Измену не прощают (СИ)

Теперь моя очередь вздыхать. Полина наплела дочке какую-то чушь, а расхлебывать мне. Но я готов.
— Веди меня к ней.
Быстро снимаю верхнюю одежду и шагаю за Полиной. У двери детской оба неуверенно замираем.
— Давай, — тороплю Полину.
Она опускает дверную ручку, и я прохожу в комнату.
  
Глава 21. Я так тебя ждала
 
Стас
Вероника сидит за маленьким детским столиком. Не то рисует, не то пишет. Безусловно, слышит, как открылась дверь в ее комнату, но не поворачивается.
— Ника, — неуверенно зовёт Полина.
Дочка не поднимает головы, наоборот, начинает водить карандашом по бумаге еще активнее. Прикусывает нижнюю губу, сводит брови.
— Ника, — повторно зовёт Полина.
Вероника по-прежнему не реагирует. С характером, отмечаю про себя.
— Оставь нас, — тихо прошу Полину.
Ее глаза загораются испугом. Отрицательно качает головой.
— Оставь, — повторяю.
Полина мнётся в неуверенности. Бросает взгляд на Веронику, затем боязливый на меня. Но все же сдаётся. Сделав большой глоток воздуха, осторожно выходит за дверь и притворяет ее за собой. Готов поспорить на что угодно — не уходит по своим делам, а стоит в коридоре.
Вероника слышит, что мы остались вдвоём. Рука девочки с карандашом замирает над альбомным листом. Спина напрягается.
— Привет, — говорю ей. Голос неожиданно сел. Прочищаю горло.
Вероника бледнеет. У меня от этого больно сжимается сердце. Дочке сейчас наверняка в разы тяжелее, чем мне. Я-то взрослый мужик, могу справиться с таким потрясением, как наличие четырёхлетнего ребенка, которого от меня скрыли. А каково ей, маленькой девочке?
— Улетай на свою Луну, — произносит с французским акцентом и возобновляет активное рисование.
Вероника даже не посмотрела на меня. Не знаю, видит ли боковым зрением, но голову по-прежнему не поворачивает.
— Знаешь, там без тебя так плохо…
Я делаю шаг к ребенку. Все еще держу в руках огромную коробку с машиной. Предплечья уже затекли.
— Это не пгхавда, — и букву «р» толком не выговаривает.
Ребенку срочно нужен логопед, куда смотрит Полина? Она с ней во Франции по-русски не разговаривала, что ли? Хотя и у самой Полины нет-нет, да проскользнёт словечко на французский манер.
— Почеме ты думаешь, что это не правда?
— В садике сказали, что на Луну нельзя полететь.
Даже четырехлетний ребенок понимает, что история «папа улетел на Луну» — полный бред. Вздыхаю. Коробка с машиной окончательно оттянула руки, поэтому ставлю ее на пол.
— А вот и нет. Можно. Я тебе оттуда подарок привёз, какого нет ни у кого в твоём садике.
Наконец-то Вероника поворачивает голову. Осторожно, с опаской. Глядит не на коробку, а на меня. Рассматривает, изучает. И я ее рассматриваю при свете дня. Дочка — смесь меня и Полины. Губы непроизвольно растягиваются в дурацкой улыбке. Светлые волосы и глаза от Поли, нос и овал лица — от меня.
Чувство неимоверного счастья взрывается фейерверком в каждой клеточке тела. Я хотел с Полиной семью и детей. И сейчас по-прежнему хочу. Это чистая эйфория — иметь ребенка от любимой женщины. Смотрю на Веронику и, кажется, любовь к Полине увеличивается в геометрической прогрессии. Несмотря на то, что скрыла от меня дочь. Несмотря на то, что не собиралась о ней говорить, если бы не минутная слабость.
Полина подарила мне ребенка. Я буду благодарен ей до скончания веков.
Я преодолеваю последние шаги до Вероники. Чем я ближе, тем быстрее дышит дочка. Опускаюсь на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне. Взгляд Вероники полон не то страха, не то изумления. Глаза стремительно наливаются слезами, и от этого на душе кошки дерут.
— Я понимаю, что ты на меня очень глубоко обижена, — тихо начинаю. — Меня так долго не было рядом с тобой. Мой полет на Луну сильно затянулся… Не надо было вообще туда лететь. Если бы я знал, что это займёт столько времени, ни за что бы не полетел. Но я наконец-то вернулся. И больше никогда никуда от тебя не уеду. Дашь мне шанс?
Вместо ответа Вероника начинает плакать. Крупные слезы градинами стекают по ее щекам.
 
