно, оголяя перед всем каганатом на опушке леса, разрывая платье свадебное, перед тем, с кем она мечтала возлечь, первым и единственным.
Что-то черное неясное, еще только зарождающееся, поселилось в груди Люты и уютно устроилось под сердцем. Она заглянула в глаза Милослава и вместо себя увидела в отражении тень, мелькнувшую и тут же исчезнувшую, словно и не было. Милослав плакал как дитя, трясся и выл, не в силах прекратить бесчинство. Наместник последний раз с силой двинулся и вздрогнул, а после отбросил от себя девушку, сплюнув в сторону.
— Теперь ты моя служанка, понесешь — для тебя это будет к лучшему. Нет — мыть ноги мне будешь до конца жизни. А сейчас смотри, Люта. Смотри на свой выбор.
Она бы хотела зажмуриться, хотела бы зажать уши руками и никогда не слышать более. Все, что происходило на поляне, стало одним непрекращающимся кошмаром, от которого не было сил проснуться. Между ног саднило, сил кричать больше не было, да и, кажется, голос пропал, она не могла и слова сказать. Ресницы слиплись от слез, а волосы смотались в один огромный колтун.
— Смотри, Люта! Отведешь взгляд, убью и отца твоего!
Резкий взмах мечом и голова Милослава скатилась вниз, упав на землю. Изу-бей поднял голову за волосы и бросил Люте на колени. Девушка судорожно обхватила брошенную ей подачку и опустила взгляд вниз на остекленевшие и застывшие навсегда глаза Милослава.
«Загадай желание, Люта»
«Не умирай, Милославушка…»
«Выходи за меня, Лютонька»
«Я…прости меня»
Изу-бей, не дождавшись от Люты так нужной ему истерики, вырвал отрубленную голову у нее из окрасившихся в красное рук, и насадил на вбитое в землю копье.
— Запомни, Люта, будешь перечить мне, я украшу заставу головами всех в твоем селении.
Он отошел от девушки и крикнул что-то на своем диком гортанном языке. Тут же подскочил воин и не церемонясь дернул Люту за руку вверх, заставляя подойти к коню. Он ругался на нее, толкал в спину и дергал за волосы пока не перекинул ее через седло, словно мешок с зерном. Когда добрались до стана, там уже ждали служанки. Ее кинули им под ноги и приказали вымыть и дать одежду. Если тогда, когда она появилась здесь впервые, ее бережно омывали в лохани с душистыми травами, то сейчас просто содрали оставшиеся тряпки и вылили ведро ледяной воды на голову, сунув в руки какую-то одежку и толкнув в сторону костра, чтобы обсохла быстрей.
Люта натянула на голое тело грубую ткань и подошла к костру, сжалась в комочек. На руках все еще оставалась кровь Милослава, она въелась под ногти и, казалось, останется там навсегда вечным напоминанием о ее ошибке.
Люта вздрогнула, когда рядом кто-то замер, а в ухо змеей зашипели.
— Это ты виновата, стерва. Если бы не ты, Милослав был бы жив. Я с детства мечтала с ним быть, но везде твоя черная мерзкая коса мелькала. Так знай, это я сдала вас. Если Милослав не со мной будет, то и не за чем жить ему на этом свете. А ты теперь там, где тебе и место!
Тихий смех Радиславы просачивался в голову, как вода сквозь землю утекает. Он впитывался в сердце и душу, как вода впитывается в корни деревьев. Они кормятся ею, как Люта кормилась отныне гневом своим. Девушка на миг прикрыла глаза, сглатывая колючий ком в горле. Когда она распахнула очи, на миг в них вновь мелькнула тень и тут же исчезла, ее заменили отблески огня. Никто не заметил неотвратимых перемен в девушке, да и кому это надо было. Какая разница хищнику, как сильно злится его добыча.
