Непристойно богатый вампир (ЛП)

…Я заеду за тобой в девять.
Искренне,
Джулиан.
Как много времени он дал мне для принятия решения. Похоже, он решил за меня. Высокомерный, сварливый вампир.
Я с минуту смотрела на сообщение, пытаясь понять, как на него реагировать.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Джулиан
Есть особняки. Есть дворцы. А есть дома настолько непристойные, что их можно назвать только чудовищами. Моя мать тяготела к третьему. Анклав Сабины Руссо в Пасифик-Хайтс занимал почти целый квартал города. По размерам он уступал только соседней резиденции автора романов. Моя мама говорила, что предпочитает вид с балкона ― панораму залива Сан-Франциско и моста «Золотые ворота» ― площади.
Двигатель BMW переключился на третью передачу, когда я поднялся на крутой холм, на котором стоял мой семейный дом. Сам дом представлял собой выдающуюся смесь стилей, которую мои родители придумывали на протяжении целого века. Портик в стиле возрождения в сочетании с французскими элементами украшал переднюю часть здания. В известняковых стенах виднелись арочные окна. С северной стороны я заметил немного строительных лесов. Несомненно, моя мать все еще пыталась подобрать замену первоначальному камню, который нужно было восстановить после землетрясения 1906 года. Ограда из кованого железа высотой в двадцать футов окружала дом по периметру, чтобы любопытные туристы не забредали в наш дом ― скорее для их защиты, чем для нашей. Я опустил окно у ворот и мрачно улыбнулся в камеру наблюдения. Через мгновение ворота со скрипом открылись, и я въехал в частный подземный гараж. Хоть моя семья и слишком любила автомобили, было ясно, что у нас гости.
Так вот почему я ей так чертовски срочно понадобился? Неужели у нее уже выстроился парад потенциальных фамильяров, готовых к знакомству?
Я взял телефон с пассажирского сиденья. Я не собирался тратить каждую секунду, проведенную в этом городе, на светские беседы с другими богатыми вампирами, их ублюдками и кучкой отчаявшихся ведьм. Перейдя к текстовым сообщениям, я нашел последнее отправленное.
Это номер Джулиана.
Должно быть, это она. Остальные сообщения были подписаны, за исключением одного, касающегося моего телефонного номера. На него не было ответа. Должно быть, это она прислала? Я все еще не понимал, как именно это работает. Должен ли я дождаться, пока она ответит «да» или «нет» по поводу завтрашнего ужина и почему? Должен ли я снова попросить об этом с помощью этого адского устройства? Неужели так трудно было просто ответить мне лично? Я решил сделать это за нее. Мне потребовалась секунда, чтобы набрать свое сообщение на крошечной цифровой клавиатуре. Когда я закончил, у меня было больше вопросов, чем ответов, почему современные люди любят эти дрянные устройства. Должен же быть лучший способ общения. Через несколько секунд три точки мигнули мне в ответ.
Что, черт возьми, это значит?
Они исчезли.
Я ждал, смутно осознавая, что лифт спустился в гараж. Три точки появились снова. Я проигнорировал того, кто вышел из лифта. Прошло еще несколько секунд, прежде чем я получил ответ.
Хорошо.
Это было начало. Хотя для чего, я не был уверен. Выйдя из машины, я засунул телефон в карман и повернулся к своей ассистентке, которая ждала меня в гараже.
Селия встретила меня у лифта.
― Себастьян устраивает вечеринку в опиумной комнате, но твоя мать просит поговорить с тобой в ее гостиной, пока ты не обкурился до беспамятства.
Я выгнул бровь, и она подняла руки в знак извинения.
― Это ее слова, не мои.
Я последовал за ней в лифт и нажал кнопку второго этажа. У меня не было никакого желания посещать так называемую вечеринку Себастьяна. Я не сомневался, что оргия была бы более подходящим термином для этого. Но мне нужно было поговорить с братом.
― Я могу что-нибудь для тебя сделать? ― спросила меня Селия, когда лифт поднялся наверх.
Я уже собирался ответить, что нет, но вспомнил, что должен Тее.
 
― Да, позвони Фердинанду и узнай, какие виолончели он сможет привезти мне к завтрашнему дню, а потом выясни, где хранится Страдивари.
― У тебя новое хобби? ― Она наморщила лоб, словно пытаясь определить, нормально ли я себя чувствую.
― Я кое-кому задолжал виолончель, ― сказал я, пожав плечами. Пока не было смысла рассказывать Селии о Тее. Тем более, я подозревал, что Тея и дальше будет хлопать дверьми перед моим носом.
