Измену не прощают (СИ)

Чем ближе моя встреча с дочерью, тем сильнее грохочет сердце и сбивается дыхание. Кажется, что все это сон. Вот-вот проснусь в одном из тех серых безнадежных дней, когда Полина была за тысячи километров от меня, а я не видел смысла жить без нее.
Полина достаёт ключи, открывает дверь и включает свет в прихожей. Захожу вместе с ней и первое, что вижу, — детская одежда. Это как удар под дых. На крючке висит розовая курточка, рядом со взрослой женской обувью стоят детские ботиночки. Тело холодным потом прошибает.
У меня есть ребенок, дочка. Я сейчас ее увижу.
Руки слегка подрагивают. Не помню, когда я так волновался в последний раз. Мне кажется, никогда. Даже перед встречей с Полиной на работе я был внутренне спокоен. Воспринимал это как неизбежное. Я всегда знал, что окончательная точка в наших с Полиной отношениях не поставлена. Я не ездил в Париж, не выслеживал ее у дверей французской нефтяной компании. Знал, что это бессмысленно. Я просто ждал, когда наступит подходящий момент, чтобы снова встретиться, и упорно шёл к этому моменту.
Но встреча с дочерью, о которой не знал четыре года… Это за пределами моего понимания.
Боже мой, у нас с Полиной есть дочь!
— Она спит, — тихо говорит. — Не надо ее будить и шокировать твоим появлением.
— Но я все равно хочу познакомиться, — произношу настолько твердо, чтобы Полина поняла: не отступлю.
— Я понимаю. В другой день.
Ну хоть не стала сходу возражать — и то хорошо.
Мы проходим несколько шагов по коридору и тормозим у белой двери. Полина хватается за ручку, но прежде, чем опустить ее, внимательно на меня смотрит. По ее заплаканному лицу не прочитать мыслей. Жалеет, что рассказала? Боится?
Не могу ждать больше ни секунды. Кладу руку поверх ладони Полины и сам опускаю ручку. За то мгновение, что дверь отворяется, у меня в крови происходит взрыв адреналина, будто с парашютом прыгаю.
Свет из коридора проникает в детскую комнату, падает ровно на маленькую кроватку, и я забываю, как дышать…
  
Глава 17. Никогда тебе не прощу
 
Стас
Она спит. Лежит на розовом постельном белье, укрыта одеяльцем по самую шею, длинные светлые волосы разбросаны по подушке.
Моя дочь.
В груди разрастается ноющее чувство. Свербит так, что дышать нет сил. Хочется подбежать к девочке, обнять, прижать к себе, поговорить, увидеть улыбку. А я стою как истукан, не могу шелохнуться. Лишь завороженно гляжу на маленькое личико с закрытыми глазками.
Боже… Как же она без меня росла? Как я мог спокойно жить, когда у меня был ребенок? Уже четыре года у меня есть ребенок, а я ни сном, ни духом.
Девочка переворачивается на постели с правого бока на спинку. Закидывает одну руку назад и шумно выдыхает. Приглядываюсь внимательнее к ее личику, пытаясь найти свои черты. И нахожу.
Она на меня похожа. От этого осознания земля из-под ног уходит. Хватаюсь за дверной косяк, чтобы не потерять равновесие. Чем дольше смотрю на дочь, тем сильнее понимаю: для меня больше нет в жизни ничего важнее нее. В лепешку расшибусь, а у моего ребенка все будет. В первую очередь, у нее будет любящий отец, хоть я и не знаю, нуждается ли она в нем в принципе.
— Ну хватит, а то Вероника проснётся, — тихо шелестит рядом Полина.
Поворачиваю к ней одеревеневшую шею. Сколько же в Полине ненависти ко мне, что она так жестоко поступила? Надежда на то, что однажды она меня простит, тает, как лед на солнце. Если бы была хоть малая вероятность того, что Полина может меня простить, она бы так не поступила, не скрыла бы дочь.
Я все еще стою, не двигаясь. Тогда Полина слегка отталкивает меня в сторону и сама закрывает дверь. Не сопротивляюсь, хотя не насмотрелся на ребенка. Стоял бы так всю ночь и любовался дочкой
Закрыв дверь, Полина разворачивается и уходит куда-то вглубь квартиры. Через несколько секунд на онемевших ногах следую за ней. Полина стоит у кухонной столешницы и жадно пьет воду из стакана. Потом ставит его на место и со всей силы вонзается ногтями в деревянную поверхность гарнитура.
 
