Ангатир (СИ)
— Сам виноват, — буркнула девушка. — Нашел где кормиться и кого запугивать. Будто не знает чей дом тут стоит.
— Может и не знает, — спокойно ответила Ягиня. — Ты что же думаешь, я всем вокруг рассказываю, где жрицу Мораны воспитываю. Иди вымойся, а то вновь стала похожа на чучело.
Люта с трудом удержалась, чтобы в спину женщине язык не показать. Когда она сделала так в первый раз, язык завязался узлом буквально. Неделю так ходила, только и могла, что мычать. А кушать-то как неудобно было!
Схватив сменный сарафан, Люта убежала к речке, где быстро сполоснула и себя, и одежду, измазанную в грязи и траве. Уже сделав шаг к берегу, она почувствовала, как кто-то держит ее за щиколотку. Как не завизжала, девушка сама не поняла. Пожалуй, удержала только мысль о Ягине, которая на любой ее писк, слезы или жалобу добавляла тумаков и наказаний.
Вода зарябила и на поверхность всплыла голова, а за ней и шея с голой грудью.
— Русалка? — воскликнула Люта, присматриваясь ближе, но нет. Выплывшая на утопленницу не походила. — А… берегиня. Плыви давай отсюда.
Обиженный взгляд резанул по сердцу. И чего она в самом деле грубо так. Берегини ведь добрые, зла никому не желают, только предостеречь хотят. Потому Люта и слушать их не хотела. От чего они ее предостерегут? От смерти? Ее Люта не боялась, она ей служила.
— Не слушай Ягиню, Люта, — голосок берегини журчал словно ручеек. Волосы, украшенные речным жемчугом, сверкали в свете луны, кожа мерцала ровным таинственным светом, а капельки воды на ней напоминали драгоценные камни. — Она ведь тебя к злу ведет. Душу твою разделит и свет, что остался в тебе заменит на тьму. Не верь ее сладким речам, мертвых не вернуть.
Люта не на шутку разозлилась. Отмахнулась от девицы, отвернулась и пошла к берегу, не слушая стенаний.
— Много вы знаете! Предостережения свои надо было раньше делать! Когда были живы селяне в Глиске, когда Мирослав живой был, когда я крови и зла не видела! А сейчас, тьфу, блажь все это!
Она не слушала больше причитаний речных дев и уговоров. Быстро отжала платье, оделась, да и убежала в сторону избы, попутно убеждая себя, что сделала правильный выбор. Руку помощи ей не берегини протянули, а Морана. И Ягиня.
***
— Готова к обряду? — Ягиня смерила взглядом ученицу. За несколько месяцев Люта заметно окрепла. Из затюканной, со страхом в глазах и обреченностью, бледной моли, превратилась в статную девушку. Взгляд светился уверенностью и, стоит признать, капелькой жестокости. Тут Ягиня довольно улыбнулась про себя. Жестокость взращивается не отношением к человеку, а дозволенностью делать жестокость самому, не опасаясь наказания. Девочка усвоила уроки и правила мира: не ты, так тебя. Осталась последняя черта, за которую Люта должна была шагнуть.
— Готова.
Они пришли на ту самую поляну, где Люта впервые срывала папоротник на Ивана Купалу. Этот папоротник пошел на особые зелья, которые, как сказала Ягиня, пригодятся Люте в будущем.
В землю были вбиты светочи, они образовывали ровный круг. Люта вступила в его середину, предварительно сбросив с себя всю одежду. Мягкая трава щекотала стопы, от огня шло тепло, отчего становилось жарко. Лето в этом году, даже ночами, было особенно знойное.
Люта протянула руки запястьями вперед и Ягиня резанула по ним кинжалом, сначала одну руку, потом другую. Заунывная песнь на столь древнем языке, что уже давно забыт, затянула девушку в состояние забытья. Ей казалось, что все вокруг плывет, огоньки светочей мелькали перед глазами, сливаясь в единый хоровод. Слова песни гремели в ушах, отдаваясь в груди и спускаясь ниже, к самому сосредоточию женской силы, выжигая внутренности дотла, вырывая яростный крик боли. Когда воздуха в легких перестало хватать, а ноги подогнулись от усталости, песня оборвалась, а светочи потухли. Люта упала на траву, испустив облегченный вздох и погружаясь в спасительный сон. Уже засыпая ей вновь послышалась песня, но это был чужой голос, не Ягини.
«Гамаюн?» — мелькнула мысль и сознание покинуло ее.
