За семью замками. Снаружи (СИ)

— Спасибо, блять, что не ограничивала.
Агата начала, как самой казалось, примирительно. Костя перебил. Не поставил — практически отшвырнул стакан, снова уставился перед собой.
Теперь уже сомнений не возникало — он зол. Очень-очень зол. Но в чём причина — Агата не знает. Вполне возможно, в ней.
— Если ты не с предложением потрахаться — свободна.
Костя сказал, глядя при этом в стакан, который покачивал в пальцах, разгоняя оставшуюся жидкость. Звучало грубо, конечно же, хотелось ответить в той же манере, но Агата не стала. Попыталась перевести тему…
— Сегодня приезжал Гаврила…
Начала, Костя хмыкнул только. И сама не сказала бы, зачем говорит именно это. Вероятно, чтобы не молчать. Вероятно, потому что просто не понимает, а делать-то что? Она уже пожалела, что решила его дождаться. Разговора не будет. Но это «свободна» звучало слишком обманчиво.
— Нравится тебе Гаврила, да? — Костя повернул голову, склонил немного, посмотрел с прищуром… Агата почувствовала себя неуютно. От него исходило усиливающееся раздражение. И понятно ведь, что сейчас что она ни скажи — всё будет воспринято в штыки. Но говорить-то что-то надо…
— Он рассказал мне, что ты Боя спас…
Реагируя на попытку Агаты уклониться от ответа, Костя только усмехнулся опять. Несколько секунд молчал, глядя не на неё, просто в её направлении, а потом снова в глаза…
— Дальше что? Тебе посрать на меня. Какая нахрен разница, кого я спас? Захотел — спас. Завтра захочу — пришибу. Ты же так всё видишь.
— Костя…
Звучало ужасно. Ужасно же пугало. Агата обратилась, надеясь, что Костя прекратит, но он будто только с каждым её словом злился сильнее…
— Что «Костя»? Вот что блять Костя? Бой тебя устраивает — хороший. Гаврила тебя устраивает — тоже хороший, пиздит правда много. А я тебе плохой. Что ни делай — всё плохой. Прости, что в канаве не сдох пока. Работаю в направлении…
— Ты плохой только потому, что ты…
— Да посрать, Агата, почему. Посрать. Плохой — значит, плохой.
Костя не дал договорить. Перебил. Наполнил стакан, осушил в несколько глотков, на стол поставил, сам встал…
Повернулся к Агате лицом, опустил руки в карманы…
По девичьей спине прошел мороз. Её будто оцепенением сковало. Потому что очевидно — он злится, и она сейчас находится четко под горячей рукой. Что эта рука захочет — то с ней и сделает. И это правда страшно…
Настолько, что ни пошевелиться толком, ни продумать, как себя вести…
А Костя смотрит, не спеша ни казнить, ни миловать…
— В субботу важный прием. Ты идешь со мной. Шмотки привезут. Лицо нарисуют. Услышала?
Вроде как спросил, а Агата почувствовала, как у нее просто-напросто открывается рот на выдохе. Потому что это… Это просто невозможно.
— Костя, я же не выхожу… Там люди будут… Много… Я…
Агата шептала, переживая что-то похожее на смерть души. Когда в грудной клетке холодеет и это ощущение расходится по всему телу.
Только Косте — похуй.
— Тебя кто-то спрашивал? — вроде бы был задан вопрос, но ответ на него явно не требовался. Холод дополз до кончиков пальцев, отдаваясь в них дрожью. — Вот и мне так показалось. Выпендриться попробуешь — пожалеешь.
— Костя, зачем ты это делаешь? — Агата смотрела в лицо мужчины, чувствуя, как её долбанутая надежда умирает. Не прожили и дня. А так хотелось верить… Гаврила так красиво рассказал…
— Я оправдываю твои ожидания.
Костя сказал будто бы спокойно, Агате захотелось скривиться. Потому что он по-прежнему всё пытается переложить на её плечи. И по-прежнему бесится, что не получается, как ему хотелось.
— В комнату иди. И замкнись, если не хочешь приключений.
— Костя…
Агата окликнула, Костя отмахнулся. Развернулся, к окну пошел. Остановился у него, оглянулся.
— Ты меня о чем просила? В покое тебя оставить? Отвалить? Так вот сейчас, Агата, ты меня в покое оставь. Я не хочу с тобой разговаривать.