На губах моей помощницы заиграла улыбка.
― Она, должно быть, очень красивая.
― Она очень раздражающая, ― поправил я ее, ― и, как уже сказал, я должен ей виолончель. С ее произошла кое-какая неприятность.
― И ты был этим кое-кем? ― догадалась она.
― И да, и нет, ― ответил я, собираясь с духом, когда на панели лифта загорелась кнопка второго этажа.
― Джулиан, ― с многострадальным вздохом произнесла Селия мое имя, ― кем бы она ни была, твоя мать сойдет с ума, если ты подаришь ей виолончель за двадцать миллионов долларов!
― Это моя виолончель. ― Я поправил запонки, когда двери открылись. Придерживая рукой дверь лифта, я подождал, пока Селия выйдет на площадку галереи, и присоединился к ней. ― И я не отдам ее. Хотя не понимаю, почему, черт возьми, это должно кого-то волновать. Никто из нас не играет. Какая польза от того, что она собирает пыль?
― Я думаю, это то, что смертные называют инвестицией, ― сухо сказала она. ― Есть ли ограничения для тех, которые привезет Фердинанд?
Я покачал головой.
― Но я предпочитаю что-нибудь итальянское.
― Ты всегда предпочитал. ― Селия прошла со мной в сторону комнат Сабины. Ее глаза блуждали по картинам на стенах, то и дело расширяясь, когда она замечала Сезанна или Ван Гога. Иногда я забывал, насколько она моложе меня. В основном потому, что она так много времени проводила, нянчась со мной.
― Не хочешь присоединиться к нам? ― спросил я, когда мы подошли к дубовым двустворчатым дверям, ведущим в личное крыло дома моей матери.
Она закатила глаза.
― Пожалуй, я лучше подожду здесь.
Она была слишком умна, чтобы ввязываться в семейные разборки, особенно если они касались меня и моей матери.
― Я дам тебе знать о том, что выясню. — Она сделала паузу. ― Может быть, я попрошу Фердинанда доставить инструмент, который он подберет, чтобы избавить тебя от лишних хлопот? Мне нужно только имя девушки.
― Я сам займусь этим.
Она склонила голову в знак уважения к моим пожеланиям и удалилась. Когда она повернулась, я увидел на ее лице выражение несомненного удовлетворения. Я открыл было рот, чтобы еще раз объяснить, что это просто вопрос вежливости, но она уже удалялась по коридору.
Я смотрел, как она исчезает вдали, решив, что пусть она думает, что хочет по этому поводу. Я тихонько постучал в дверь и подождал, пока с той стороны раздастся властное «войдите».
Я вошел в гостиную и увидел маму, сидящую у мраморного камина в шелковом халате, расшитом крупными цветами фуксии. Огонь плясал на бокале в ее руке, в стекле отражались отблески пламени. Еще один наполненный бокал стоял перед ней на журнальном столике XVIII века. Она лениво покрутила пальцем в бокале, а затем поднесла ко рту палец, испачканный кровью, и деликатно облизала его.
Это была ее старая привычка — размышлять над подогретой порцией первой отрицательной. В молодые годы я часто приходил домой и заставал ее в подобном состоянии, как правило, из-за переживаний по поводу какой-нибудь шалости одного из моих братьев. Но вот уже много лет я не видел ее такой, с тех пор…
― Прости меня за этот вечер, ― сухо сказал я. Она позвала меня сюда, чтобы отчитать за то, что я был так откровенен в присутствии человека. Извинения могли бы свести к минимуму ее беспокойство.
Она подняла на меня голубые глаза, изучая с молчаливым осуждением, а затем указала на велюровое кресло напротив себя.
Я мог быть наследником фамилии и состояния Руссо, но моя мать крепко держала в руках меня и остальных членов нашей семьи. Это было естественно, учитывая, что у вампиров природой заложено уважение к женщине. Мужчина-вампир должен был жениться, произвести на свет наследников и вносить свой вклад в развитие общества в мирное время. Когда же шла война, мы были хорошо обучены защищать своих матерей, сестер и жен. Эти навыки мы приобретали во время дружеских стычек дома и оттачивали их на настоящих полях сражений. Мужчина-вампир всегда был готов защитить женщин, которым он служил, даже если большинство из них не нуждались в особой защите. По крайней мере, меня воспитывали в духе этих традиционных ценностей. Даже самые дикие из моих братьев и сестер подчинялись требованиям моей матери. По большей части она уважала своих взрослых детей, но время от времени кто-то из нас разочаровывал ее.