— Люта! Иди к нам! Скорее! Ну чего же ты?
Милослав такой красивый, счастливый, любящий. Люди празднуют, все дома целые. Это сон или все взаправду? Хотелось бы, чтобы взаправду.
— Люта?
— Отец…
— Чего праздновать не идешь, девочка моя? — ласковая улыбка на таком знакомом лице внезапно исказилась гримасой боли. Миг и голова уже на пике, а на землю капает кровь.
Кап…кап…кап…
Она больше не боится.
Она знает, что это не сон.
Вокруг пожарище и пахнет горелым, от дыма першит в горле, словно бы и правда это площадь Глиски.
Черные колдовские глаза внимательно вгляделись в родное лицо. Люта протянула руку, нежно провела кончиками пальцев по застывшей в предсмертной муке щеке отца.
— Я верну тебя, вас всех. И отомщу.
Люта открыла глаза на той же поляне, прикрытая собственным платьем, рядом пристроилась Ягиня. Вездесущий Тодорка безразлично жевал траву, периодически притоптывая копытом, ему было все равно на человеческие горести, мечты и чаяния. Пахло медом. Люта втянула в себя этот аромат, выгоняя из ноздрей память о сгоревшей деревне.
— Я справилась, — ровно сказала она, не глядя на Ягиню.
— Можно и так сказать, — ответила женщина, жуя травинку. — Через три дня отправишься в путь, но прежде узнаешь, что тебе искать надо. Иди в избу.
Уже такой знакомый, успокаивающий отвар, ткнулся в руки по возвращению домой. Да, Люта уже могла называть домом это странное прибежище, где была она, Яга и конь. Она хотела называть его домом. Аромат душицы и мяты пощекотал ноздри, медку бы еще, да не балует сладким наставница.
— Отправишься утром, дам тебе с собой клубочек. Шепнешь ему, кто тебе нужен, он к нему и приведет. Человек тебе нужен особый, и не человек вовсе, а чудь. Не смотри на меня так, Люта. Не легенда это и не сказка. Такой народ существовал, осталось только от него одно название, да парочка живых. Чудь приведет тебя к камню. Ангатиром зовется. Силами обладает огромными, что мертвых поднимать, что живых успокаивать. И только чуди одни и знают где камень этот. Но только не отдадут они тебе его и не приведут за ручку. Уж очень народец упрямый. Ну да ничего и на них управу найти можно. Когда отправишься в путь шепну я тебе секрет их, который мало кто знает, а там сама разберешься, зря что ли я время на тебя тратила.
Спустя три дня Люта пустилась в путь. Яга и правда шепнула ей на ухо секрет, вот только что делать с ним, Люта пока не знала, но у нее впереди был длинный путь, так что время на раздумье имелось. Уже выходя из леса, чтобы попасть на главный тракт, Люта услышала тихий клекот. Она повернула голову вправо и увидела на ветке ближайшего дерева необычную птицу. Тело было птичьим, а вот голова человеческая, женская.
«Гамаюн-таки», — в ужасе подумала Люта и ускорила темп, старательно зажимая уши.
Но не успела…
Куда б не завела тебя дорога,
Повсюду ждет тебя одна тревога.
И боль, и кровь, и смерть — твоя заслуга.
И цель твоя ничтожна — что за скука.
Ты та, что горе принесет
Тому, кто смог бы разделить с тобою долю,
Что горше уготованной тебе одной лишь боли.
Осталось сделать шаг, но вот куда:
Направо — ждет тебя тоска,
Налево — будешь сеять смерть сама ты,
Назад — в землицу ляжешь рядом с теми, кого спасать изволила ты невзначай.
Ну а вперед шагнешь — так обретешь ты, столь долгожданный и желанный всем покой.
Глава 15. Твоя смерть
Подземный переход дался очень тяжело. Гату питался силой, что давали жёны, но того все одно не хватало, чтобы протащить пятерых до самого дома. Земля приняла чудские тела и выпустила, едва их связь стала нарушаться.
Белоглазый так и не смог подняться. Каждое движение причиняло боль. В глазах сверкали безумные звезды. Перевернувшись на спину, он ощупал бок. Переломленное древко стрелы глубоко засело. Шерра опустилась рядом с ним на колени, осторожно касаясь краев раны. Кровь больше не шла, но началось воспаление. Пробитая кожа потемнела. Черная густая жидкость, выходившая из отверстия при малейшем надавливании, исторгала смрадный запах.