Искры на воде (сборник)
Егор давно уже трясся на телеге, а тяжёлые мысли всё больше одолевали его: «Как же теперь быть? Сколько времени понадобится на войну? Как коснется она меня, Егора Камышлеева? Столько потрачено сил, а придётся бросать всё. Сын уже не вернётся домой. Чего ему тут делать? Где-то приспосабливаться надо в другом месте, людном, где грамотному человеку почёт и уважение. Прав Ручкин, надо перебираться в Иркутск».
Так Егор и не собрался строить дом в деревне, не захотел вместе со всеми. Здесь во двор никто не заглядывает, собак не злит. Как же жить в городе? А может, не в городе, а присмотреть место в недалёкой деревне, да и поселиться? Чем заниматься тогда? Землю пахать, хлеб растить? Но землицу просто так никто не отдаст, а дадут кусок леса, вот и отвоёвывай себе пашню. И государство три десятины пашни не предоставит. Так что выходило и так плохо и эдак.
До Конторки добрался уже затемно, остановился в ночлежке. Там и услышал, что все говорят только про мобилизацию. Народ шумит. Кто плачет, кто самогон хлещет да песни поёт. Кому война, а кому причина погулять на проводинах, а их будут делать в каждой семье, которую коснётся проклятая война. Поговаривают, что будут брать не только молодых. Вот и подумай, кого отправлять надо: сына или мужа? А кого жальче? Как поделить? Отправить — полдела. А как дожидаться? Вот и прольются ещё слёз не ручьи, а реки. Придёт ещё бессонных ночей череда. Да вскакивание на каждый стук в калитку и на топот лошадей.
Тимофей Ожёгов рыбачил прямо с парома. Тягал крупных ельцов, бросал их в холщовую сумку.
—
Торопишься? — спросил он Егора.
—
Куда торопиться? Мои уехали, дома никого нет. А ты никак ушицы захотел?
—
Приспичило. Ты знаешь, как будто никогда не ел, так захотелось, сил нет. Жена уже и картошку поставила, а я сейчас десятка два поймаю да поплывём. Здесь лучше берёт.
—
Новость слышал?
—
Про войну, что ли? Если про войну, то слышал.
—
Мобилизация будет, приедут забирать на войну.
—
Иди ты! Не увернулись мы, как в японскую.
—
Значит, посерьёзней дело будет.
—
То-то и оно, что посерьёзней. Хлебнут горюшка наши люди. Многие не вернутся. Будет и вдов, и сирот в округе. У меня уже голова опухла от разных дум.
—
Тут думай, не думай, а вынь да положь, — сказал Тимофей, сматывая удочки.
—
Ты лови ещё, чего свернулся?
—
Хватит, полсумки есть. Обрадовал ты меня новостью.
—
Поеду, своим расскажу. Уже сегодня бабы завоют. Хорошо, что живу в отдалении, а так совсем тошно.
Лошадь медленно плелась по лесной дороге среди ельников. Было сыро и сумрачно, оттого и тихо. Всякая живность обходила это место. В самой низине, у речушки, Егор остановился, зачерпнул фуражкой воды. Напившись, он сел на валёжину и опять задумался: «Как там устроятся мои? Настя не городская, заскучает сразу. Всё ж город — это непросто. Егор сам не бывал в больших городах, не знает, какая она там, жизнь. А представлять — дело неприбыльное, только расстраиваться. Сын-то быстро пообвыкнет: им, молодым, в радость всё новое. Рядом с ним, может, и Насте будет полегче».
Прожили они с женой уже почти тридцать лет, а как один день. Нисколько не наскучили друг другу, всё это время не спорили, не ругались. Сына вырастили. Правда, Бог дал только одного ребёнка, да и то поздненько, но спасибо и за это: есть ради кого жить. Воспитанием в основном занималась жена, но вырастила самостоятельного, крепкого парня. Он двух медведей завалил.
Егор улыбнулся, вспоминая спокойное лицо сына:
—
Подранок, сам пришёл.
Только Егор знал, что такое подранок, как с ним сладить. Нет, хороший сын вырос.
Только к вечеру Егор приехал в деревню. Увидев, что дымится труба в кузнице, решил заехать поговорить с Антипом. Рассказать ему новость, пусть сами по деревне разнесут. Возле кузницы никого не было, Егор привязал лошадь и вошёл. У горна Никита стучал молотком по какой-то странной детали.