Агата знала, что пусть Костя снова отвернулся, но всё слышит. И всё фиксирует.
Что сначала она продолжает сидеть, не в силах пошевелиться. Переваривает. Потом поднимается тихо. Разворачивается. Идет по лестнице, чувствуя себя тупой овцой, которая добровольно шагает на заклание…
 
Агата остановилась наверху, снова оглянулась. На ту самую ровную спину. Когда-то боялась, что он вот так развернется и уйдет из её никчемной жизни. А сейчас мечтала об этом.
— Ненавижу тебя…
Шепнула скорее себе, чем ему. Но он тоже услышал. Хмыкнул, головой покачал…
— Не новость.
Отреагировал будто спокойно даже. Агата же теперь точно могла забыть о спокойствии.
Подошла к спальне, которую сама же определила своей, заперлась внутри, опустилась на кровать…
Выдохнула только тут. Не облегченно — шокировано. Потому что не ожидала.
Потому что вот сейчас он, наверное, лучше всего доказал, что она всё это время боялась не зря. Ему действительно начало надоедать. Он действительно осознал, что план не работает.
Только дальше пошел не по той логике, в которую хотелось верить Агате. А по той, которая «сложная».
Он посчитал, что Агата продолжает держать курс на «сопротивление», что автоматические дает ему право взять курс на «ломать».
* * *
Стоило Косте услышать, что дверь в спальню, которую по иронии судьбы готовили-то для подставной жены-Полины, а заняла вроде как реальная — Агата, захлопнулась, снова отошел от окна, вернулся к столу. Наполнил очередной стакан, снова опрокинул.
Хотел накидаться. Ехал сюда с мыслью, что переступит порог и сразу этим займется. Агату видеть не хотел. Злился.
Месяц, сука, голову себе ломал, как загладить перед ней вину за то, чего не делал, как пробить тупую стену упрямства и бесячего страха, как вернуть всё в привычное и желанное для обоих русло, а потом…
Заказал в салон тачку. Такую же малышку, как та, на которой Агата училась водить, только красную. Всё же она у него — девочка-девочка. Лично выносил мозг за промедления, потому что везли долго. Почему-то искренне верил, что вот это — оно. Это им поможет.
Не жалко было ни денег, ни усилий, ни если уже эту — новую, собственную — тоже поцарапает. Просто привезти Агату в салон, стянуть ткань, отдать ключи. И увидеть… Наконец-то, сука, увидеть в глазах что-то кроме злости и презрения.
От которых он устал.
Только вот…
Приехал сегодня днем специально, чтобы забрать Агату и отвезти. Даже не думал, как планирует уговаривать. Почему-то сам слишком верил в успех и себя.
Был в хорошем настроении. На энтузиазме. Шел по территории, когда услышал голоса…
Мужской и женский.
Агаты и Гаврилы.
Свернул, остановился чуть за домом. Видел…
Его со спины. Её боком.
По газону носился Бой. Гаврила распинался о чем-то, улыбаясь… Агата слушала. Реагировала… Гостеприимно. Сначала просто смотрела заинтересованно, потом спрашивала о чем-то… Говорила… Смеялась…
И это снова, сука, была идиллия. И снова, сука, не с ним.
А он — бракованный. Он её не достоин. Ни прощения. Ни принятия. Не то пальто.
Костя не подходил. Не выяснял. Просто вернулся в город, забив на тачку. Чувствовал себя придурком. Откровенно убого.
Как ещё одна псина, которая к ногам стелиться готова, лишь бы за ухом почесали. А ей не хочется…
Ей дышится плохо. Свободы, нахрен, мало.
Вероятно, с Гаврилой хватает. Мало только с ним.
Костя весь день пытался успокоиться и понимал, что только сильнее себя накручивает. Перед глазами — сраная идиллия. В голове — сраный оливье.
Собирался воспользоваться одним из на время забытых контактов моделек. Ей-богу, собирался. Устал чувствовать себя невостребованным Д’Артаньяном. Нужна была разрядка. Точка нужна была.
Хочет ненавидеть — пусть будет, за что.
Но даже тут сам же слился. Почему — не объяснил бы. Просто и так тоже не хочется.
Ничего нахрен не хочется.
Разве что приехать, отрубиться, предварительно накачавшись, чтобы утром проснуться в меру бодрым, привычно циничным. Убедить себя, что по-прежнему непобедим. Всё по-прежнему идет по плану.