Истинный облик Лероя Дарси (СИ)

Роук исчез из дома Анри на следующее утро. Мне об этом сообщил Макеев, который с Лансом сторожил все подступы к моему сыну. Дэвид осторожно вошёл в спальню спящего Пайки, и с полчаса стоял перед постелью мальчишки на коленях, не решаясь поцеловать даже красивые золотистые пальцы на руке. Потом Роше забрал его с собой в Париж. Мне было муторно на душе, но иного выхода не видел никто. Всё в моём доме пока шло наперекосяк и выравниваться не собиралось. В общем, то ещё предсвадебное настроение.
В завершение общей вселенской радости у меня накануне похода в мэрию жутко отекли ноги. Макеев нашёл меня вечером в нашей ванной, хмуро разглядывающего свои раздутые ступни, напоминающие безволосые лапы хоббита. Свят улыбнулся, понимая, что настроение у меня паршивее, чем у бритого льва из басни.
— Любимый… — миротворческим тоном начал альфа. — Неужели тебя может расстроить такая мелочь, как…
— На них не налезет ни одна моя приличная пара обуви, — рыкнул я, тихо заводясь. — Считаешь это мелочью?
— Ну-у-у, как бы-ы-ы…
Под моим темнеющим взглядом даже ветер в саду стих. Свят меня, конечно, утешал, но, к его сведению, удар по моей безупречности ни к чему хорошему привести не мог.
— Свадьбы… не будет! — вынес я мгновенный приговор.
— Твою-ю-ю диви-и-изию! — взвыл Макеев так, что за окном испуганно вспорхнули пичуги. — Лерк, ну не начина-а-ай! Всё же уже решено!
— Не, ну если меня пустят в мэрию в вязаных тапочках…
Свят обнял меня.
— Я что-нибудь придумаю, обещаю! А пока, ложись-ка, я тебе их просто помассирую.
Пока альфа разминал мои ноги, меня развезло от удовольствия. В последнее время я постоянно ловил себя на том, что Макеев меня разбаловал. Но ему, похоже, это действительно нравилось. Его сильные руки всегда были тёплыми, и Свят мог с закрытыми глазами рассекретить все мои эрогенные точки. Кстати, благодаря этому извращенцу у меня этих точек заметно прибавилось, причём в самых неожиданных местах. Вы представьте себе, как язык любовника медленно, начиная от выступающего позвонка на шее, ползёт по линии позвоночника, и ты почти кончаешь, когда он достигает копчика… Именно в этом месте прогиба поясницы. Так… о чём это я? Ноги отекли? Уже забыл! Как бы договориться с Господом, чтобы регистрации помешали какие-либо редкие и непреодолимые природные явления?..
На следующее утро Роше, Мирро, Свят и я отправились в мэрию.
Буживаль — приятный, тихий городок, которому много лет, и которому просто уже некуда расти. Поэтому здесь живут в основном пожилые родители богатых парижан. Каждая вилла или усадьба украшена и окружена роскошными парками, за которыми ухаживает как раз не очень богатая провинциальная молодёжь. Некоторые из них потом удачно выходят замуж, охмурив толстосумов, однажды приехавших навестить своих предков.
 Городок на берегу Сены, наверное, очень живописен весной и летом. С момента нашего прибытия в Буживаль, мы его со Святом исходили вдоль и поперёк. Макеев дико нравился престарелым омегам и трём дамам (одна из которых была маман какой-то важной политической фигуры), а по мне, наоборот, тащились альфы-старпёры. За мной прочно укоренились прозвища «Мигнан» (Душка), «Де люкс Соваж» (Роскошный Дикарь) и Арахни (Паучок), видимо, из-за моей тяги к вязанию. Роше с Миркой здесь тоже обожают, особенно моего сына. Владмир любит строгие чёрные вещи, которые вытягивают и истончают и без того грациозно-гибкое тело. Он скромен, красив и умён; то, что я раньше принимал за высокомерность, оказалось чересчур повышенной требовательностью к своей внутренней организации. Мой «малыш» — глубоко верующий человек, чем я несказанно горд.
Итак, я почти плелся, повиснув на каменной руке моего персонального беса. Смешно вам? У меня на ногах раздолбанные старые мокасины Полански, у него, кстати, в нашем дурдоме оказался самый большой размер ступни. Анри мои отёки озадачили, да и давление начало пошаливать. Он ограничил мои прогулки и потребление чая, зная, какой я водохлёб.