— Ты по ночам спокойно спишь? — спрашиваю, чувствуя, как сел голос. — Совесть не мучает?
Резко разворачивается ко мне, стреляет злыми взглядом.
— А ты спокойно спишь? Тебя совесть не мучает?
— А я перед тобой не так сильно виноват, как ты думаешь. Я мог бы тебе рассказать, что тогда произошло, но тебе ведь неинтересно, правда?
— Тебя под дулом пистолета заставили сексом заниматься?
— Нет.
— Тогда мне и правда неинтересно. Только спросить хочу: та девушка, что на тебе скакала, лучше меня? И долго ты с ней крутил за моей спиной? Звал ее замуж, как меня?
Сколько яда в этих вопросах. Удивительно, что Полина им еще не захлебнулась.
— Той девушке, что на мне скакала, дали реальный срок.
— Какой срок? — не понимает.
— Тюремный. За соучастие и преступный сговор.
Полина ошарашенно смотрит.
— Меня тогда крупно подставили. Для всех, кто это сделал, я добился реального тюремного заключения: от нанятой за деньги проститутки, с которой ты меня застала, до организаторов. Я мог бы рассказать тебе подробнее, но ты ведь не хочешь знать, не так ли?
Полина скептически кривит губы.
— Я понимаю, что кто-то хотел, чтобы я тебя застукала. Не просто так мне прислали смс с адресом и дверь в номер была открыта. Вот только, Стас, ты все равно занимался сексом, и я это видела собственными глазами.
— И больше тебе ничего неинтересно?
Полина надрывно вздыхает. Видно, что она находится на грани новой истерики, но изо всех сил старается держать себя в руках.
— Ты осознанно занимался сексом с той девушкой? Ты понимал, что изменяешь мне? Ты отдавал себе отчёт в этом?
Полина спрашивает не в бровь, а в глаз. Внимательно следит за мной, за моей реакцией, чтобы распознать ложь, если вдруг я решу ее обмануть. Но я не буду. Отвечу честно.
— Когда я пришел в себя и на меня залезла какая-то девка, то я, конечно, понял, что это не ты. Я же не слепой.
Ее раскрасневшееся от слез и истерики лицо стремительно бледнеет, покусанные губы синеют. Полина слегка отшатывается назад.
— Все-таки ты осознавал… — тихо бормочет.
— Да, — отвечаю с горечью и сам себя за это ненавижу. — Но все это было подстроено специально. Меня подставили. Я не контролировал свои действия, я как в тумане находился.
— Это не важно, если ты осознавал, если ты понимал, что изменяешь.
Все-таки даже спустя столько лет она не хочет нормально меня выслушать и понять. Ее ничего не интересует кроме самого факта увиденной измены.
— Я хочу общаться с дочерью, — перевожу тему.
Полина после моих слов о том, что я отдавал себе отчёт в измене, будто в прострации находится.
— Общайся. Я не буду мешать.
Такая щедрость сходу удивляет. Даже на секунду теряюсь.
— С Вероникой общайся, — продолжает. — Но что касается нас с тобой, то ничего не вернуть. Я хочу, чтобы ты уяснил раз и навсегда: я никогда тебя не прощу. Я никогда не прощу тебе измену. Пожалуйста, Стас, не усложняй наши отношения еще больше. Мне и так тяжело каждый день тебя видеть, а теперь ты будешь не только на работе, но еще и дома с Вероникой. Я очень тебя прошу: оставь попытки меня вернуть. Этого не будет. Я тебя не прощу.
Полина произносит слова спокойно, твердо, без эмоций и истерики. И я понимаю: это действительно так. Она никогда меня не простит. И от этого осознания словно мир рушится. Пять лет я жил с надеждой, верил, что между мной и Полиной еще все возможно. Думал, пройдёт время, она остынет, узнает, что тогда произошло, и мы попробуем сначала.
Но Полина ненавидит меня так же, как и пять лет назад. Ее ненависть настолько сильна, что она скрыла от меня ребенка. И дальше скрывала бы, если бы не секундная слабость.
— Хорошо, — выдавливаю из себя. — Когда я могу познакомиться с Вероникой?
— Да хоть завтра.
Цепляюсь за ее барское разрешение, как утопающий за соломинку.