Четыре грани финала (СИ)

— Ты! — крикнула она, и я замерла.
Это был голос не той Нериссы, что говорила со мной в первой грани.
Это был совсем другой голос. Который я не должна была никогда больше услышать. Голос, доносившийся обычно со стороны кровати и визгливо требующий услужить, заткнуться, сделать всё как надо — и продолжающий требовать, потому что никому никогда не удавалось сделать всё, как надо, с первого раза…
— Дашка, дрянь! — бабушка в облике Нериссы подняла руку с зажатым в ней пламенем. — Посмотри, во что ты меня превратила!
  
Грань???: конец света
 
Огненный шар сорвался с её руки, но разползся по окружившему меня красной сферой замерцавшему щиту. Я мгновенно переместилась на несколько метров в сторону и попробовала встать.
— Чего молчишь? — бабушка тут же появилась рядом. — Чего молчишь, дрянь! Отвечай, когда тебя спрашивают!
Она практически завизжала, молния соскользнула с волос и ударила меня — несильно и часть поглотил щит, но этого хватило, чтобы комок в горле слегка рассосался и я выкрикнула:
— Ты жива?
— Не ори на меня! — мгновенно взбеленилась она. — Как ты смеешь на меня орать! Как ты смеешь что-то ещё вякать после того, что сделала, дрянь!
Молнии продолжали скользить по моему щиту, но бабушку это нисколько не останавливало. Я сглотнула — горло вроде бы стало меньше сдавливать — и прохрипела:
— А где мама и папа?
— Я не знаю! — она продолжала орать. — Всем на меня плевать! Конечно, кого заинтересует честная труженица. всю жизнь отдавшая на службу стране! А потом вырастившая таких поганцев, как ты! Отправляющих меня в это дебильное тело!
— Дебильное?
— Погляди на меня! Я разодета как шлюха китаёзная!
Вот не знаю, розово-зелёный наряд Нериссы прикрывал всё тело и, по мне, выглядел весьма элегантно. Не говоря уже о молодом теле, о котором бабушка должна была лишь мечтать. Но она вместо радости продолжала орать:
— А как очнулась тут, так сразу налетели пиндосы, стали что-то лопотать и нападать, пришлось удирать! Мне, честной коммунистке, пришлось удирать от пиндосов! Так они и тут меня достали, да ещё и тебя с собой пригласили! Что, спелась с врагами, да, дрянь?! Продала родину за тридцать серебреников!
— Бабушка… бабушка, пожалуйста… — щит постепенно краснел. Его запас прочности долго не выдержит, но должна успеть.
Я выпрямилась.
Посмотрела на бабушку, открывшую рот для очередной тирады.
И бухнулась на колени.
— Прости меня, бабушка! Прости за всё! Прости, что я тебя убила! Я не хотела, я честно не хотела!
Слёзы хлынули ручьём, я склонилась так, что розовые туфли бабушки оказались почти передо мной. Если бы она приказала их поцеловать, то сделала бы это без промедления.
Вот ответ на всё.
Бабушка и, почти наверняка, мама и папа живы в этом мире.
Вот почему Снисхождение так себя ведёт — потому что это моя мама. Прикидывается заботой о Джейн, а на деле пытается помириться со мной. Я не знаю, почему она не раскрыла себя сразу, и мне всё равно.
Я должна замолить свой грех перед ними.
Я должна извиниться. Должна покаяться.
Я ненавижу убийство. Меня трясёт от одной мысли о том, чтобы убить. Однако я всё равно убила.
И в наказание должна раскаяться перед теми, кого убила.
И я раскаиваюсь.
— Прости меня, бабушка! Я сделаю всё, что ты попросишь, только прости меня!
Я посмотрела снизу вверх — униженным, пресмыкающимся существом, достойным лишь ползать на коленях. Потому что я раскаиваюсь, и понятия гордости больше не существует.
Бабушка молча смотрела на меня несколько секунд, даря надежду. Я сделаю всё что угодно, изменю этот странный мир, выступлю против любого героя и любого злодея, но заглажу свою вину. Всё, что угодно…
— Извинения? — молнии вновь окутали её волосы. — Ты думаешь, что отделаешься извинениями? Поплачешь, поваляешься в ногах и всё! Я честная труженица, я всю свою жизнь отдала государству, я вырастила твоего отца, вырастила тебя, ночей не спала, здоровье угробила, а ты посмела поднять руку на меня? Ты, прошмандовка, предательница, дрянь, посмела поднять руку на меня? И теперь думаешь, что спасёшься извинениями?
 
