Истинный облик Лероя Дарси (СИ)

…Рваные выдохи, сладкие вскрики, нет запретов! Мои руки одевают его тело в ласку, как в тончайший батист… Он изгибается в чувственном танце… Уже подо мной… уже обнажённый. Я не видел тела более эстетически совершенного. Мой Давид, мой Адонис… Мой Ангел… И я готовлю его к нелёгкому для беты испытанию. Но упрямый Нери, похоже, не страшится уже ничего…
— Фаби, котёнок… Оттолкни!!! Тебе… будет больно!
— Нет! — требовательность будоражит и возбуждает. — Уйди от меня сам, если хватит… твоих сил! Прямо сейчас!
Глупый… прекрасный… мой мальчик, мой нежный князь, драгоценный мой возлюбленный, как оторваться от тебя?! Как выпустить из рук, как отказаться от твоих губ… Ты призывно стонешь, глядя через плечо… И я целую шею, плечи, спину, поясницу, снимая твой стыд и лоск, как обёртку…
— Фаби, тебе будет… больно… так… больно, малыш!
— Пусть! — и снова твой стон останавливает и запускает вновь моё сердце…
Ну и пусть! Я жадно и мощно соединяю наши тела, утратив прежнюю осторожность. Рычу и рыдаю…
Отдай мне всю боль и тоску до капли!
Бедная моя голова…
Как мы пьяны, Фаби…
Но ты — не сон! Не мой пьяный бред! Ты — только мой сейчас! Весь мой!
— Ле-е-ер… ещё! — я снова ласкаю и нежу, оставляя алые метки на золотой коже.
На сознание пеленой опускается туман, стирающий все грани, и мы тонем в нём с моим Фаби, подобно Фаусту Гёте, успев в унисон простонать на судорожном выдохе:
«Остановись, мгновенье, ты… прекрасно!»
Открыв глаза, я часто смаргиваю, потом тру веки. Мы проспали весь вечер и ночь, перепутав времена суток из-за непогоды. Моё тело сыто расслаблено. Рядом, прижавшись лбом к моему плечу, глубоко спит Фаби, едва прикрытый покрывалом. Искусанные губы полуоткрыты, веки вздрагивают, ресницы отбрасывают тени. Я целую его в висок, в счастливые губы, и встаю с постели.
Нет неуверенности, ненависти к самому себе, нет угрызений совести.
Я словно перешагнул какую-то границу и потерял часть принципов и веры.
Одеваюсь и выхожу из номера Нери.
У стены, уткнув лицо в колени, на полу сидит Свят.
При моём появлении он с трудом расплетает конечности и вырастает передо мной.
— Зачем? — мой сухой вопрос щёлкает плетью, и я уклоняюсь от его рук. — ЗАЧЕМ?!
— Прости…
— Ты полагаешь, что всё… теперь будет по-прежнему?!
— Да… Ведь, да?! — его начинает бить озноб.
Он сползает на колени, обнимая меня за бёдра. Я без сил смотрю на коротко стриженный затылок, на сильную шею склонённой головы.
— Мне… нужно время, Свят.
— Да… только… не отдаляйся… — хрипло молит альфа, прижимаясь лбом к моему животу. — Не уходи из нашего дома, из моей жизни, из моей головы. Я не смогу без тебя…
— Глупый альфа, как мне… теперь жить в согласии с собой?
За углом стоит Ламерт, желая казаться незамеченным. Он крайне напряжён и серьёзен. Я убираю руки мужа и отправляюсь в наш номер.
Мне нужно время.
Через час мне звонит Фабио и приглашает на обед во дворец да и повидаться с Дарием. Пай остаётся в гостинице. Едем я, Нери, Свят и Ламерт. Майлз с оперативниками следуют за нами на автобусе. В салоне нашего минивэна царит гробовая тишина, словно Богу душу отдали все жандармы и полицейские в мире.
Я зажат, как преступник, между Святом и Ламертом, Фаби — напротив.
Первым не выдерживает Илья:
— Я в ахере от вас, мужики. Так нельзя!
— А никто и не жалуется! — вдруг жёстко отрезает Нери, вздёргивая подбородок. — Что вы собираетесь обсудить и подвергнуть порицанию? Вам предложили выступить судьёй? — янтарные очи с вызовом сузились. — В таком случае, даже не пытайтесь лезть в душу хоть кому-то из нас троих!
Макеев чуть расставляет ноги и берёт меня безмолвного за руку, сжимая пальцы. Фабио усмехается, сглатывает что-то очень горькое и начинает рассматривать пейзаж за окном.
Илья подаётся вперёд:
— Вам комфортно в такой ситуации, ваша светлость?
