Ненависть к музыке. Короткие трактаты
С возрастом у нее возникают странные причуды, которые в Дине никого не шокируют: например, ей хотелось бы превратиться в кенгуру. Она убеждена, что Гренландии не существует. Утверждает, что и Бога тоже не существует. Она твердо уверена, что люди могут летать. Говорит, что самые сильные запахи постепенно исчезают из этого мира. Признаётся, что по весне была бы счастлива превратиться в мошку, летающую над цветами. Объявляет, что ей нравится энергия во взглядах женщин, во взгляде младшей из двух ее подружек-музыкантш, во взгляде того или иного мужчины, которого она познала, во взгляде собаки, во взглядах белых сов, пожирающих рыжих белок, которыми кишит весь Гемпшир. Предпочитает всему, даже плотским утехам, тень под каштанами в июле. Теперь она любит расставлять на траве шезлонги. Любит также десерты из давленой земляники, гамму ми-мажор, звук своей басовой виолы, когда затворенное окно отделяет ее от источника шума, красоту воды, красоту журчания воды и красоту отражений природы в воде, которые разбивает упавший с дерева листок или камешек с аллеи, а летний покой бесстрастно восстанавливает миг спустя.
*В марте 1798 года маркиза де Мертей, наскучив своими юными подружками и игроками в крикет, вернулась во Францию. Она высадилась в Дьеппе и, не заезжая в Париж, отправилась в карете к себе в имение Жарго, на берегу Луары, недалеко от Орлеана.
*Там видит она разоренный замок. И приказывает восстановить его. Работы длятся уже три месяца. После долгих колебаний, оставив рабочих на стройке, среди камней, пыли и шума, маркиза, набравшись храбрости, решается ехать в Париж.
В сентябре 1798 года маркиза де Мертей приезжает в Медон, где встречается с американцем Бенджамином Франклином и ужинает с ним. Он производит на нее впечатление круглого дурака. Она отталкивает его руки, которые дерзко гладят ее колени. У нее вызывает жгучий интерес открытие Промышленной выставки на Марсовом поле, которую нахваливает американец. Бенджамин Франклин говорит ей: «Тот, кто не слышал тост, произнесенный Жаком Дантоном в трапезной монастыря Якобинцев, не знает, как звучит подлинный мужской голос».
На следующее утро, еще до рассвета, маркиза приказывает запрягать лошадей. Она покидает Медон. Проезжает по Севрскому мосту. Едет через поля, по набережным. Прибывает в старый город. Первое впечатление, испытанное маркизой при виде Парижа, — изумление и страх. На площадях снесены все статуи. Гражданская война изуродовала облик столицы. Множество знакомых особняков разрушено. Здания и сады религиозных общин разграблены и осквернены. Уцелевшие жилые дома из-за отсутствия ухода пребывают в состоянии полного упадка и тонут в грязи.
Парки, некогда открытые на правом берегу Сены для гуляющей публики, запущены.
Небо кажется белесым, а мелкий, бесшумный, тоже белесый дождик, почти нормандский, застит взгляд. Карета маркизы едет по мощеной набережной вдоль Сены. И внезапно она чувствует себя здесь почти иностранкой. Более того, ей кажется, что она превратилась в душу, открывающую для себя иной мир. Оба берега реки вызывают у нее гадливость унылым видом людей, толпящихся на набережных, и тощих, бледных, полуголых ребятишек, которые играют у воды.
На каменном парапете набережной она видит три слова, выцарапанных ножом и натертых углем: «СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ». И внезапно вспоминает, что знала человека, который сделал из этого лозунга тайну своей жизни.
У нее больно сжимается сердце.
Она просит кучера остановиться.
*Маркиза выходит из кареты под моросящий дождь. Она прижимает руку к сердцу. Осклизлые плиты набережной затрудняют ходьбу, но она все же кое-как добирается до надписи. Останавливается рядом с антикваром, который, невзирая на дождь, молча раскладывает книги на своем прилавке. Берет в руки томик, машинально вытирает его своей перчаткой и видит на обложке… герб Дансени. Маркиза вздрагивает. Поспешно берет другую книгу, — эта принадлежала мужчине, с которым она встречалась при Дворе и разделяла плотские услады. Антиквар торопит ее, прося назвать свою цену. Раздраженная его настойчивостью, она оставляет книги на прилавке.
И отходит, думая: «Если я покопаюсь там еще, то наткнусь на книгу с гербом Вальмона».
Она не произносит это имя вслух, но внезапно у нее подкашиваются ноги.
Она хватается за каменный парапет набережной. Ее глаза заволакивает туман.
Постепенно ее дыхание выравнивается.
Маркиза открывает глаза. Внизу, у самой воды, человек с удочкой резким взмахом подсекает рыбу. Маркиза спешит отвернуться. По ее щеке катится слеза. Она машинально вытирает запачканную перчатку. Хочет подняться в карету, но ей мешает слабость.
Кучер слезает с козел и подходит к ней. Маркиза задыхается. Шепчет ему: «Дайте мне руку. Помогите мне. Мы не поедем на Промышленную выставку. Мы вернемся в Жарго. Мы вернемся в Жарго…»
И повторяет, почти неслышно: «В Жарго! В Жарго!», словно умоляя своего собственного слугу.
*А в Жарго стоит конец лета. Погода великолепная, хотя и душновато. Маркизу притягивает медлительная Луара.
По вечерам она велит вынести на прибрежный песок — такой теплый и мягкий, тянущийся желтой полосой вдоль величественной реки, — шезлонг, графин холодной воды, ведерко и соломенную шляпу с желтой газовой вуалью из Голландии. Мадам де Мертей нравится лежать в своем шезлонге, держа в руках длинный шест с удочкой на конце. Она забрасывает в реку наживку. И звучит напев. Она напевает Joy Пёрселла [267]. Напевает его Ô Solitude [268]. И вытаскивает из воды окуньков, совсем крошечных, с палец.