Молнии ударили — но теперь не мелкими случайными попаданиями. Целый пучок впился в мой щит, заставляя краснеть его всё больше и больше, наливаться алым…
— Если так хочешь извиниться передо мной, то сдохни! — визг бабушки словно бы помогал его пробивать. — Ты мне всё равно больше не внучка, раз яшкаешься с пиндосами и посмела поднять руку на меня! Так сдохни уже!
Да. Это правильно.
Убийца должен умереть.
А там смогу я переродиться либо умру по-настоящему — уже неважно. Главное, что так искуплю всё, что натворила.
Если бы я знала, как снять щит… можно попробовать расстегнуть пояс, но тогда придётся встать… хотя ему и так недолго осталось, а бабушка ещё воспримет движение как попытку отбиться, не примет как раскаяние… так что пускай.
Молнии всё скользили по щиту, и вот он уже налился нестерпимо алым, взорвётся в любую секунду…
— Прости, красавица! — голос Дэдпула раздался в ушах, но его самого я не увидела. — Я совсем забыл сказать об одном интересном функционале на тот случай, если ты в приступе самобичевания позволишь злобной ведьме поджарить тебя молниями! А забыл сказать потому, что мне этого совсем не хочется! А поскольку я не добрый и не правильный, то решил сделать так! Дэдпул мудак, йухххуууууу!
Щит горел, но даже не думал спадать. А скользившие по нему молнии начали…
Начали отражаться в бабушку!
Я сразу вскочила, схватилась за пояс — но бабушку уже не было видно за сиянием её собственной силы, истошные крики раздирали сердце, даже тяжесть в горле отступила… расстегнула пояс, сбросила на землю, щит исчез, но молнии продолжали сверкать, тело бабушки тряслось от проходящего по ней тока…
И рухнуло.
Дымящееся, неподвижное, оскаленное.
Мёртвое.
Вместо того, чтобы умереть и искупить убийство, я убила бабушку во второй раз.
Нет. Не я.
Стражниц не было, и можно было лишь надеяться, что с ними всё в порядке. В любом случае помочь не смогу — и простите, девочки, есть дело важнее. Я подобрала пояс, вновь обернула вокруг талии.
Можно было бы просто убить саму себя. Найти любой способ, хоть телепортироваться на огромную высоту и в полёте снять пояс. Но мне нужны ответы, нужно убедиться, нужно…
— Мне нужно к Дэдпулу, — сказала я так, словно это имело значение. — Где бы он ни был. Перенеси меня прямо к Дэдпулу.
Не знаю, работает ли пояс в межмировом диапазоне.
Сработал.
***
Я не удержалась на ногах и рухнула спиной вниз на мгновенно отозвавшуюся ворчанием тушу. Тушу, закутанную в красный латекс.
— Хэй, красавица! — Дэдпул, стоявший на спине Акулпула и держащийся за его плавник, помахал рукой. — Чо как?
— Чо как! — я попыталась встать, но акула дёрнулась, и пришлось опуститься на четвереньки. — Чо как! Ты, дрянь, из-за тебя…
Волна налетела на нас, ударила мне в глаза, брызнула в рот столь мерзкой жижей, что почти сразу вырвало. Сильная рука ухватила за отворот свитера и потащила наверх, прислоняя к плавнику.
— Не падай, пожалуйста, — Дэдпул покосился на воду. — Акулпул тебя знает, но у него рефлекс жрать всё, что движется.
Он осмотрел меня мокрую, жалкую и тяжело дышащую, после чего столь же дружелюбно сказал:
— Я так понимаю, ты встретилась со своей бабушкой и мой щит сработал, как задумано? И тебя теперь трясёт от злости? Ну уж извини, но иначе выпечковая ведьма добилась бы успеха. Хотя она и сейчас.
 
— Чт… — слова без всякой болезни застряли у меня в горле, когда я увидела, что происходит.
Конец света.
Вокруг стоял сплошной океан — ни одного даже еле заметного островка. А небо над ним заполнилось летящими во все стороны элементами цивилизации. От деревьев с фонарными столбами до разрушающихся прямо в движении небоскрёбов. Однако нёс их не ветер — невидимая могучая сила словно набрела на коробку с игрушками и теперь ломала в упоении невоспитанного ребёнка.