Судный день (ЛП)

— Жаль, что у нас не было больше времени.
ГЛАВА 42
Нет.
Нет. Нет. Нет.
Пожалуйста, Боже. Если ты здесь, спаси его.
Что может быть лучшим местом для молитвы, чем церковь, верно?
Мое горло сжалось, когда я выталкивала слова.
— Возьми меня.
Линкольн закрыл мне рот рукой.
— Какого черта ты делаешь?
Сэди пыталась сломать меня, как сломали ее. Она сказала, что это должна была быть я. Меня должна была постигнуть ее участь. Она сказала, что показывает мне, что должно было случиться, если бы Грей не спас меня. Все, что она делала — металлические когти на моей коже, злобное вторжение этого устройства внутрь меня — ничто из этого не шло ни в какое сравнение с той болью, которую сейчас чувствовало мое сердце. Это было похоже на лезвие, пронзившее мою грудь, мощное и сильное, разрезающее меня и причиняющее больше внутренних повреждений, чем Сэди могла когда-либо причинить моему телу. С каждой секундой, с каждым вдохом, который я делала, пока она прижимала пистолет к груди Грея, оно впивалось все глубже.
Слезы текли по моим щекам.
— Ты сказал, что ты не герой! Какого хрена ты так думаешь? — я кричала на Грея, пыталась как-то прорваться. И тут из моего горла вырвался всхлип, когда я поняла, что последние слова, которые я могла ему сказать, были бы жестокими. — Ты должен жить ради него, Грей. Киарану нужен его отец, — я сглотнула. Я видела, как вздрогнули его плечи. — Сэди, ты не должна этого делать, — в горле у меня запершило. Глаза щипало от слез. — Возьми меня вместо этого.
Линкольн был у моего лица, держа мои щеки обеими руками.
— Не смей, черт возьми, не смей, — я уже видела этот взгляд раньше. Он был таким же, как у меня в ту ночь в клетке, когда я принесла себя в жертву Малькольму.
Мое тело болело. Оно болело так чертовски сильно. Я устала. Измучена. Я просто хотела, чтобы это закончилось.
— Ни хрена подобного, птичка. Ты не можешь закончить это, — Линкольн осыпал поцелуями все мое лицо. — Мы найдем другой выход.
Мое сердце разорвалось. Другого выхода не было. Сэди была потеряна. Она была слишком далеко. Один из нас должен был умереть. И Грей жил уже не только для себя. У него был сын.
— Покончи с этим сейчас, и мой друг не убьет тебя после этого, — сказал Грей, не сводя глаз с Сэди. — Правда, Линкольн?
Линкольн покачал головой.
— Нет. Я не убью тебя сразу, — он сглотнул. — Но тебе лучше, блядь, бежать.
Это была ложь. Я видела это в его глазах. Что-то промелькнуло в них, намек на сожаление.
Рука Сэди дрожала. Она плакала, глядя на Грея. Она коснулась его лица рукой, в которой не было пистолета.
— Я никогда не хотела этого, — сказала она, ее голос надломился.
— Я знаю, — холодно ответил он.
Это было мгновение, десять секунд, не больше. Но Линку хватило этого мгновения, чтобы перебежать через комнату и прижать ее к стене.
Шум эхом разнесся по церкви. Громкий хлопок, который я никогда не забуду, пока живу. А затем крик, громкий и пронзительный. Мой крик.
Мое тело стало ледяным. Я дрожала, замерзла. Мой пульс был подобен раскатам грома в моих ушах. Я хотела двигаться, выпрыгнуть из кресла. Я не могла оставаться здесь. Я не могла.
Грей подбежал ко мне и опустился передо мной на колени. Еще один крик вырвался из моего горла, вырываясь когтями из груди. Он произносил слова, возможно, спрашивал, все ли со мной в порядке, возможно, говорил, что вытащит меня отсюда. Но все, что я видела, был Линк. И кровь, скопившуюся на полу под ним от выстрела.
Его глаза стали стеклянными. По его щеке скатилась одна слеза, он посмотрел на меня, сквозь меня, в меня, и прошептал:
— Я люблю тебя.
ГЛАВА 43
 
— Позаботься о ней.
