Искры на воде (сборник)
Пока искали одежду, прибежала бабка Акулина, деревенская знахарка. Она лечила всех в деревне: и взрослых, и детвору. Готовила Акулина снадобья от любой хвори.
Она осмотрела больного, покачала головой и сказала:
—
Везите ко мне домой, лечить надо долго, сюда я не набегаюсь.
—
Ты уж постарайся, Акулина, — сказал Илья Саввич, протягивая ей рубль, — вылечишь — ещё столько же получишь.
—
На всё Божья воля, — сердито сказала старуха, но деньги взяла.
—
Если что понадобится в лавке, я распоряжусь, тебе всё дадут.
Старуха молча вышла из каморки и направилась домой, вскоре Евсей
с Нестором привезли и Лаврена.
—
Вечером придёшь ко мне, поможешь, — сказала она Евсею.
Бабка Акулина жила на краю деревни, прямо от её дома дорога уходила в сторону Еловки. Жила она с внучкой Варей, которой исполнилось только четырнадцать лет. Бестолковая дочь Анна принесла ребёнка, как говорится, в подоле, а потом связалась с прохожими старателями и сбежала, бросив ребёнка на мать. Уже десять лет о ней ни слуху, ни духу. Акулина была рада девочке, тяжко одной-то век вековать.
Лаврена положили на широкую лавку у окна. Акулина растопила баню, потом стала перебирать пучки с травами да мешочки с порошками. Отобрала всё, что ей нужно было, сложила в холщовую сумку. Евсей натаскал воды из колодца.
—
Приходи часа через три, поможешь мне его в баню перенести, а то я не справлюсь.
В назначенное время явился Евсей, на руках отнёс Лаврена в баню, положил на полок.
Поначалу старик стеснялся своей наготы, но потом позабыл про это и подчинялся любым требованиям старухи. Она парила его вениками, то берёзовым, то пихтовым, на каменку брызгала разными настоями, от которых кружилась голова. Длинная рубаха на ней промокла и прилипла к телу, это смущало Лаврена, и он отвернулся к стене. Поворачивался только тогда, когда старуха давала ему выпить горькие отвары. Потом снова парила его, молилась, что-то шептала и всё время крестила его. После очередной дозы напитка Лаврен уснул.
Когда он открыл глаза, женщина сидела к нему спиной, без одежды, и мыла голову. Лаврен закрыл глаза, притворился спящим. Вскоре пришла внучка.
—
Варя, принеси чистую одежду для него, на лавке лежит, и позови Евсея, нужно перенести его домой.
Пристроили Лаврена на русской печке. Акулина опять стала готовить свои травки и порошки. Только через две недели больной стал передвигаться по избе. Сначала придерживаясь за стены, за лавки, а потом уж и самостоятельно.
—
Эко как тебя скрутила хворь, — поговаривала она. — Но, слава богу, мы с ней понемногу сладили. Раз на ноги встал, теперь уже точно поправишься.
За это время пару раз приезжал Хрустов, привозил продукты, а когда узнал, что болезнь понемногу стала отступать, подарил Акулине цветастую шаль, Варваре — кулёк со сладостями и ещё дал обещанные деньги.
—
Чего это ты так печёшься за него, небось не сват или брат тебе?
—
При хозяйстве человек был, доверяю ему больше чем сыну родному, так что ты уж расстарайся, мне он нужен.
—
Так не сможет он работать, хоть выздоровеет.
—
Ничего, не землю пахать, мне его голова нужна да глаза. Приглядит за делом да укажет правильно, а это другой раз дороже лошади.
—
Ишь, как рассуждаешь. Ладно, без твоих указов знаю, что делать, только он у меня пока поживёт, пригляд нужен. А ты мог бы мне и дровишек подкинуть, раз такой добрый — зима невесёлая будет.
—
И откуда тебе всё известно? Ну, раз невесёлая, значит, воза три-четыре надо.
—
А хоть и четыре, не откажусь.
На следующий день Акулине привезли четыре воза дров и аккуратно сложили туда, куда указала она.
Всё последнее время Родион старался быть с братом. Евсей помогал ему по хозяйству, очень часто уходил к хозяину, и они подолгу о чём-то разговаривали. Евсей выполнял поручения Хрустова, вникал в дела, которые на него возлагались, и готовился ехать в лес на заготовку дров.
