Страдания и Звёздный свет (ЛП)

Мой взгляд переместился с него на Леона Найта, который стоял рядом с ним: перевертыш-Лев выглядел серьезнее, чем я когда-либо его видела, его роскошные светлые волосы были спутаны и неухожены, а глаза потемнели от пережитой битвы.
— В чем дело? На нас напали? — потребовала я.
Они быстро отмахнулись от меня, прежде чем я успела подняться из ванны, и я растерянно смотрела между ними, когда Данте прочистил горло.
— Дариус Акрукс — это потеря, которую все мы перенесем с большой печалью, — тихо прошептал Данте, и что-то похожее на нож вонзилось в мое сердце от внезапного изменения нашего разговора и звучания этого имени. — Его жертва ради этого дела войдет в историю Солярии и никогда не будет забыта. A morte e ritorno. (п.п. До смерти и обратно)
Я сжала правую руку в кулак, из нее сочилась кровь, рана продолжала кровоточить, порез от лезвия из солнечной стали постоянно болел, и я отказывалась даже пытаться его залечить.
Взгляд Леона переместился на мой кулак, который я положила на край ванны, и его золотые глаза, казалось, горели пониманием.
— Этот порез — в память о нем? — спросил он, и я почувствовала, как сила его Львиной Харизмы давит на меня, как его дары побуждают меня открыться, опереться на него в поисках облегчения и поддержки, но я не поддалась порыву.
— Это в память о клятве, которую я принесла его кровью и своей, звездам, которые сидели и смотрели, как вершится эта судьба, — прорычала я в задней части своего горла.
— Ты хочешь, чтобы остался шрам? — спросил Данте, и я кивнула, признавая причину, по которой я не сделала попытки залечить рану, хотя я знала, что порез, сделанный солнечной сталью, скорее всего, останется шрамом. — Я могу помочь тебе закрыть ее, сохранив шрам, — добавил он, протягивая мне руку.
Я колебалась лишь мгновение, прежде чем поднять кулак и позволить ему взять моя руку. Вода капала на пол комнаты, когда Данте перевернул мою руку и разжал пальцы, его темные глаза сверкнули при виде глубокой и неровной раны.
— Возможно, тебе придется отозвать своего Феникса, чтобы это сработало, — пробормотал он, воздух потрескивал, пока он призывал свои дары, и мой пульс заколотился в груди при мысли о том, что я снова почувствую мощь этой силы.
Лайонел так любил мучить меня молниями, рожденными этим человеком, с нездоровым удовольствием наблюдая, как мое тело выгибается и сгорает изнутри, а агония пронизывает меня насквозь. Я боялась поцелуя этой силы больше, чем хотела признать. Но еще больше я боялась потерять этот шрам.
Усилием воли я оттянула Феникса назад, давая его дарам возможность обжечь мою кожу, глубоко вдохнула и почувствовала, как вокруг нас поднимается статическое электричество.
— Per amore e sacrificio (п.п. За любовь и самопожертвование), — пробормотал Данте на фаэтанском, проводя двумя пальцами по кровоточащей ране на моей ладони, и сила его молнии впилась в мою плоть и затрещала между нами.
Я резко вдохнула, мой позвоночник выгнулся дугой от пылающего поцелуя его силы, которая пыталась вызвать в моей памяти самые ужасные воспоминания. Но я не позволила им всплыть на поверхность, сосредоточившись на воспоминаниях о глазах, темных, как сам грех, и любви мужчины, которого я едва начала считать своим, но эхо его прикосновений слишком быстро ушло от меня.
Данте отпустил меня, и я опустилась обратно в ванну, вода молочного цвета переливалась через край. Я вынула руку и посмотрела на шрам, который теперь украшал мою ладонь. Кожа опухла и покраснела, от нее по всей руке расходились крошечные линии, где электричество немного отходило от раны. Он был похож на дерево, навечно запертое на зиму. Колючие ветви расходились от толстого и грубого от возраста ствола. Оно было сырым, диким, прекрасным. И оно прорезало мое сердце и жизненные пути, бросая вызов любым предначертанным ожиданиям судьбы, оставляя меня свободной, чтобы с этого момента я сама определяла свою судьбу.