—
Здоров, кузнец.
—
Доброго здоровья, Егор Петрович, случилось чего?
—
Случилось. Отец где?
—
Отец дома. Если что сделать, так я сделаю.
—
Чего ты там мастеришь? — спросил Егор.
—
Вертушку на крышу. — Никита показал флюгер.
—
Ловко, — отметил Егор, разглядывая фигурку лошади, вставшую на дыбы. — Мастер прямо.
—
Отец говорит, что это баловство.
—
Зря говорит, красиво.
—
Так чего сделать: коня подковать или отремонтировать что?
—
Я хотел с твоим отцом поговорить. Ладно, домой заеду.
Егор вышел из кузницы и увидел Антипа, идущего к нему навстречу.
—
Увидел, что поехал сюда, пошёл узнать: беда какая, что ль?
—
Здорово, Антип! Давай присядем здесь, на воздухе, разговор есть. Слышал, что войну государство затеяло?
—
Все уже знают. Бабы молятся.
—
Мобилизацию объявили. Завтра-послезавтра к нам заявятся. Мне один человек сказал. Говорил, что уточняли списки. Если списки, то не одного и не двух заберут, понимаешь? Чем всё кончится? Заберут наших парней на бойню.
—
Да, новость так новость. Пожили спокойно, подавай нам войну. — Антип смотрел на реку и качал головой.
—
И сколько человек будут брать, неизвестно?
—
Ничего не знаю. Я случайно одного человека встретил, я и звать его как не знаю. Он меня помнит по поселенческим делам, так и сказал, что по деревне Камышлеевка проверяли списки. Вот такое дело, Антип. Надо людям сказать, чтобы никуда не разбегались: за дезертирство каторгой пахнет.
—
Расскажем. Недолгое дело.
—
Хорошо, Антип, поеду я домой, устал чего-то.
—
Отправил своих-то?
—
Отправил, тоже думаю, как они там?
—
Ничего, справятся. Самостоятельные.
—
Поезжай, Петрович, сообщи всем. Спасибо, хоть заранее узнали, а то приедут, заберут в один день, попрощаться не успеешь.
Ворота открыл Никола. Взял коня под уздцы и повёл на край двора, где стояли ещё две телеги.
—
Никола, распрягай да заходи. У меня немного выпить есть.
—
Ладно, — сказал работник.
Никола уже много лет работал у Егора. Он был одинок, и никто нигде его не ждал. Хорошее отношение всей семьи радовало его. Никола редко выпивал, как и хозяин, но иногда не отказывался. Жил во времянке во дворе. У него было чисто, побелено, стояла кое-какая мебель: кровать, стол с табуретками, шкафчик с посудой. Настя помогала два раза в год белить. Фёдор помогал ухаживать за лошадьми, ходил вслед за Николой да расспрашивал про всё. Никола рассказывал ему сказки, которые помнил из детства, сам придумывал на ходу, скучал без младшего Камышлеева, когда его не было.
—
Садись ближе, чего как неродной.
—
Ничего, я и тут достану.
—
Садись ближе.
Они сидели молча. Выпивали, закусывали, каждый думал о своём и ничего не говорил. Выпили бутылку в полной тишине. Никола поднялся и сказал:
—
Я пойду. Дела ещё есть.
—
Иди. Спасибо, что поговорил со мной.
Никола удивлённо посмотрел на Егора:
—
Другой раз помолчать намного лучше, чем болтать, о чём попало.
30
За новобранцами приехали на следующий день к вечеру. Приехали верхами два офицера и два прапорщика. Они прямо проехали к Камышлееву, точно заранее знали дорогу. Егор сидел на крыльце, пытаясь разобраться со своими мыслями и сомнениями. Он заметил всадников, спускающихся с горы, таких здесь никто не видел. Это были первые военные люди, появившиеся в этих местах. Егор понял, кто они.
—
Ты, что ли, будешь Камышлеев? — спросил старший из них, человек невзрачного вида и неопределённого возраста.
Егор молча продолжал смотреть на него, не нравились ему эти люди. Заехали — ни здравствуй, ни до свидания, крутятся тут перед ним.