—
Возьми меня с собой, — просил Родион, когда узнал об этом.
—
В лес тебе ещё рано, а вот в верховье, я думаю, можно взять. Довольный таким обещанием, Родька готов был ждать сколько
нужно.
9
Маркел Дронов успел уже выпить для поднятия настроения, как говаривал его покойный отец, когда мать ругала за пьянство. Не то чтобы отец был горьким пьяницей, просто, когда он выпивал, то бросал всякую работу, даже очень важную, и сидел, размышляя после каждой выпитой чарки, что же главнее: работа или водка. Рассуждал так: работа измучает человека до того, что аж вся душа трясётся, хоть падай в борозде, а водка даёт роздых. Но, опять же, после долгого возлияния бывает ещё хуже, чем после самой тяжёлой работы, не только душа трясётся, но всё тело подпрыгивает. Бывает, что после тяжёлой работы все кости ломит, сил нет подняться, а после пьянки выпил стакан на похмелье — и всего делов. Вот тут и думай, что главнее.
С такими мыслями хозяина, всё хозяйство Дроновых потихоньку и порушилось. Когда подрос Маркел, единственный сын, править уже было нечем, куда ни коснись, кругом развал, проще строить новое, но на новое нужны деньги, а где их взять? Когда после очередного «размышления» отца снесли на погост, Маркелу было шестнадцать лет. Чтобы хоть как-то содержать старенькую мать, подался Маркел в батраки на богатую сторону села, на Тарай. Пристроившись к одному староверу, Шишину, проработал у него зиму. При расчёте прижимистый старик обманул подростка, выплатил половину положенного. Маркел спорить не стал, просто на одной вечёрке отдубасил младшего Шишина, который стал посмеиваться над простотой Маркела. Хоть и был Шишин постарше, да Маркел от рождения силой и ловкостью не обижен. А подраться любил и умел, особенно с тарайскими — их недолюбливали все за их наглость.
И ходил младший Дронов от хозяина к хозяину, пока не приметил его Хрустов и не взял к себе. За работу требовал серьёзно, но и при расчёте платил то, что было обещано. Так и задержался у него Маркел. Зимой готовил лес, летом работал по хозяйству. И вот последние два года на лето уезжал мыть золото. Первый раз приехал, деньги жгли руки, хорошо, что матушка вытащила у пьяного из карманов большую часть, оставила немного, чтобы не заподозрил, а остальное припрятала. В этот раз он уже не стал транжирить деньги, сразу отдал матери большую часть и только тогда узнал, что есть и ещё деньги, прошлогодние.
—
Маманя, ты возьми себе на обновки, не жалей денег, а остальные прибереги, может, жениться надумаю, тогда и сгодятся.
Говорил, будто шутил. Мать подивилась таким разумным речам сына, размышляя: серьёзные это слова или бахвальство одно. Маркел тщательно умылся, причесался и отправился на вечёрку, проходившую в горнице одинокой Макарихи.
Муж Макарихи, Сенька, и два сына утонули в один день на рыбалке. Поплыли поздней осенью за рыбой. Ловили на закосках (на прибрежных припайках первого осеннего льда), в темноте налетели на топляк, лодка опрокинулась. Хоть и умели все плавать, но зимняя одежда потянула ко дну. Осталась Макариха одна в большом доме, построенном для большой семьи, закрыла две комнаты и осталась жить в одной, поближе к печке. Так бы и жила тихо, да с некоторых пор облюбовала молодёжь её просторы. Молодёжи негде было собираться зимой, чтобы повеселиться, потанцевать, послушать гармошку, себя показать и на других посмотреть. А с ними бабке было веселее. Сидела она на русской печке и наблюдала за всеми, радуясь молодым, вспоминала своё время. Девчонки сами белили, чистили и мыли. Помогали старухе и по хозяйству. Приносили кто молока, кто сала кусочек. Старухе много и не требовалось. Парни дров готовили на зиму, просить не надо было никого.
Маркел вошёл в помещение в клубах пара, даже пламя в лампе мигнуло. Осмотревшись, сказал: