04.1912 (ЛП)

— Почтовый трюм быстро затопляется!
Шестой помощник Муди встревоженно поглядел на Боксхолла. Тот только и мог, что качать головой и про себя спрашивать: «Неужели всё настолько серьёзно?»
Пока что донесения, полученные снизу, никого не могли обрадовать. Боксхолл уже не раз бывал в море и понимал, что над кораблём нависла страшная угроза. Яго Смит и Хатчинсон пытались отдышаться, ожидая дальнейших приказаний. Яго попутно постукивал каблуками по палубе, пытаясь вылить из обуви ледяную воду. Боксхолл смотреть не мог на это: стоило наткнуться взглядом на влажные пятна, как сердце его что-то неумолимо и злобно сжимало.
На этом поток посетителей не иссяк. Следом за Яго Смитом торопился Брюс Исмей. Он находился у себя в каюте, когда услышал грохот от столкновения, и он быстро понял, что произошло нечто ужасное. Брюс Исмей так спешил, что натянул костюм прямо поверх пижамы и влез в суконные комнатные туфли. Если бы он попался кому-то из высшего общества на глаза в таком странном виде, его могли бы принять за сумасшедшего.
Управленческих замашек Брюс Исмей, однако, не растерял. Он обвёл судовых офицеров таким взглядом, словно бы удивлялся, почему те до сих пор ничего ему не рассказали. Капитан повернулся к нему и спокойно сообщил:
— Мистер Исмей, только что мы столкнулись с айсбергом.
Лицо Исмея вытянулось. Он поспешно спросил:
— Вы считаете, что судно получило серьёзные повреждения?
В течение нескольких мгновений капитан молчал. Первый помощник Мёрдок понимающе посмотрел на шестого помощника Муди, а тот перевёл взгляд на четвёртого помощника Боксхолла, по-прежнему слегка ошарашенного стремительным развитием событий. Помощники капитана уже всё знали, и у всех троих сердца замирали от тяжкого волнения.
Наконец, капитан прямо посмотрел на Брюса Исмея и ответил:
— Боюсь, что так.
Вытянувшееся лицо мистера Исмея слегка пожелтело. Тем временем капитан повернулся к шестому помощнику Муди и властно сказал:
— Приведите сюда мистера Эндрюса.
— Есть, сэр.
Муди исполнительно поспешил в каюту Томаса Эндрюса, который в это самое время вовсю работал над своими чертежами в каюте А-36. «Титаник» был грандиозным проектом мистера Эндрюса, его любимым детищем, в которое он вложил немало времени и сил. Мистер Эндрюс был движим искренним желанием сделать свой корабль самым прекрасным пароходом в мире, и он мог проводить часы кряду, не замечая, как бежит время, в трудах и заботах. Тем не менее, о заботах прочих обитателей «Титаника» он тоже не забывал. Мистер Эндрюс помог не только Мэри и мистеру Уайльду, он был хорошим слушателем для членов экипажа, когда те сталкивались с простыми человеческими проблемами, он общался с пассажирами и успел заручиться признательностью и искренней дружеской любовью многих из них. Шеф-пекарь, Чарльз Джуфин, даже испёк ему этим вечером особый каравай мягчайшего хлеба в знак особой признательности. Мистеру Эндрюсу, строго говоря, всегда что-нибудь дарили, но от большей части подношений он скромно предпочитал отказываться. Он умел сосредоточиться на нескольких проблемах одновременно: на чертежах и на просьбе кого-нибудь из своих многочисленных корабельных знакомых. Незадолго до того, как сесть за стол и склониться над бумагами, мистер Эндрюс как раз спрашивал себя, что он может сделать завтрашним утром, чтобы подтолкнуть молодую гувернантку мисс Джеймс к новой встрече с мистером Уайльдом. Свою заинтересованность в этой встрече Уайльд туманно высказал вчера вечером, прежде чем заступить на вахту. Любые близкие контакты с пассажирами в «Уайт Стар Лайн» не приветствовались, однако мистер Эндрюс отчего-то испытывал серьёзное воодушевление, когда думал о том, что может поспособствовать установлению дружбы между мистером Уайльдом и мисс Джеймс.