 
— Всё время хочу спросить, док! — требовательно ору я вдогонку мило мурлыкающему впереди семейству Роше. — Почему Буживаль?
— Ох, татенька! — оживился Мирро и подхватывает меня под локоть с другой стороны. — Анри обожает Тургенева и Пьера Ренуара. А они оба жили и творили здесь, под сенью клёнов, каштанов и ясеней Буживаля. Помнишь, мы посещали музей Ивана Тургенева, это милое отреставрированное трехэтажное шале «Ле Френ»?
— Помню! — проворчал я. — Прости, но я сего восторга не разделил. Как можно называть дом названием дерева? «Ясень»!
— Ле Френ звучит поэтично, как имя любимого, — это понесло Роше, который незаметно для меня придал нашему трио кватро форте, и теперь мы мини-шеренгой топали по аккуратной ровненькой дороге.
— Все чувства могут привести к любви и страсти, всё: ненависть, сожаление, равнодушие, благоговение, дружба, страх, даже презрение. Да, все чувства… исключая одно: благодарность. Благодарность — долг; всякий честной человек платит свои долги, но любовь — не деньги… — проговорил Анри нараспев, получая кайф от каждого слова. — «Путь к любви», Тургеневские стихи в прозе.
— Угу. Выходит, многие принимают благодарность за любовь? — это открытие меня немного ошарашило.
— Именно, мой милый Арахни! За любовь никогда не благодарят, не говорят «спасибо», если не уверены в своих ответных чувствах или в искренности партнёра. Любовь от дорогого человека принимают, как должное. Это просто! Мне ничего не нужно от Мирро. Он просто мне нужен сам, как воздух. Он — моя часть, часть души, сердца, тела.
— С вами всё понятно! — бурчу я, а Свят почему-то усмехается уголками большого чувственного рта. — А чего это у тебя лыба подозрительно довольная? — я тыкаю Макеева в ямочку на щеке. — То, что ты мне эти «бродни» нашёл, ещё ничего не значит! Я в чём жениться буду? В балахоне?
— Всему своё время! — ненавижу, когда он так невозмутим, и люблю, потому что мои собственные тревоги отступают. Со Святом не стыдно быть слабым.
За следующие десять минут променада по улице Морешаль Жофр до двухэтажного здания мэрии Роше меня пичкает ещё парочкой тургеневских творений. Я уже практически рад увидеть дом, которого страшился, как чёрт ладана. Нас встречает заместитель мэра месье Азуле — сухонький бета средних лет с удивительно красивыми бархатно-карими глазами и присыпанной благородной сединой гривой волос.
— Благодарю за то, что смогли подойти, господа! — месье всем порывисто и искренне жмёт руки, особенно задерживаясь на точёной лапке Мирро. — Пусть это и старомодная формальность перед регистрацией, но современная молодёжь либо использует электронную почту, либо нас посещает только один из супругов. Как ваше самочувствие? — этот вопрос уже адресован лично мне.
Я корчу признательную мину, понимая, что, несмотря на усилия, вид у меня такой, как если бы зуб сильно заболел.
Заместитель немного растерялся.
— Вам всё же нездоровится? Ох, доктор Роше, как же неосмотрительно с вашей стороны разрешить Арахни, ох, простите, месье Лерою этот вояж!
Я понемногу начинаю психовать, пока глубоко внутри, но гарантий никаких. Нас заводят в уютный кабинет, вкратце рассказывают о церемонии с показом видео. У меня нервно потеет всё: от ладоней до раздутых «хоббичьих лап». Потом Азуле тщательно проверяет принесённые и подписанные нами документы, уделяя особое внимание Святу, как гражданину России. У меня и Мирки, оказывается, уже состряпана трёхлетняя французская регистрация и прописка. Наконец, долгожданный шок наступает:
— Статус Арах… месье Дарси по паспорту АЛЬФА?! — Азуле сползает по креслу. — Но… как же?!
— Статус в связи с явной беременностью — на лицо. Поэтому сейчас оформление брака не является нарушением закона о регистрации отношений, — холодно и чётко произносит Роше.
— Но…
— Мы получили консультацию юриста. Если не верите, сделайте самостоятельный запрос, но мы потеряем время, — и этот острый и холодный, как бритва, мужик недавно так нежно выводил мне тургеневские стихи.