Зверь-из-Ущелья (СИ)

Я понимала, что этого не будет. Его воля куда крепче моей, а то, что он едва не сорвался... что ж, и такое бывает. Но внутри болезненно тянуло и скреблось чувство незавершённости и пустоты, хотелось вырвать сердце, чтобы прекратить это.
Сделаем вид, что просто прогуливаемся?
Вот же...  чурбан бесчувственный! Ух, сжать бы кулаки и затопать ногами, как ребёнок, требующий игрушку. Но Ренн – не игрушка и не моя собственность, я не могу потребовать у него любить меня.
Крепкие ладони сомкнулись на талии, злость вспыхнула и сгорела от этого прикосновения, а потом он поднялся на лошадь сам, прижавшись ко мне сзади. С каждым шагом я могла чувствовать его всего: движение мышц под кожей, дыхание у себя за спиной, трение одежды об одежду. Щёки горели, но я беззастенчиво откинулась назад, касаясь его плеча затылком и впитывая в себя это наслаждение. Больше всего на свете хотелось остановить время, но Каменные жрицы не обладали этим даром.
Иногда Ренн наклонялся и зарывался лицом в волосы, вдыхая их аромат, царапал щетиной нежную кожу шеи, а я едва сдерживала стон и кусала губы чуть ли не до крови, желая, чтобы он обласкал и их тоже. Прочитав эти порочные мысли, лестриец развернул мой подбородок к себе и медленно, чувственно, глубоко поцеловал. Да так, что я забыла о том, где нахожусь.
– Значит, вот как ты заботишься о моей невинности? – прошептала, когда мы оторвались друг от друга.
– Попробовав тебя раз, оторваться почти невозможно.
Показалось, что в голосе скользнули рассерженные нотки, только на кого он злилися больше? На меня или всё-таки на себя?
А дорога неумолимо вела нас в горы.
Мы проезжали мимо одиноких костров – люди сидели полукругом, слушая напевы менестрелей. В музыке этой было что-то щемяще нежное, тоскливое, затрагивающее самые потаённые душевные струны. Один раз мы даже остановились и испробовали пряного ежевичного вина. Потом стояли, обнявшись, и слушали грустную песнь белобородого старца. Огонь плясал по морщинистому, но такому одухотворённому лицу, что этот сын равнины казался древним божеством, сошедшим с небес.
Мне нравилось делать вид, что я своя среди этих людей, да и никто не обращал внимания на мой странный наряд.
– Тебе хорошо? – спросил Ренн вполголоса, обнимая меня за талию и притягивая к себе. Жаркое дыхание опалило висок, рождая стайку мурашек.
– Очень. Спасибо тебе.
Мне, и правда, было хорошо. Казалось, сейчас оторвусь от земли и взлечу прямо к звёздам. Вино было совсем лёгким, но голову наполнил приятный туман.
– И скажу ещё раз, ты вовсе не Зверь.
Он лишь усмехнулся.
Нет, ну правда ведь! Может, Реннейр и беспощаден с врагами, но со мной проявлял чудеса деликатности. Про таких, как он, бастардов, у нас говорили только шёпотом. Считали порченной кровью, полными врождённого порока и скверны. И это было в высшей степени несправедливо. Какая разница, кем и кого человек родился? Главное то, кем он стал.
Наверное, я задремала, когда мы ехали на лошади. Откинулась ему на грудь и, пригревшись, провалилась в мягкое забытье. Я словно качалась в гамаке, лениво жмурясь от солнца, а свежее дыхание ветра холодило лицо.
– Мы на месте, – голос Ренна вырвал из сна, и я, проморгавшись, увидела тёмные громадины гор. Услышала нестройный гул голосов из-под земли – они радовались, встречая заплутавшее дитя. И дрожь ветвей, как будто кто-то со всей силы потряс дерево.
Переплетя наши пальцы, лестриец повёл меня вперёд, и мне до боли захотелось повернуть обратно.
– Мы ведь больше не увидимся?
Я уставилась на чётко обрисованный профиль, белеющий в свете луны. Реннейр взял моё лицо в ладони и долго разглядывал, поглаживая большими пальцами скулы.
Подспудно я ожидала, что Ренн меня разубедит, но его взгляд… Он говорил громче любых слов, и от этого сердце истекало кровью, а воля ломалась и плавилась.
– Ты дочь гор, Рамона. А мне… – он поморщился, словно от боли. – …мне совсем нечего тебе дать.