Эти слова Линкольн сказал мне перед тем, как пожертвовать своей жизнью ради Лирики. И ради моей. В тот момент что-то изменилось. Что-то сдвинулось, освободив место для нас обоих. Когда-то я называл его эгоистом. Я говорил, что он не заслуживает ее.
Я был неправ.
Я не смог бы спасти ее без него. Теперь у нас была связь, которая коренилась в Лирике, в нашей потребности сделать все, чтобы она осталась в нашей жизни.
Моим первым побуждением было убедиться, что с ней все в порядке. Ее крик прорезал воздух. Боль в ее голосе была мучительной, ощутимой. Несколько секунд назад она была такой храброй, такой чертовски сильной. А теперь она была разорвана на куски.
Когда я стоял на коленях, слыша ее крики, видя, как она ломается, тьма тянулась ко мне, наполняя мои вены жаждой мести. Демоны манили меня, злобно улыбаясь и сгибая пальцы. Идем. И я последовал за ними, прямо в самые глубокие тени моей души.
Я смахнул волосы Лирика с ее лица. Они прилипли к ее коже, нарисованные ее слезами.
— Я держу тебя, милая голубка, — я прижался губами к ее губам. — Он тоже у меня.
Справедливость была другом, которого я хорошо знал. Я подавал ее на серебряных блюдечках последние семь лет. Всегда был момент, сразу после нападения, когда я чувствовал удовлетворение. Я чувствовал себя удовлетворенным. Я был уверен, что это делает меня чудовищем. Но лучше быть монстром, ни о чем не жалеющим, чем героем, живущим во лжи.
Я вскочил на ноги и побежал за Сэди, поймав ее прежде, чем она успела добежать до двери. Стоя на коленях перед Лирикой, я схватил металлический зажим, которым Линкольн перерезал шнур. Сэди использовала этот зажим как оружие, чтобы заставить мою милую девочку истекать кровью. Я использовал его как оружие для мести.
Я схватил ее за горло и прижал к стене. Наши глаза встретились, и на мгновение память перенесла меня в другое место и время, когда Сэди была правильной леди с невинными глазами и чистым сердцем. До того, как этот мир запятнал ее. Затем я услышал рыдания Лирики, вспомнил жертву Линкольна, и эти воспоминания исчезли, как дым на ветру.
Она пытала Лирику.
Она забрала моего сына.
Она застрелила Линкольна.
Она принесла в жертву невинных девочек.
Она убила Лиама.
В ней не было ничего невинного или чистого. Больше нет.
— Ты была неправа, — я крепко сжал зажим в кулаке, используя его, чтобы подтянуть ее толстовку к телу. — Я спасу их обоих, — я укрепил свой позвоночник. Сделал вдох. Выдохнул. — Мне жаль, что я не смог спасти тебя, — я зажмурил глаза и погрузил металл в ее грудину.
Ее руки взлетели вверх и сомкнулись вокруг моих. Я засунул зажим глубже, закручивая его, чувствуя, как ее тело подается под давлением. Ее тело дернулось. Я открыл глаза, наблюдая, как кровь вытекает и покрывает наши руки. Я отпустил зажим и, спотыкаясь, попятился назад. Она попятилась, а затем упала на пол.
Ее глаза остекленели. Ее руки и туловище были залиты кровью. Ее грудь больше не двигалась, потому что она больше не дышала.
Ее больше не было.
Все было кончено. Лирика была в безопасности. Киаран будет в безопасности. Я собирался убедиться в этом.
Забавная вещь о времени — то, что оно было прямым отражением сердца. Время было единственной вещью, которую нельзя было вернуть, когда оно уходило. Мгновения были незаменимы. Секунды имели значение. Каждая. Одинокая. Секунда. Это была бесценная валюта, и мы выбирали, когда, как и на кого ее потратить — на работу, сон или в клубок обнаженной плоти.
Сейчас время истекало, и я должен был выбирать.
Линкольн умрет, если я не доставлю его к врачу. Я знал это, потому что видел, как Лиам умер из-за пули. Я не мог потерять еще одного друга таким же образом. У Лирики был шок. Одному Богу известно, где был Киаран, а у меня было меньше тридцати минут, чтобы найти его. Единственной подсказкой был короткий взгляд Ислы в сторону задней части церкви, как раз перед тем, как Сэди заставила ее замолчать.