Но сейчас мистера Эндрюса занимали дела куда важнее и интереснее этого. В гладильном прессе на камбузе ресторана возникли неожиданные неполадки, на личных прогулочных палубах, как он заметил сегодня во время прогулки, была нарисована слишком тёмная галька, а шурупов на вешалках для шляп в каютах пассажиров было чересчур много. Мистер Эндрюс продолжал размышлять и над другими рутинными проблемами. Салон-читальню, определённо, следовало уменьшить: немногие дамы в начале двадцатого века теперь соглашались оставлять мужей после обеда. Даже консервативная миссис Флэнаган, которую мистер Эндрюс брал в качестве образца среднестатистической богатой дамы, далеко не всегда уходила в читальню, несмотря на то, что в делах и проблемах мужа она не понимала ровным счётом ничего.
 
Мистер Эндрюс взял карандаш и увлечённо стал делать на чертежах пометки. Когда корабль пропахал бортом айсберг и всё титаническое тело его затряслось, мистер Эндрюс был так поглощён своим занятием, что совсем ничего не заметил. Если бы он имел привычку запирать дверь каюты, шестому помощнику Муди пришлось бы доставить ему неудобства, проламываясь внутрь. Но, по счастью, мистер Эндрюс был не из скрытных людей. Его жизнь проходила у всего корабля на виду, и он был готов помочь делом или советом практически в любое время дня и ночи, а потому двери его всегда были открыты.
— Мистер Эндрюс! — возвестил с порога шестой помощник Муди.
Мистер Эндрюс по-прежнему делал пометки в чертежах. Он даже не услышал, что к нему обращаются. Шестой помощник Муди решительно шагнул в каюту и уже громче повторил:
— Мистер Эндрюс, вас вызывает капитан Смит!
Главный конструктор тотчас встрепенулся и отбросил карандаш. Он смерил озадаченным взглядом молчаливого, собранного и явно встревоженного шестого помощника. Муди был из тех неугасимых оптимистов, которые улыбаются даже самой смерти в лицо. Но сейчас Муди смотрел серьёзно и отнюдь не весело.
— Что произошло? — спросил мистер Эндрюс и торопливо поднялся из-за стола.
— Мы столкнулись с айсбергом, — сообщил Муди, поворачиваясь к выходу, — капитан ожидает вас на мостике.
Несколько минут спустя мистер Эндрюс и взволнованный капитан Смит уже обходили судно. Они спустились по трапу для экипажа, чтобы не привлекать к себе чрезмерно много внимания, впрочем, на палубах сейчас почти никого и не было. Главный конструктор и капитан прошли мимо корта для игры в сквош. Ледяная забортная вода там уже подступала к штрафной черте, что толстой полоской темнела на торцевой стене.
Приборы на мостике неумолимо свидетельствовали, что у «Титаника» появился едва заметный дифферент на нос. На правый борт судно кренилось на пять градусов. С тяжёлым сердцем первый помощник Мёрдок взглянул на эти показания. Он предпринял всё возможное, чтобы корабль не пострадал — но теперь отсеки медленно переполнялись водой, и Мёрдок не мог не винить себя в этом.
Тем временем капитан и главный конструктор продолжали обход судна. Вода скопилась в форпике, в первом и втором трюмах, в почтовом отделении и в двух котельных: шестой и пятой… Некоторые пассажиры начинали тревожиться. По палубам стремительно растекались зловещие слухи о сундуках, плавающих в трюме. Волна перепуганных людей хлынула на палубу. Пассажиры толпились отдельными кучками и встревоженно смотрели на мистера Эндрюса и капитана, которые молча продолжали обходить корабль. Ни один из них не позволял себе ни паники, ни вздоха облегчения: пока ещё было слишком рано что-либо говорить пассажирам, несмотря на то, что ситуация явно складывалась тревожная.
— При затоплении любых двух отсеков, — спокойно объяснил капитану мистер Эндрюс по завершении обхода, — судно останется на плаву. Так же будут обстоять наши дела, если будут затоплены любые три из первых пяти отсеков. Даже если четыре первых отсека будут затоплены, непотопляемость лайнера остаётся несомненной. Но, как бы ни было прискорбно это сообщать, в случае затопления пяти отсеков и более мы пойдём ко дну. Между пятым и шестым отсеками установлена переборка. Она доходит только до палубы Е и в случае затопления не сможет удержать воду. Нос уйдёт так глубоко в океан, что сквозь люки отсек будет затоплен. Вода будет последовательно переливаться и в следующие отсеки, это значит…