— Ну ты что, маленькая моя, — осмеливаюсь протянуть руку и вытереть несколько слезинок с ее щечки. — Это же я, твой папа. Я очень тебя люблю.
— Не пхавда, ты меня не любишь, — произносит, всхлипывая.
— Очень-очень люблю.
— Ты уехал от меня, поэтому не любишь.
— Ну что ты… — провожу ладонью по мягким шелковистым волосам. У Полины они такие же на ощупь, вдруг вспоминаю. — Бывает так, что папы уезжают. Но потом обязательно возвращаются.
Вероника всхлипывает и растирает по лицу слезы.
— Не плачь, дорогая моя. Иди ко мне, — притягиваю дочку и обнимаю.
Вероника не сопротивляется — уже радость. Опускается лбом на мое плечо и тихо хнычет. Я глажу дочку по головке, стараясь успокоить. У меня самого ком в горле стоит. Мешает нормально дышать, говорить.
— Я больше никогда никуда не уеду, клянусь тебе. Всегда буду рядом, буду для тебя самым лучшим папой. Будем вместе гулять, играть, путешествовать. Сказки буду тебе читать, на санках катать. Ты машинки любишь? Я тебе такие машинки покажу! Ты таких еще не видела.
Вероника отрывается от моего плеча, с сомнением на меня глядит.
— А ты точно мой папа?
— Точно, — улыбаюсь. — Мы с тобой очень похожи, скоро ты сама в этом убедишься.
— А как тебя зовут?
— Станислав. Ты Вероника Станиславовна.
— Мама говогхила, у меня нет отчества.
Полина в графе «отец» поставила прочерк, что ли??? Так, с этим мне ещё предстоит разобраться.
— Есть. А фамилия у тебя Войцеховская.
Вероника недоверчиво сводит брови.
— Я Кхгасникова.
Полина ожидаемо дала ребенку свою фамилию — Красникова. С этим тоже предстоит разобраться
— Это пока я был на Луне. Но я вернулся, и теперь ты будешь Войцеховская Вероника Станиславовна. Скажи же, красиво звучит?
Дочка неопределённо ведёт плечами.
— А что ты делал на Луне?
Мне удалось завязать с Вероникой диалог. Это очень хорошо. Она хоть и плачет, хоть и глядит на меня недоверчиво, а разговаривает и не отгоняет от себя.
— У меня там была важная миссия, — произношу с серьезным видом.
— Какая?
— Я исследовал, можно ли там жить.
— Можно?
— Не-а.
— Значит, ты напгхасно ездил?
Вздыхаю. Какой-то сюр происходит. Сочиняю на ходу полную чушь, только лишь потому, что Полина не смогла придумать для ребенка внятное объяснение, почему нет папы.
— Ну почему же, я тебе оттуда подарок привёз. Хочешь посмотреть?
Вероника переводит взгляд мне за спину на коробку с бантом. Осторожно кивает. Я встаю и подношу Веронике подарок.
— Открывай.
Глаза дочки загораются интересом. Наконец-то она перестала плакать. Вероника дергает бант за ленту и развязывает его. Затем поддевает пальчиком край обертки и тянет на себя. Розовая бумага громко рвётся. Когда упаковка оказывается полностью на полу и перед дочерью предстаёт коробка с автомобилем, глаза Вероники резко расширяются. Всего через пару секунд изумление в них сменяется восторгом.
— Это машина? — выдыхает, не веря.
— Да! У тебя теперь есть своя машина. Ты можешь ездить на ней по дому и по улице. Можешь даже в садик на ней поехать!
Вероника как будто все еще не верит. Приоткрывает ротик от удивления, недоуменно хлопает длинными, как у Полины, ресничками. Спустя долгие мгновения изумления, дочь отрывается от машины и поднимает лицо на меня.
— Откуда ты знаешь, что я люблю машины?
— Я тоже их очень люблю. Поэтому и ты их любишь. Мы с тобой сильно похожи, дочка. А хочешь, я покажу тебе настоящие крутые машины, как в фильмах?
Быстро кивает головой.
— Ровно через неделю покажу. На следующих выходных. Хорошо?
Снова кивает.
В следующую субботу пройдёт последняя в этом сезоне гонка. Организовывает Витя. Я время от времени хожу посмотреть в качестве зрителя, делаю ставки на своих фаворитов. Иногда в груди загорается азарт, появляется жгучее желание самому снова сесть за руль и промчаться по трассе на полной скорости. Ощутить этот сладкий вкус победы, а потом пойти праздновать до утра. Но я одергиваю себя. Гонки в далеком прошлом. Даже Витя уже сам не ездит, а только организовывает заезды.