— Нет! — резкий прохладный тон и никакого движения головы на грандиозной шее. — Я люблю Дарси. Он любит меня. Он выполнил обещание, данное на Доране. Боль гложет меня, но… я знал исход. Я не собирался напиться впрок, я… просто… был… был рядом с человеком, которым дышу!
 
Свят мелко дрожит:
— Лерк, ты… что-нибудь скажешь?
Смотрю сначала на Фаби, потом на мудрого старого правдолюба, затем на нервного мужа.
— А надо ли мне говорить? Каждый действовал, как хотел в тот момент, спустив тормоза. Не остановил… не ушёл… не оттолкнул… Я не горд собой, я оказался слаб. Выпитым коньяком я прикрываться не буду.
— Ну-ну, — тихо произносит Илья. — Надеюсь, вы справитесь со всем этим. И сможете понять и простить друг друга.
— Что касается меня, — Фаби вдруг элегантно и достойно улыбается всем нам. — Я не считаю себя обиженным и оскорблённым. А Лер и Свят — крепкая семья без предубеждений. Им не придётся ничего доказывать друг другу.
Я пытливо смотрю в синие глаза мужа, он тоже не опускает взгляд.
— ЗАЧЕМ?
— Ведь ты хотел этого.
— А если… я буду хотеть ЭТОГО… регулярно?
Макеев скрипит зубами:
— Нет, мой Лерк… так не сможет…
— Да ну?! — меня берёт в тиски гнев. — Уверен? А ты СВОЕМУ Лерку по зубам за измену не хочешь съездить?
— Нет…
— Боже! — я откидываюсь на мягкий подголовник, боль пульсирует в висках. — Не поднимайте больше эту тему, моё дорогое семейство!
Фаби хмурит изящные брови. Илья кусает губу. Макеев сопит пристыженно. Дорогое семейство! Моё. Наверное, они изо всех сил стараются не потерять себя. Ламерт наконец-то расслабляется и кивает мне.
— Дошло, старик? В какую семью вливаешься? Сможешь так гореть… выгорать… ЛЮБИТЬ? Фаби не потерял и не приобрёл. Он никого не предал, хотя, по сути, измена супругу всё же была. Но я словно солгал самому себе. Я твердил себе: не веди себя, как омежка-пуританин, но тут же вонзал ногти в ладонь. Свят, и ты… как ни в чём не бывало, пустишь меня в свою постель?! Да что с тобой происходит?! Мы с Фаби стали любовниками с твоего дозволения!
— А кто тут у нас? — мягко и нежно говорит Нери, вынося на руках из детской пухлого младенца, кстати, мою копию.
Я отвлекаюсь от невесёлых мыслей:
— Дарий, мой пирожочек! — я начинаю забавлять мальчика, он улыбается и гулит. — Фаби, а не круто ли он вес набирает?
— Ты свою принцессу кормишь сам, а Дари лопает питательные смеси. Кроме того, он родился намного крупнее Максин.
Я беру на перо название искусственного заменителя грудного молока. Свят нянчит малыша, Дарий почему-то смотрит на Макеева подозрительно и сердито, готовый начать реветь. Нери забирает ребёнка и целует в пухлую щечку. Дарька по-собственнически вцепляется в руку итальянца, проявляя истинную альфасамцовость. У нас с сыном, похоже, и вкусы одинаковые.
Свят и Илья выходят из огромной комнаты. В ней, очевидно, живут няньки Дария, но, сдаётся мне, и частенько спит сам Фабио. Я подхожу к молодому человеку сзади, обнимаю за сильный гибкий стан. Дари затихает на руках беты, глядя светлыми глазёнками на меня. На Фаби мой запах, он весь им пропитан. Зарываюсь губами в тёмные кудри его волос.
— Что мы натворили, малыш? — глухо шепчу, а голос исчезает.
— Я люблю тебя…
— Зн-а-ааю… И я тебя… люблю очень! Я изранил тебя, как ты выдержал дорогу?
Нери немного морщится, потом грустно улыбается, но шепчет так искренне.
— Дай мне побольше… такой… сладкой боли! Я вытерплю всю. Это… такое счастье!
Я целую его нежные губы, потом лобик ребёнка. Я счастлив, что Нери рядом с моим сыном, что Дарий купается в его заботе и любви. Дверь широко распахивается, и в комнату влетает алый от гнева Луиджи Сесилиа. Достаточно одного взгляда на нас с Фаби, чтобы прочитать всю историю. Властный омега в три шага подходит ко мне и отвешивает хлёсткую пощёчину, потом смотрит в упор на оторопевшего супруга.
— Лу, остановись! У меня на руках Дари, не видишь?