Глава 5. Люди добрые, злые, разные
Белоглазый долго брел через лес, размышляя куда податься теперь. Порой он останавливался, устраиваясь на попавшийся на пути валун. Прикрыв глаза, сидел без движения, созерцая. Чтобы суть вещей увидеть, не обязательно быть зрячим. Губы беззвучно шептали, но не было на свете живого иль мертвого существа, к которому чудь обращался. Иногда он разговаривал с камнями, выслушивал их истории, гладил и оставлял позади. Чаще всего белоглазый попросту скитался, словно без цели, бормоча под нос странные слова.
Ветер носит сонмы пыли,
Ветер статен и могуч.
Чудь за брата ходит с ветром,
Знает каждой двери ключ.
Встанет солнце, дождь прольется,
Утопя за горкой сны,
Чудь откроет сердце мира,
Штольни родные темны.
Сгинет день, луна родится,
Заберет лихих вину,
Очи чудь раскроет снова,
Смотрит в бездны глубину.
Белоглазый недолюбливал людские селения и еще больше крупные города. Ему претили стены и деревянные срубы, крыша, заслоняющая небо, толкотня на базарах и шумные гуляния. Проведя с вятичами два дня, чудь радовался, что наконец остался один.
Кожаный кошель на поясе теперь был пуст. Все самоцветы забрали. Воевода дюже жадный, да на руку скорый оказался. Обчистил чудь пока до клети вели и глазом не моргнул. Потом староста приходил, тоже руки в кошель совал. До чего же противно стало белоглазому от того, что они так поступают. Не за себя, за них стыдно.
«Вы думаете, что унижаете пленника, но черните самих себя».
А ведь то были самоцветы на выкуп родичей. Когда еще удастся достать новые? Растратил чудь силы понапрасну, жадных зверей в доспехах одуряя, со следа своего сбросив.
Белоглазый мог часами сидеть, уставившись в одну точку. А мог сорваться в неистовой звериной прыти и бежать, аки бес, на руки длиннющие опираясь. Он гнал мысли прочь, погружаясь в особое состояние, которое его племя звало чудным словом недумь. Если задавать себе вопросы, то рано иль поздно, да сыщешь на них ответы. Только даны те ответы будут тобой же, а коль так, грош им цена.
Ежели хочешь испрашивать мудрости, обращайся к тому, что было до тебя и что будет после, когда весь род твой изведен будет. Заглядывая за пределы сознания, белоглазый избавлялся от мыслей и тревог, забывал обиды и невзгоды, отпуская спокойный и чистый разум. Ему не нужны были деньги и белы палаты, дорогие одежды и заморские яства. Все, что окружало вокруг, стало домом и богатством для чуди. Не нужно было говорить, чтобы быть услышанным. Не следовало просить, дабы быть одаренным.
Порой чудь настолько погружался в размытую пелену недумья, что двигался очень быстро, даже когда не перемещался бегом. Это при людях из рода вятичей он шел прямо. Смущать не хотел. Когда вокруг был только первородный и чистый мир, белоглазый давал волю своей древней и могучей природе. Он мчался, петляя между деревьями, огромными прыжками покрывая расстояние в десяток аршин. Купаясь в бурлящей в жилах силе, он радовался ветру на щеке и росе под ногами, касаниям листьев и ароматам трав.
На второй день пути, чудь вышел к широкому полю, через которое пролегал дорожный тракт, расходящийся распутьем. Невдалеке виднелся перелесок, где белоглазый и решил спрятаться. Место то было весьма оживленное. Многие купцы ходили здесь. Их чудь и решил испрашивать о родичах. День минул, второй к концу подходит. Наконец появились купцы, при охране, как положено. Белоглазый закрыл глаза, к земле прижался и стал слушать. До него донесся обрывок беседы.
— Как лихо окаянное народ травят, — сокрушался мужичек с пышной черной бородой и кустистыми бровями. — В сечень [7] деревню у древлян пожгли, да люд увели. Зачем? Дань те платили исправно, сам торговал с ними, сытые дома, совсем не пропащие. Лихо попутало ихнего кагана, зуб тебе даю, лихо.