Истинный облик Лероя Дарси (СИ)

Глубже… сильнее… острее… ближе…
Бьётся о жетон и звенит на цепочке крестик.
Мои пятки вжимаются в поясницу Свята, пальцы впиваются в широкие плечи. Он неутомимо берёт, не сводя глаз с моего лица, изредка хватая… накусывая мои губы и подбородок. Я пытаюсь остановить неизбежное, пихая беса в могучую влажную от пота грудь, но это всё равно, что останавливать голыми руками тайфун.
 — Свят, не смей!!!
 — Мо-о-ой! — твой громогласный вопль пригвождает меня к простыням.
 — Скотина!!! — волна мучительных судорог заставляет меня кончать непрерывно до изнеможения, пока ты изливаешься внутри меня, а мы скреплены воедино твоим узлом.
Таких ощущений я и представить себе не мог. Если с омегами так происходит всякий раз во время оргазма, то это самая изощрённая и жестокая пытка на свете. И практически полное безволие и отсутствие контроля. Теперь я не смогу причинить зло ни одному даже самому невозможному омежке, ибо они неимоверно страдают, прежде чем получить наслаждение.
— Лер, любимый мой старик, спа… сибо! Прости, Лер! — и снова ощущения полёта от лёгких ласк заставляет мои руки раскинуться, а потом обнять:
— Свят… Свят Макеев… Проклятие моей жизни… Зачем ты мне сдался?! Почему ты в моей жизни?! — я могу услышать лишь один лаконичный и нужный мне ответ от русского беса:
— По любви…
 Комментарий к Часть 17. Открыл я как-то истину простую:
Не надо за любовь благодарить.
Мы любим, потому и существуем,
Мы рождены, чтоб верить и любить
====== Часть 18. ======
Распирающее меня изнутри ощущение исчезло. Я слегка повернулся к вроде бы спящему любовнику, сжавшему меня в ласковых медвежьих объятьях. В заключении Макеев, наверное, тягал железо. И теперь этот тридцатилетний бритоголовый молодой мужик стал ещё более обалденным!
Я поморщился и потрогал поясницу. Все тело ныло, а кожу стягивало от потёков засохшего семени. Чёрт, как же мы укатали друг друга, если даже не хватило сил доползти до ванной комнаты за влажным полотенцем! Тонкая бронзовая кожа Свята на всеобщее обозрение предъявила следы вчерашних царапин по всему телу. Я увидел запёкшуюся кровь на губах и под разбитым носом, ссадину на скуле в ореоле безобразного синяка… Всё это немедленно вызвало лёгкий приступ вины. И при всех этих видимых повреждениях он оставался сексуален, как сам секс.
Я осторожно сел. Пустая голова гудела, до ужаса хотелось пожрать и попить. На полу у входной двери я увидел поднос со всем желаемым… Надо встать и доплестись до… По ногам потекло. Я прикусил губу и снова сел на постель. Несколько часов назад… я вёл себя, как… Лу?! Сбылась мечта сволочей-исследователей, меня довели до ручки и оплодотворили! Надеюсь, камер тут не понатыкано? Не хотелось бы, чтобы ночной приват-разврат всплыл потом где-нибудь в соцсетях, а то у меня дети…
— Да лежи ты, старик! — сзади подкинулось большое тёплое тело в ответ на мои неловкие попытки раскачаться. — Я сейчас всё тебе принесу!
— Мне надо в туалет… и в душ… — я не в силах обернуться и увидеть эти глаза.
Поцелуй падает на спину, потом на поясницу.
— Помочь?
— Нет! Сам как-нибудь! — выходит резковато. От прикосновений Свята опять начинается жжение и зуд внутри нижней части замордованного тела. Да, ведь ночью у нас с Макеевым был не просто секс.
— Я могу задать тебе один вопрос? Мне… ведь уже было необязательно рожать… Какого чёрта… ты выпустил узел? — как-то бесцветно и обречённо произнёс я. — Зачем… по ниточке обрывал моё самоуважение?!
— Видел бы ты себя, Лер! Как мне было сдержаться, старик, когда я тебя… — Свят обнял меня сзади, мои руки обвисли вдоль тела поникшими ветками. — Я не хотел… тебя ломать, я жить без тебя не могу… Лер.
— От… пусти, я в душ.
Он упрямо идёт за мной, сам моет, выглаживая большими ладонями, всё глубже насыщая свою тоску. Макеев касается моего тела осторожно и трепетно, словно кончики его пальцев попеременно прошивает сильным разрядом тока. Но альфа не прекращает касаться даже через боль. Он боится только одного: что я не прощу до конца, не подпущу ближе и больше не доверюсь. Свят вытирает меня махровым полотенцем, не преминув коснуться губами любого доступного кусочка кожи. И каждый раз я вздрагиваю и ловлю импульс наслаждения.
 
Я — течная омега, а он — мой альфа, и мне ничего не остаётся, как безвольно принимать от него заботу и ласки. Только мне уже пора и о себе подумать.
— Старик… Ну не надо так! — тоскливо шепчет Свят у моего уха.
— Как? — пусть простит, что я не прыгаю от радости; бока побаливают, сердце пробито, а из него уже давно по каплям утекает вера и надежда.
— Как будто тебе… всё равно, Лерк… — Свят хмурит брови, и губы его сжимаются в плотную полоску.
— А ты все мои слова пропустил мимо ушей? Мои пацаны из-за тебя увидели своего сильного, наглого отца похотливой, безумной сучкой… — их настороженные и тоскливые взгляды мне не забыть никогда. А ещё на меня смотрел Фаби… и это было в разы хуже, ведь я — неоспоримый альфа для него. Захочет ли теперь мой прекрасный бета…
— Неправда! Ты был бесподобен! — взрывается Макеев, отдёргивая от меня сильные руки, иначе бы оставил на плечах пару синяков.
— За… молчи!
У Свята блестят глаза — первый признак подбирающейся ярости.
— Мы же вроде любим друг друга?! Сам же Майлзу говорил! — ревёт альфа, сжимая кулаки. — Прости, да, я такой! И иначе не могу! Если беру, то наверняка! Если люблю, то лучшего! И я больше… никогда тебя не оставлю!
— Никогда… А у тебя высокое самомнение. А долг? А задание? — я сажусь на край постели, жадно потягиваюсь до хруста, ловя на себе вожделенный взгляд альфа-самца, в котором моментально вспыхивает жгучее желание.
— Лер, старик, не делай так! — хрипит Макеев.
— Как «не делать»? Что мне теперь терять?
Я прекрасно осознаю, на каком коротком поводке сейчас этот вольный, беспутный мужик. Протяни я руку или ногу — безропотно вылижет; ударю или наору — вытерпит и снова оближет, измазав кровью, проступившей на губах. Но такая любовь не по мне! Она лишь выпьет и опустошит! Его озлобит в конечном итоге, а из меня сделает мерзостного, равнодушного потребленца чужих сильных чувств. Всё это время Свят старался ради меня и моей семьи. И не просто так негодовал и бесился маленький князёк; видимо, русскому бесу многое удалось, и я ускользнул из цепких жадных ручонок Лу. Хотя после наших с Луиджи совместно-половых безумств и невольных нежностей, я почему-то уже не мог ненавидеть этого сладкого, маленького властителя.
— Не таким я видел наше воссоединение! Я ожидал, что мне от тебя достанется, и всё был готов перетерпеть! Но ты бьёшь нечестно, по самому больному! — Макеев осёкся, я и сам осознавал, насколько жесток, насколько пусты мои глаза. — Наказывать себя… легче, да, Лер? Чем простить и быть счастливым? — глухо шепчет Свят. — Я больше всего боялся, что ты не сможешь по-другому… Я каждую ночь тебя… брал… и молил о прощении.
 — А я… каждую ночь… тебя забывал… — мне трудно свыкнуться с новым телом и его ощущениями, но если этот невозможный альфа и дальше не прекратит будоражить меня своим хрипловатым голосом, то я сломаюсь и вернусь к нему в постель. — Сейчас мне не плохо, Макеев, схожу в забой…
— Тебе туда нельзя! — Свят подрывается несокрушимой стеной на моём пути, пытаясь обнять.
— Не решай за меня! — огрызнулся я, ударяя по настойчивой руке, и начал одеваться.
Макееву тоже будет полезно посидеть одному и зализать раны. А мне жизненно необходимо всё снова разложить по сорванным и разбросанным полочкам в верхней голове, а то как-то в последнее время я всё больше другой головой думал… Свят пытался меня успокоить, что всё закончилось, но в синих глазах его было много тревоги, и он продолжал контролировать мою жизнь, ещё сильнее впустив в неё невидимые корни. Я понял одно: эксперимент шёл своим ходом, только сменившиеся наблюдатели сломали стены моей маленькой клетки и разбили вокруг просторный вольер, чтобы было, где разгуляться. А Свята опять заставили лгать, повторяя, что всё хорошо.