‍
 
Я хотела было возразить, что ничего и не прошу, что мне хватит одной любви, но вдруг вспомнила его слова. Воин готов умереть ради долга и чести господина, а любовь… Для таких, как Зверь-из-Ущелья, это лишь досадная помеха. Если я сейчас расплачусь и брошусь ему на грудь, он запомнит меня не как что-то неуловимое, недосягаемое, а как надоедливый репей. Девчонку, что путается под ногами и отвлекает от важной цели.
Какой бы легкомысленной и эгоистичной я не была, я тоже не смогу прямо сейчас всё бросить, сбежать и поселиться где-то близ Лестры. Не смогу повесить на Ренна ответственность за свою жизнь. Но как же это больно, больно, больно! Только познав невесомое хрупкое чувство, успев свыкнуться с ним, добровольно от него отказаться. И всё же надежда на что-то непонятное ещё билась в груди.
Печальные мысли прервал шорох чужих шагов. Ренн плотнее прижал меня к себе, и мы застыли в тени старой лещины. Мужские ладони обжигали, казалось, рубашка в этих местах пылает.
Тревога заставила оглянуться. Я сощурилась и разглядела сквозь листву фигуру человека – он торопился к горам. Незнакомец кутался в плащ с капюшоном, но я готова была поклясться, что именно этот человек был сегодня в компании женщины и ребёнка! Но что тогда получается… Нет-нет, эта мысль слишком абсурдна.
– Похоже, не только ты любишь нарушать правила, – заметил Реннейр вполголоса.
Неужели Ренн тоже догадался, что кто-то из моих собратьев рискнул посетить праздник Маков? Ох, лишь бы не столкнуться с ним лицом к лицу. И всё-таки… кто это был? Наверное, при свете дня он послушный житель Антрима, а вот по ночам – в голове закружился вихрь цветных картинок – ходит к незнакомке из Лестры. Эта тайна загадочным образом нас роднит.
– Правила написаны сотни лет назад, – я мягко выбралась из мужских объятий. Незачем затягивать, только муку продлевать.
– Но именно они помогали вашему народу выжить.
Пожалуй, Реннейр прав. У него вообще больше здравомыслия, чем у меня.
Я коснулась плеча, сдвигая браслеты на место, вновь надевая очелье. А ведь на равнине оно меня не беспокоило, кровавый камень не нагревался, и никто не пытался поживиться моими эмоциями и силами. Тогда, набрав в грудь побольше воздуха, я сунула руку в карман.
- Вот, возьми… - протянула кристалл авентина, закованный в серебро. Бархатно-синий, как летнее небо ночью. Внутри, если долго всматриваться, можно было увидеть россыпь мигающих звёзд и неспешно плывущие облака. Конечно, мне говорили – ты всё выдумываешь, но я точно знала, что они есть.
Я зачаровала самоцвет накануне своей дерзкой вылазки. Просила Матерь Гор наделить камень такой мощной защитой, чтобы ни стрела не достала, ни нож, ни меч. Пела особую песнь, плела голосом заклинание, чувствуя, как болят кончики пальцев от выплеска Дара. Этот авентин – особый. Каждому искателю известно, что работать он будет лишь, когда подарен от сердца, с искренней и чистой любовью.
От женщины – мужчине. Своему единственному.
– Это зачем? – наши пальцы переплелись, и я постаралась запечатлеть в памяти всю прелесть этого лёгкого, но безумно важного касания.
– Он защитит тебя. Авентин, - произнесла и почувствовала, как покалывает щёки и кончики ушей от смущения. Ренн ведь не знает о свойствах авентина?
Или всё-таки знает?
Лестриец наградил меня таким пронзительным взглядом, что сердце ухнуло в пятки. Возможно, ему это совсем не надо… Возможно, я только зря себе душу рву, но Зверь-из-Ущелья медленным и чувственным движением поднёс амулет к губам, а после вложил обратно мне в руку и согнул пальцы, накрыв сверху своими.
Лицо его было серьёзным и задумчивым, а меня от этого взгляда пронзила такая дикая боль, словно кто-то вогнал под рёбра нож и провернул несколько раз. Дышать стало нечем, а глаза запекло от нахлынувших слёз.
– Не надо, Мона. Не надо. Ты должна забыть обо мне, не искать встречи, не доверять людям с равнины. И находиться рядом со мной тебе опасно.