Зверь-из-Ущелья (СИ)
Реннейр перекинул ногу через круп лошади и спешился. На меня, мелкого парнишку с растрёпанными волосами и взгляда не кинул, а я… Смотрела бы вечно на игру натренированных мышц, на ленивую грацию опасного зверя. Да что ему толпа неотёсанных деревенских мужиков? Что стадо баранов перед волком, даже если в руках у них дубинки.
– Господин, это пришлый! – прогудел тот, что хотел отбить мне охоту чужих девок лапать. Он растерял весь боевой задор и мялся на месте, не зная, куда глаза спрятать.
– Проучить решили выродка, чтоб не совался, – дерзко отвечал Дрын, тыча в мою сторону пальцем. – От чужаков этих одни беды! Мало ли, что он задумал?
Мужики возмущённо забухтели, оправдываясь перед «господином», а он стоял, глядя на них свысока и скрестив на груди руки. Скука – единственное, что я прочла на его красивом лице.
– Толпой на одного смелости хватает? Не видите, он ещё мальчишка, – бросил холодно, но с места не двинулся.
– Слишком наглый этот мальчик, – Дрын хмуро зыркнул на меня, перевёл взгляд на Ренна. Остальные не пытались перечить, напряжённо выжидая. А меня вдруг затрясло, заколотило, будто выбежала голой на мороз. Что, если Реннейр согласится и оставит меня на растерзание этих огромных и злых мужиков? Если просто развернётся и уедет? Что тогда?
– Расходитесь, – тоном, не допускающим возражений, произнёс Ренн. – Я не допущу рукоприкладства в праздник.
Мужики, недовольно бурча, поплелись прочь, будто волной их слизало. Я слышала ропот, и ветер донёс слова: «Зверь-из-Ущелья… С ним лучше не спорить».
Ещё бы. На их месте я бы тоже не рискнула.
– Ты тоже иди, парень, – равнодушно бросил Ренн и отвернулся. – Тебе здесь не рады.
Сейчас он исчезнет. Сядет на лошадь, и я больше никогда не увижу.
Эта мысль отозвалась в душе тянущей болью, скрутила внутренности жгутом, и пока смелость не покинула меня, а он не коснулся лоснящегося конского крупа, я кинулась вперёд и позвала:
– Реннейр!
Позвала так, будто вокруг меня непроходимый лес, а он единственный, кто может спасти, вывести к свету.
Ренн вздрогнул и застыл, а я дёрнула амулет, так, что разорванная цепочка обожгла шею болью. Чужое обличье сползло, как змеиная кожа.
– Ты?! – глаза его округлились, брови взлетели на лоб.
– Узнал, наконец? – хмелея от радости и собственностью смелости, спросила я и рассмеялась.
– Точно безумная… Что ты здесь делаешь?! - Ренн зашипел, как рассерженный кот, даже глаза блеснули похоже. Не спросил, как мне удался этот фокус, как я сюда добралась, и вообще смотрел так, будто думал – оторвать мне голову сейчас или чуть позже.
– Я ведь сказала, что приду на праздник… – уже не так уверенно залепетала я.
– Как ты сюда попала? Кто тебя привёл?
В голосе ни капли радости, на которую и втайне рассчитывала. Только беспокойство и досада, замешанные на изумлении.
– Открыла врата в предгорье, а по пути встретила девушек – они привели меня и рассказали…
– Что они тебе рассказали? – понизил голос Ренн, так, что у меня по спине скользнула жаркая волна.
– То, что не сказал ты.
Почему-то язык не повернулся произнести, что этой ночью влюблённые пары уединяются на маковом поле, чтобы лишиться невинности и обрести благословение бога. Зато воображение подкинуло несколько до ужаса неприличных картин. Конечно, с поцелуями, на остальное фантазии не хватало.
– Тебе нечего здесь делать, – он взял лошадь под уздцы и твёрдым шагом приблизился ко мне. – Забирайся.
– Зачем?
– У нас вся ночь впереди. Отвезу тебя в горы, а там сама сможешь врата открыть и домой вернуться.
Спокойно и терпеливо, хотя поджилки тряслись, я произнесла:
– Ну уж нет, Ренн. Я не для того рисковала, чтобы меня позорно выперли с праздника. Я обещала прийти, и я это сделала, – упёрла руки в бёдра, а потом добавила: – Неужели ты всё забыл?