— Спасибо, — вздохнула я, рассматривая шрам, боль от которого утихла, когда я позволила своей магии успокоить затянувшуюся боль, а затем подняла глаза, чтобы еще раз посмотреть между ними. — Но ты пришел сюда не для того, чтобы исцелить мою руку.
 
Данте подарил мне призрак улыбки, покачав головой. — Нам нужно знать, где Габриэль.
Мой взгляд переместился с него на Леона, его золотистые глаза поблескивали от страха за безопасность моего брата.
— Пропал, — вздохнула я, зная, что это не то, что они хотели услышать, и чувствуя шок и страх, когда это поразило их, как будто это был еще один удар в мою собственную душу.
— Как? — потребовал Данте, его фаэтанский акцент был густым, когда в воздухе снова затрещало электричество, а в небесах над головой раздались раскаты грома.
Я взглянула на небо через стеклянную крышу, когда облака сошлись и скрыли все звезды, и выдохнула с облегчением, когда их взгляды отлетели от меня.
— Я не знаю, — призналась я, и боль в моем голосе была явной. — Но он послал мне сообщение, пока я скорбела на коленях на поле боя. Пророчество, насыщенное знакомой магией, которое имело вкус прощания.
Если бы у меня оставались слезы, я знала, что одна из них скатилась бы по моей щеке при этих словах, чтобы упасть в воду, в которой я все еще сидела.
— Не может быть, — твердо сказал Леон. — Гейб не бросит нас. Ни через миллион, ни через миллиард лет.
— Расскажи нам пророчество, — потребовал Данте, и Леон начал пятиться.
— Когда вся надежда будет потеряна, и наступит самая темная ночь, вспомни об обещаниях, которые связывают. Когда голубка истечет кровью от любви, тень встретит воина. Гончая будет мстить там, где глубокий разлом. Ждет один шанс. Король может пасть в тот день, когда Гидра зарычит в злобном дворце.
Несколько долгих секунд мы смотрели друг на друга, каждый из нас хотел, чтобы другой понял в этих словах что-то, что могло бы нам помочь.
Но ничего не нашлось.
— Мы уходим, — твердо сказал Леон. — Мы возвращаемся на поле боя, чтобы найти нашего брата. Он наверняка оставил нам что-то там, какой-то способ найти его. Гейб любит свои запутанные словесные игры, мы разберемся.
— Не называй его Гейбом, — пробормотал Данте, и они обменялись коротким испуганным взглядом, прежде чем снова перевести взгляд на меня. — Мы уходим.
Я кивнула, мое сердце заколотилось при мысли о том, что еще больше людей бросят меня, но я знала, что это к лучшему. Они могли сосредоточиться на Габриэле. Они могли выяснить, что с ним случилось, найти его… что-нибудь.
— Скажите тому, кто контролирует палаты, что я разрешила вам уйти, — сказала я, зная, что повстанцы ослабят это правило только по моему приказу. Я не беспокоилась о том, что кто-то из них предал нас, в любом случае, и если был хоть какой-то шанс, что они смогут найти Габриэля, я не собиралась вставать у них на пути. — Если вам что-то нужно от меня, просто скажите, — вздохнула я, когда они повернулись, чтобы уйти.
— Убей этого засранца Дракона, если сможешь, — обратился ко мне Леон, когда они уходили. — Это было бы очень кстати.
Подавленный смех, который мог бы быть и всхлипом, вырвался у меня, когда я осталась одна в обжигающей воде, которая колола мою кожу, и только Феникс во мне не давал ей сгореть.
Откинувшись назад, я смотрела на стеклянную крышу, как дождь начинает падать из грозовых туч, собирающихся под мощью силы Данте, и наблюдала за тем, как буря нарастает надо мной, как сверкают молнии и гремит гром, чувствуя себя совершенно бессильной под ней.
Прошло несколько часов, и лагерь затих, пока буря бушевала, повстанцы искали отдых, пока страх и неуверенность подкрадывались к нам со всех сторон.
Но я не была бессильной.
Я была Роксанией Вега.
Я резко встала, вода стекала с моего тела и поднималась от меня в облаке пара, пока я шла к разложенной для меня одежде.
Я натянула черные джинсы и темно-синий топ, в котором оставалось место для моих крыльев, игнорируя нелепое платье, которое рядом с ними выглядело подходящим для коронации. Я не нуждалась в нарядах там, куда направлялась.