То, как горы привели нас друг к другу. Как он спас меня, как держал на руках в студёной воде и смотрел, как на самую прекрасную из земных женщин. Забыл наш ночной разговор, наши откровения, мою смелую просьбу, свой порыв и волшебный поцелуй, о котором я грежу ночами.
Взгляд льдисто-синих глаз стал ещё холодней.
– У меня есть верёвка. Длинная. Крепкая, – каждое слово прибивало к земле, лишало воздуха, и лишь крепче стискивала зубы. – Я свяжу тебя, закину на лошадь и отвезу туда, откуда ты пришла.
Лестриец сделал шаг ко мне, я – от него.
– Не надо!
– Тогда садись на лошадь по-хорошему. Или ты не умеешь? Тогда, может, подсадить? – он протянул руки, а я вдруг представила, что этот человек просто захотел меня обнять.
Может же быть такое?
Нет, Рамона. Хватит мечтать. В горах всё было по-другому, а здесь – чужая земля, чужие порядки. Реннейр может выдать меня собратьям, и они наверняка посчитают меня лазутчицей.
Но глупое сердце шептало – он на это не способен.
И я сделала то, о чём, возможно, пожалею. Вдохнула поглубже и преодолела разделяющие нас шаги.
Один, два, три… И закончился воздух.
Его руки оказались по обе стороны от моей талии. Сомкнулись на ней, как стальные тиски. И когда я коснулась плеча, он вдруг вздрогнул. Втянул воздух прерывисто.
А меня окатило жаром – он пылал. Такой горячий.
– Чего ты добиваешься, дочь гор? – выдохнул Ренн мне в волосы, но на лошадь не закинул, как грозился. – Преследуешь меня во снах, теперь ещё и наяву…
– Во снах? – откровение было так неожиданно, что я поперхнулась воздухом. – Я тебе снилась?
– И не раз.
Кожа под ладонью обжигала. Он был так близко… Слишком близко для того, чтобы я могла думать трезво. В вырезе рубашки, как раз на уровне моего лица, виднелась широкая грудь, тяжело вздымались пласты могучих мышц, а на шее быстро-быстро пульсировала жилка.
Провести бы по ней пальцем…
Ох, Рамона, – посетовал здравый смысл, – совсем оголодала без мужской ласки? Сама набросишься?
На губах расцвёл его вкус, чувствительная кожа шеи загорелась в тех местах, которых касалась жёсткая щетина. Возможно, для него это ничего не значит. Возможно, он просто поддался порыву. Но для меня это было ценнее самого дорогого самоцвета.
– Я вспоминала...
Слова замерли где-то в горле. Один миг – и я в седле.
– Я никуда не поеду!
В крови взыграло врождённое упрямство. А лестриец пусть думает, что угодно!
– Я тебя не спрашиваю, – и подтянул стремена – как раз под мою ногу.
– Не смотри на меня, как на маленькую девочку, Реннейр. Я сама отвечаю за свои поступки.
– О, поверь, я смотрю на тебя, не как на маленькую девочку, а как на вполне себе зрелую женщину.
Мне показалось, или он сказал это со злостью? С каким-то отчаяньем дёрнул ремешок на седле и шумно выдохнул.
– Считай, что я о тебе забочусь. Это для твоего же блага.
– Почему каждый считает, что знает лучше, что для моего блага, а что нет?
Ещё один учитель жизни на мою голову! Разве это справедливо?
Я завертелась, думая, как безболезненно соскользнуть с лошади, но вместо этого лишь потеряла ботинок. Реннейр вздохнул так, будто я и впрямь была непослушным ребёнком, наклонился за ним и другой рукой взял меня за лодыжку – обуть.
– Признаться, я даже немного растерялся, когда тебя увидел, – от твёрдых мужских пальцев под кожей разбежались мелкие молнии – это было неожиданно, почти больно, но так… хорошо. Злость и обида улетучились вмиг, будто ветер слизал.
Мы столкнулись взглядами. Мой – удивлённый, и его – стальной, непоколебимый.
– Пора это заканчивать. Ты не должна так рисковать, Мона. А если бы я тебя не встретил? Тебя могли обидеть, люди здесь не самые добрые, – продолжил твёрдо, а потом вдруг тёмные брови взлетели на лоб: – У тебя кровь? – голос стал глуше, и подушечка большого пальца проскользила по косточке, пачкаясь алым. – Откуда?
И снова провёл по коже, рядом, чтобы не тревожить ранку. В отличие от голоса, прикосновение было таким бережным, ласковым. Хотелось, чтобы он не останавливался.
